Но, прежде чем сделать выводы, следует остановиться на важном обстоятельстве. Напомню, что я прежде всего сам хочу понять значение результатов этого эксперимента. Я провел в Интернете поиск альтернатив моим выводам и нашел вот что.
При проведении наркоза анестезиологи могут ошибиться, и пациент в ходе операции может «проснуться», то есть к нему может возвратиться сознание. Российский национальный медико-хирургический центр имени Н.И. Пирогова описывает эту ситуацию в статье «Восстановление сознания во время наркоза» так.
«…Общая анестезия предполагает обязательное угнетение сознания пациента, который в этом случае в течение всей операции находится в состоянии медикаментозного сна, просыпается только после окончания оперативного вмешательства и не помнит ничего из того, что происходило с ним в этот период. …К сожалению, до настоящего времени у каждого больного, оперируемого в условиях общей анестезии, существует риск проснуться во время операции, при этом такое пробуждение может оказаться незамеченным анестезиологом.
…В ноябре 2004 года в газете «Вашингтон пост» было опубликовано интервью С. Уильямса, пациента одного из кардиохирургических стационаров США, в котором он рассказал о своих воспоминаниях об операции, выполненной два года назад. Вильямс неоднократно просыпался во время операции, слышал шум пилы, рассекающей грудину, рассуждения хирурга о плохом состоянии сердца и высокой вероятности смертельного исхода, чувствовал жгучую боль от разрядов дефибриллятора. «Самым худшим, — вспоминал С. Уильямс, — была моя беспомощность, отсутствие возможности сообщить врачам о том, что я не сплю». Он не мог ничего сказать, так как в трахею была установлена интубационная трубка для обеспечения дыхания, он не мог пошевелить пальцами или открыть глаза, потому что ему были введены миорелаксанты — препараты, блокирующие мышечную активность. «Мне было очень тяжело».
…Частота интранаркозного пробуждения составляет менее 1 %, однако она может быть значительно выше, достигая 2—10 % и более, при некоторых видах операций, например, при экстренном кесаревом сечении, при оказании хирургической помощи пострадавшим с политравмой, а также в кардиохирургии. В результате каждый год только в США это осложнение развивается примерно у 20 000—40 000 больных хирургического профиля. …У таких пациентов сохраняется тревожность, страх перед анестезией и операцией, ночные кошмары, длительные депрессии и другие психосоматические признаки синдрома посттравматического стресса, требующие специализированного лечения»[27].
Поскольку мне делали операцию «в пожарном порядке», то, может быть, анестезиологи провели мне наркоз недостаточно надежно, и я просто ненадолго проснулся после клинической смерти? А то, что я не мог пошевелить руками и ногами, объясняется введением мне препаратов, «блокирующих мышечную активность»?
Действительно, в интранаркозных пробуждениях и возвращении сознания ко мне в момент клинической смерти похожего очень много. Очень много, кроме моих личных ощущений (хотя все, что было, было моим ощущением) и оценки происходящего. Ведь я терял сознание с пониманием того, что со мною случилась какая-то крупная, опасная для жизни неприятность. И проснись я в результате интранаркозного пробуждения, мои ощущения должны были бы быть продолжением моего страха, предшествовавшего потере сознания. Меня бы волновало, спасают ли меня, умру я или нет? Я бы прежде всего волновался о состоянии моего тела — что с ним?
А я вообще тела не ощущал, а его состояние было мне безразлично, мне было безразлично, спасут меня или нет. Мое состояние было состоянием абсолютного спокойствия. Ни тогда, ни после я не испытывал «тревожность, страх перед анестезией и операцией, ночные кошмары, длительные депрессии и другие психосоматические признаки синдрома посттравматического стресса, требующие специализированного лечения». Уже по этой причине интранаркозное пробуждение можно исключить.
Кроме того, призывы ко мне «держаться» и обещания, что я буду жить, были уместны именно в момент клинической смерти, а не тогда, когда Хирург и реаниматоры меня уже воскресили. Поэтому для меня факт возвращения моего сознания в момент клинической смерти является именно этим фактом, и я не могу трактовать его иначе.
22 августа 2009 года по НТВ смотрел передачу на тему данной статьи — о жизни после смерти. Фактов у создателей передачи было много, но крайне низкий культурный уровень работников телевидения не дал им возможности хоть как-то обработать эти факты и прийти хоть к каким-то разумным выводам. Если бы они просто дали интервью с людьми, пережившими клиническую смерть, и выводы психолога, то передача получилась бы на несколько порядков умнее, но телевизионщики приложили к полученным фактам свой «талант» и получилась стандартная для телевидения передача — передача о том, какая перловая каша вместо мозгов находится в головах тележурналистов.
Тем не менее если отбросить фантазии конъюнктурщиков на религиозные темы, то в передаче прозвучали рассказы трех человек, которым можно верить. Это певица Вика Цыганова, бывший певец Юлиан и девушка, дважды попадавшая в ситуацию клинической смерти. И все трое засвидетельствовали одно — свое полное спокойствие при безусловном осознании того, что они умерли.
Таким образом, это послесмертное спокойствие и является тем параметром, по которому приход в сознание после смерти можно отличить от интранаркозного пробуждения. И мой приход в сознание после наступления смерти это не пробуждение от наркоза и не бред.
Это факт!
Итак. Я создал теорию (гипотезу) того, что человек со смертью своего тела не умирает, но создал ее на основе анализа фактов, сообщенных другими лицами. Теперь я получил подтверждение основного положения своей гипотезы из личного опыта. Это, знаете ли, много.
Кстати, пока я валялся в больнице, прошел юбилей моего одногодка и старинного друга из Казахстана Григория Борисовича Чертковера. Он очень опытный хирург-травматолог, а его жена Татьяна не менее опытный хирург-гинеколог. Выйдя из больницы, я послал Грише запоздавшее поздравление и вышеприведенное описание. Он с Татьяной тут же ответили:
«Привет всем, спасибо за поздравление.
Мы рады твоему чудесному выздоровлению, иначе это никак не назвать. Надеюсь, Вера в разговоре с Люсей и от нас передавала тебе наши пожелания. Самое чудесное в твоем случае то, что ты, может, и не понял — ты остался с ясной головой! Обильная кровопотеря даже и без клинической смерти могла привести к ишемии мозга, а ему уже 60 лет! Тут дело даже не в 5 минутах, отпущенных на реанимационные мероприятия, а в резервных возможностях твоего мозга — крепкого, как оказалось, хотя и отравленного никотином (а может, и благодаря ему?).
Вообще, если убрать политическую преамбулу, можно разместить где-нибудь на хирургических форумах — коллегам есть о чем подумать.
Тебе все-таки повезло с врачами и сестрами (это вообще повседневные героини). На днях услыхал фразу поэта-матершинника Алешковского — мы порою гораздо ниже тех дел, которые творим. К современным врачам это очень даже относится.
Поправляйся. Ваши Чертковеры».
Тут, Гриша и Таня, дело, наверное, не в крепости моего мозга, а в том, что моя Душа не спешила расстаться с моим телом.