Мы внимательно посмотрели друг на друга. Ранкорн ответил мне медленным кивком.
— У вас есть предположения, кто может желать вам серьёзных неприятностей? — спросил он.
— У меня хватает недоброжелателей в Хогвартсе. Начнём с того, что это кое-кто из гриффиндорцев, но им, как я понял, застит глаза тысяча галеонов и они по глупости считают, что попасть в чемпионы — не смертельная опасность, а лёгкая нажива. Ещё меня сильно недолюбливает мой бывший декан. В излишней порядочности он не замечен, но ему я ничем не мешаю, кроме факта моего существования.
— Вы начали с наименее вероятных версий, так?
— Да, их не следует совсем исключать из рассмотрения. Больше всего я, пожалуй, разочаровал директора — настолько, что опекун не мог не предупредить вас.
— Предупреждал, — подтвердил Ранкорн. — Но если бы и не так, о вашем судебном процессе слышала вся Британия. С другой стороны, человек в возрасте и с положением Дамблдора достаточно благоразумен, чтобы не соблазниться местью.
— Местью, возможно, и нет, зато он может соблазниться устранением угрозы его планам на будущее.
— Вот как… — произнёс Ранкорн после некоторого молчания. — Я мог бы обратиться в Визенгамот или в Министерство с протестом против вашего участия в турнире, но оно вас, видимо, устраивает?
— Магический договор не позволит организаторам подстроить ничего такого, что поставит меня в худшее положение по сравнению с другими чемпионами, а с чем они справятся, с тем и я справлюсь. Даже если Дамблдор задумал избавиться от меня, он не знает всей моей силы.
В спальне Тед встретил меня одним из своих фирменных взглядов «нет, я не лезу в твои дела — я жду указаний». Спать он еще не лёг, значит, надеялся на разъяснения прямо здесь и сейчас. Я не стал разочаровывать его и в общих чертах рассказал всё, что происходило в комнате чемпионов, даже про свой резкий ответ на выходку Снейпа. Умолчал я только о том, что чуть не сорвался на зельевара — теперь, по прошествии некоторого времени, это не казалось мне странным. Общеизвестно же, что Снейп может вывести из себя и покойника, а я пока еще живой.
— Только хоть ты не спрашивай, зачем мне понадобился этот турнир, — справедливости ради нужно сказать, что за вечер, кроме Драко, меня об этом спросили только староста Кэс и Уолтер Бойд. Но на многих лицах я видел тот же самый вопрос, не высказанный, и это вызывало во мне неприятное скребущее ощущение. Как там его… наверное, раздражение. Именно оно и продиктовало предупреждение, которое вообще не должно было прийти мне в голову.
Раздражение не бывает справедливым. Как уж с ним советуют бороться? Считать до десяти? Надо попробовать.
Тед слегка пожал плечами.
— Я и так знаю. Чаша Хаффлпафф.
Я вспомнил, что это он навёл меня на заметку о чаше. Иногда Тед бывал пугающе догадлив, и в данном случае это было совсем некстати. Необходимо было выяснить, как далеко простирается его догадливость.
— Почему ты так решил?
— А что тут сложного? Диадему Равенкло ты взял, как только обнаружил, значит, мог заинтересоваться и чашей Хаффлпафф.
— Может, ты даже знаешь, зачем они мне? — спросил я, внимательно следя за его лицом.
— Нет, но Лорду Магии Хогвартса могут понадобиться артефакты Основателей.
Он говорил искренне, и у меня отлегло от сердца. Не то, чтобы я в чём-то не доверял Нотту, но всё-таки… Хоркруксы не из тех сведений, которые можно доверить даже ему.
Раздражение не бывает справедливым, но, как оказалось, бывает полезным. Если бы не оно, я и не подумал бы, что Тед наверняка знает о моих делах больше, чем я считаю, но ничего не говорит просто потому, что я не спрашиваю. Он как никто умеет быть сдержанным — с такой тёткой, как у него, научишься. А пожалуй, он может рассказать, как он с этим справляется.
— Тед, а как у тебя получается быть сдержанным? — в ответ на его приподнятую бровь я добавил: — Просто интересно.
— Просто интересно… — мягко повторил он. — Я привык сдерживаться с тех пор, как помню себя. Моё поведение слишком часто вызывало нотации тётки Прюданс, поэтому я приучил себя ничего не говорить и не делать, пока не просчитаю её реакцию. И так везде — сначала ни на что не реагировать, а вспомнить, оглядеться, прикинуть реакцию окружающих, выбрать подходящее поведение…
— Вот, — сказал я. — Как у тебя получается сначала ни на что не реагировать?
— Нужно поставить в себе нечто вроде мысленного барьера, который запрещает реагировать на всё немедленно. Если ставить его выборочно, рано или поздно всё равно попадёшься — жизнь, она такая разнообразная. — Тед улыбнулся. — Когда я рядом с тобой, вопрос об умении сдерживаться вообще не стоит… — он задержал на мне осторожный взгляд и аккуратно поправился: — …до сих пор не стоял.
Я понял, что если Нотт что-то и замечает, то считает, что это моё личное дело, в которое он не должен вмешиваться. Значит, для него это нормально и пока незачем тревожить его ненужными откровениями. Пока нет ничего такого, из-за чего стоило бы беспокоиться.
Наутро я чуть свет написал и отправил письмо опекуну. Понятно было, что Драко сообщит отцу свою версию, нужно было опередить его или хотя бы не отстать. А за завтраком мне предстояло узнать, как отнеслись к моему избранию другие факультеты.
Началось с того, что на входе в Большой зал меня дожидались близнецы Уизли. На груди у каждого из них красовался большой значок с детским горшочком, на котором была нарисована кривляющаяся рожица, отдалённо похожая на мою, и надписью на ним: «Потти — вонючка». Если учесть, что «потти» означает «детский горшочек», а «вонючка» помимо прямого значения употребляется ещё и в смысле «нечестный», «нечистоплотный», игра слов была вполне себе изощрённой для простых гриффиндорских умов. Впрочем, у близнецов всегда была изощрённая фантазия на гадости.
Когда я подошёл, они угодливо склонились и обеими руками сделали жест «проходите, пожалуйста», словно высокопоставленному лицу.
— Его величество Потти изволил прибыть на завтрак!!! — провозгласили они на весь зал, а затем запели вразнобой, не забывая кривляться: — Потти, Потти, Потти-вонючка…
Я отметил про себя, что остался полностью равнодушным к их выступлению. Значит, всё как обычно, со мной не происходит ничего странного.
— Не люблю клоунов, Крысли, но вы так стараетесь. Заслужили. — Я просунул пальцы в кошелёк для мелочи, под чарами невидимости всегда висевший у меня на поясе, и мысленно затребовал оттуда две кнатовые монетки, немедленно прыгнувшие мне в руку. — Держите.
Небрежным жестом — так швыряют мелочь надоедливым лакеям, чтобы отстали — я швырнул по монетке им в лицо и прошёл мимо остолбеневших братьев за свой стол. Во время завтрака я незаметно оценивал обстановку в зале, проверяя, изменилось ли что за ночь. Почти все грифы нацепили значки с горшочком — интересно, что их не было ни у Грейнджер, ни у Лонгботтома. Барсуки почему-то не поддержали грифов, со значками там было от силы трое-четверо. Равенкловцы в таких делах были индивидуалистами и пофигистами, они легко отнеслись к тому, что чемпионом стал слизеринский претендент, достаточно разбирающийся в чарах, чтобы преодолеть возрастной барьер, и сегодня выглядели уже не возмущенными, а сочувствующими. Что ж, могло быть и хуже.
Когда я уходил, меня окликнули в спину. Это оказался Седрик Диггори с Хаффлпаффа, тоже подававший заявку на участие в турнире.
— Поттер.
— Диггори, — я вежливо наклонил голову в ответ.
— Поздравляю, — он протянул мне руку, и я пожал её. — Не знаю, зачем тебе это, но ты молодец.
— А тебе это было зачем?
Седрик дружелюбно улыбнулся.
— Я спортсмен, а это вызов. Кроме того, весь мой род традиционно учится на Хаффлпаффе. Было бы здорово получить в родовую собственность чашу самой Хельги, да и тысяча галеонов лишней никогда не окажется.
Как всегда, вокруг нас собрались любопытные. Всё сказанное нами уже к обеду станет достоянием всего Хогвартса, значит, слова нужно выбирать тщательнее.
— Я тоже подумал, что будет нехорошо, если уникальный артефакт Основателей покинет Британию. Я не ожидал, что Кубок выберет именно меня, но должен был попытаться.
Вот такая она, политика — ни слова правды, ни слова лжи. Если бы Кубок не выбрал меня, пришлось бы искать другие подходы к чаше, но чемпионство выглядело самым законным, хоть и не самым безопасным.
— А как ты преодолел возрастной барьер? — спросил Диггори. Я понял, ради чего он заговорил со мной, и без зазрения совести сдал Дамблдоров метод ему, а заодно и всем окружающим.
— Я сирота, мне пришлось рано повзрослеть, поэтому у меня в конце концов получилось, — пояснил я напоследок. — Признаться, я удивлён, что тебя не возмутило моё избрание.
— А чего возмущаться? — Диггори снова улыбнулся. — Ты обошёл заклинание Дамблдора, но не Кубок Огня. Если Кубок выбрал тебя, значит, это ты самый достойный, несмотря на возраст.
Видимо, это он уговорил свой факультет не поддерживать грифов. Я был благодарен хаффлпаффцу. Даже если общая неприязнь не задевала меня, жить в спокойной обстановке было удобнее. Про вторую записку никто не вспоминал. Подумали, что я сделал несколько попыток, две из которых оказались успешными, и забыли о ней.
Так уж нам повезло, что с утра у нас было зельеварение. Снейп был сильно не в духе. Впрочем, что это я? Быть сильно не в духе — его обычное состояние, а сегодня наш бывший декан был в тихом бешенстве, таком насыщенном, что, казалось, оно убьёт его самого, если не выльется вовне. Снейп инстинктивно это сознавал и с пристрастием искал, на ком бы сорваться. Первое, что он сделал — снял чуть ли не с каждого из слизеринцев по несколько баллов. За то, что сидели, за то, что стояли, за то, что раскрыли учебники, за то, что не раскрыли учебники, за то, что громко дышали… нет, не дышать ему в угоду никто из нас не стал.
— Противоядия! — провозгласил он, обводя класс неприятно горящими глазами. — У вас уже должны быть готовы рецепты. Варите тщательнее, потому что в конце урока мы опробуем их на ком-нибудь из вас.