одственников.
Прохожие смеялись, а некоторые ругали нас, но мы продолжали играть, пока вдруг из какого-то двора навстречу нам выбежали, замахали руками: наконец мы нашли дом, который искали…
Об этой нашей выходке в городе говорили несколько дней. Ругали на чем свет стоит. А уж как в полку нам досталось, и говорить не приходится. Грозились на гауптвахту засадить, но на другой день мы должны были играть на банкете у местного богача, и начальству ничего не оставалось, как простить нам.
Не удивительно, что полковое командование не выносило нашу команду и при всяком удобном случае делало все возможное, чтобы поприжать нас. Стоило кому-нибудь из нас хоть немного опоздать к завтраку, и в кухне уже ничего не выдавали, да еще и издевались: «На банкете поужинаете».
Но ужаснее всего было то, что нам никто не хотел выдавать новую форму, а старая уже совсем расползалась на нас. О башмаках и говорить не приходилось.
Не знаю откуда, но среди музыкантов пошел слушок, что в полку для нас получено новое обмундирование, но командование присвоило его себе. Все волновались, горячо спорили, что-то кому-то доказывали. И в день, когда мы репетировали английский гимн, страсти накалились до предела, потому и репетиция все не клеилась.
Штерлинг, изрядно с нами намучившись, отложил наконец палочку и обратился к Арсену:
— Вас ист дас?.. Почему играть так плёхо?..
— У ребят настроение упало, маэстро, — объяснил старшина, вытянувшись перед капельмейстером.
— Почему?
— Да все из-за этой формы. По какому они, спрашивается, праву не выдают ее нам?
Это был не первый разговор о форме со Штерлингом. Старик вдруг взорвался:
— Их ферштейн нихт…[4] В Армения нет порядок. Я тебе три раз говориль, что биль у польковник Багратуни, но он ответил, что вам новый платье не дает, ваш платье совершенно новый…
— Вот это новое, маэстро? — Арсен дернул себя за ворот. — Мы уже третий год носим ее, на честном слове все держится…
— Мольчайт! — закричал Штерлинг. — Ты есть старшина, фельдфебель, ты служить в армия… В армия главное— дисциплина, порядок. Понятно?.. Если польковник сказали, что ваш форма кароший, фельдфебель собирай одежда, мой, штопай и сделай аллее музикантен настоящий зольдатен…
Пока он говорил, открылась дверь и в репетиционный зал вошел невысокий юноша в штатском. Но мы были так увлечены спором Штерлинга и Арсена, что вначале не обратили на него внимания.
— Дело ваше, маэстро, — пожал плечами Арсен. — Вот мы сегодня идем встречать этого англичанина Нокса или как его там… Поглядит он на нас и что же скажет, а?
— Это не есть ваша забота. — Штерлинг с недовольным лицом повернулся к вошедшему: — Вас волен зи?.. Что хочет вы?..
— Здравствуйте, маэстро, — ответил вошедший, пройдя вперед. — У меня рекомендательное письмо… От доктора Миракяна.
Штерлинг молча взял протянутое письмо и стал читать. Немного погодя он поднял голову.
— Ваше имя Цолак Саградян? — спросил он. — Вы был корнетист? Играл в армии Кольчак?.. А почему идти в Эриван?.. Кто пустил вас?..
— Но ведь красные разбили нашу армию, маэстро, — ответил юноша. — А мой отец был торговцем, и большевики арестовали его… Мне оставалось только бежать сюда, в свободную Армению…
Объяснение вполне удовлетворило маэстро. В те времена действительно некоторые армяне, служившие в белой армии, возвращались в дашнакскую Армению.
— Зер гут, зер гут, — сказал Штерлинг.
Маэстро провел новичка в свою комнату — прослушать, как он играет, а нам пригрозил, что, если мы еще раз заведем речь о новой форме, всех нас наконец посадят на гауптвахту.
Как только маэстро вышел, мы сразу повскакали с мест.
— Видали?! — вскричал Арсен. — Полковник Багратуни сказал, что наши формы новые! Ах, чтоб ему!..
Все ребята разозлились не на шутку. Мы прекрасно знали, что полковник Багратуни и особенно его адъютант, всем известный повеса Матевосян, обворовывает весь полк, добывает себе на кутежи. У нас не было никакого сомнения, что и наша форма пойдет им на попойки.
Неужто мы смиримся с этим, ребята, не проучим их? спросил кларнетист Завен, зачинщик всех наших проделок.
Маленький, толстенький, любитель позубоскалить, он все
гда что-нибудь да придумает. Потому-то и на этот раз вся команда обернулась к нему, ожидая, что он такое скажет. Но в ту минуту из комнаты, куда ушел Штерлинг с новичком, донеслись звуки корнета. Все прислушались. Мелодия была мне незнакома, но чувствовалось, что играет он хорошо.
— Ого, ничего себе играет, а, ребята? — заорал Корюн, по прозвищу Гимназист, который тоже был корнетистом.
— И правда зер гут, — подтвердил Завен. — Если не лучше, то и не хуже тебя, Корюн, играет…
Но Арсен был явно чем-то недоволен.
— И откуда этот Жоржик свалился на нашу голову? А, Гагик? — добавил он, обращаясь уже ко мне.
Удивительный парень этот Арсен! Он иногда задавал мне такие вопросы, что я терялся.
— Не знаю откуда, он ведь сказал, что красные поймали его отца, а он удрал сюда…
— Ох уж эти мне красные! — в сердцах произнес Арсен. — Не могли вместе с отцом и сыночка прихватить?
Признаться, мне было странно, чего это Арсен взъелся на новенького. Цолак явно был хорошим музыкантом и не подал никакого повода к неудовольствию.
— И что тебе в нем так не понравилось? — удивился баритонист Киракос. — Парень вроде ничего. Вполне достойный человек и играет здорово.
— А ты помалкивай! Тоже мне «достойный человек»? Вроде тебя, — разозлился Арсен. — Думаешь, я не помню, что и ты втерся в музкоманду по знакомству…
А ведь и правда! Все прекрасно помнили, как Киракос в первый раз пришел в музкоманду. Штерлинг не принял его, сказал, что способностей нет. Но музкоманда считалась «теплым местечком», и родственнички Киракоса всеми правдами и неправдами добились своего, и, вопреки желанию Штерлинга, парень был зачислен в музкоманду.
— Не люблю, когда с записочками приходят, — продолжал упорствовать Арсен. — Небось купеческий сыночек. Без взятки тут наверняка не обошлось. Ну да черт с ним! Давайте лучше о деле поговорим. Я придумал, как нам насолить этим мерзавцам за то, что они присвоили наши формы. Только вот как бы этот Жоржик, драпанувший от красных, не пронюхал и дела не испортил…
— И что же ты придумал? Может, расскажешь? — поинтересовались ребята.
— А ну, Малыш! — повернулся ко мне Арсен.
Я понял его: это означало, что мне надо идти к двери. Я уже привык в таких случаях стоять на страже.
Арсен приглушенным голосом стал выкладывать свой план.
— Начальство считает, что формы наши еще новые, — сказал он. — Вот мы и покажем, какие они новые. Выберем в каптерке все самое драное, нарядимся и пойдем на вокзал. Пусть англичане полюбуются.
На минуту все опешили от такого предложения. Первым опомнился Киракос и заорал:
— Издеваешься, что ли, над нами?! Хочешь, чтобы Багратуни всех в геенне огненной сжег?..
— И правда, Арсен, придумаешь тоже… — протянул флейтист Вардкес, которого за спокойный нрав прозвали Тихоней.
— Ничего они не сделают, — уверенно сказал Арсен. — Захотят, конечно, прижать нас, не без этого, да ничего не смогут поделать.
— Может, думаешь, твои прекрасные глаза на них подействуют? — не унимался Киракос.
— И в самом деле, не вздумай дурака валять! — вмешался в разговор Гимназист. — Из-за тебя всех нас в тюрьму засадят и восемь шкур сдерут…
— Да вы забыли, что ли? Ведь в городе, кроме нашего, нет никакого оркестра! — заорал Арсен. — Начиная с сегодняшнего дня будут закатывать банкет за банкетом в честь англичанина, парады всякие да смотры… И как же это они без нас выйдут из положения? Как, я вас спрашиваю…
Что верно, то верно. Наш оркестр и правда был единственный в городе! В такое время им без оркестра никак не обойтись. Однако многие еще колебались. А Киракос упрямо твердил, что не снести нам головы за такую проделку.
Завен разозлился и закричал на него:
— Кончай ныть, Дьячок, дай нам подумать!.. — И, уже обращаясь к Арсену, добавил: — Что и говорить, хорошую ты придумал потеху, но вот вопрос: что нам делать с этим новеньким корнетистом? Дело-то ведь такое, что все должны, как один, действовать.
Тут я заметил в коридоре Цолака, он направлялся в нашу сторону.
— Полундра! — закричал я. — Он идет сюда…
Ребята примолкли. Цолак, улыбаясь, вошел и сказал:
— Ребята, а кажется, Штерлингу понравилось, как я играю. Он потопал в штаб оформлять меня приказом. Так что можете поздравить: с сегодняшнего дня я в вашей муз-команде. Давайте познакомимся поближе. Как зовут меня, вы слышали — Цолаком, а фамилия — Саградян…
Арсен подошел к нему и протянул руку:
— Здорово, браток, а меня Арсеном звать. А другое мое имя — Дмбуз[5]. Я здешний старшина…
Затем он по очереди представил всех музыкантов. Называя их имена и клички, сказал, кто на каком инструменте играет, и охарактеризовал, у кого какой характер. Начал с шутника Завена, потом представил Тихоню Вардкеса и так всех по очереди. Наконец до меня добрался.
— Мы, браток, слушали тебя! — Арсен многозначительно посмотрел на Цолака. — Играешь ты и правда здорово. Но скажи-ка на милость, знаешь ли ты правила музыкантской команды?..
— Знаю, — кивнул Цолак. — Штерлинг, почитай, битый час мне их втолковывал.
— Втолковывал, говоришь? И какая же первейшая заповедь? — спросил Арсен.
— Ну… быть дисциплинированным, не опаздывать на репетиции, выполнять все приказы начальства…
Мы дружно расхохотались.
— Это Штерлинг так считает, а сам-то ты способен пораскинуть мозгами? — И Арсен обратился ко мне: — Ну-ка, Малыш, скажи-ка нам, какая первейшая заповедь муз-команды?
Я сделал шаг вперед и без запинки, как учил меня Арсен, выпалил:
— За товарищей и в огонь и в воду!