Вдруг Эмма поняла, что не так было в ее сне. Одиночество! Она так и не встретила людей. Роботы погибли, и люди, судя по всему, тоже. Мир стал пустым и одиноким. Пустым и никому не нужным.
Роботы не смогут существовать без людей. А люди быстро погибнут без роботов.
Значит, надо найти выход.
И сделать это смогут только люди, потому у них более гибкий ум. Они не запрограммированы на определенные действия и поэтому могут двигаться вперед. Могут развиваться по-настоящему, а не так, как это делал несчастный Питер-паук.
– Даниэль, который сейчас час? – спросила она мальчика-робота, потихоньку мерявшего шагами коридор.
– Семь утра. Шереметьев уже ждет вас. Обычно он рано встает. Не любит спать, – тут же довольным голосом сообщил Даниэль и появился в проеме двери. – Ты выспалась? Нормально отдохнула?
– Со мной все в порядке. Как Ник?
– Все еще спит. Ему хорошо досталось тогда на реке, и его даже роботами-погрузчиками с кровати не стянешь.
– Ага, понятно. – Эмма вздохнула.
Ее раны давно успели зажить. Затянулись, и даже корочек не осталось. Свойство фриков, которое, видимо, осталось у нее навсегда. Ник же будет до конца дней носить на руках отметины от глюченых роботов. Глубокие царапины оставят шрамы, в этом сомневаться не приходилось.
Шереметьев, осмотрев вчера раны смуглого воина, заверил, что все это ерунда и не стоит переживаний.
– Затянется, – хмуро сказал он, – через пару дней болеть не будет.
Ник лишь поднял брови и ухмыльнулся. К боли от ран он относился довольно философски, как, впрочем, и ко всему остальному в этом мире. Но когда вечером, после того как закончились переговоры с ребятами с Третьей станции, Шереметьев предложил прогуляться до цехов, Ник поднялся, пошатнулся и устало опустился на скамью.
– Лучше завтра утром, – сказал он и виновато улыбнулся.
Эмма и не пыталась подняться. Ноги гудели, в голове шумело, и мечтала она только о теплой и удобной кровати. Шереметьев понял, мрачно кивнул и заметил, что нынешние дети довольно слабоваты.
– В этом вы проигрываете роботам, – сказал он.
О способностях Эммы быстро восстанавливаться Шереметьев не догадывался.
– Сегодня у нас полно работы, – бодро доложил Даниэль. Он щелкнул пальцами, и в каюте включился свет. – Поэтому, если ты проснулась, то лучше встать.
– Видимо, да. – Эмма скорчила кислую физиономию.
Ей не хотелось возвращаться к тревожному сну, потому она поднялась, оглядела широкие мужские пижамные штаны, которые для нее отыскал в недрах кладовки Даниэль, надела их, подтянула повыше и, как была, босиком, пошлепала по направлению к кухне.
С утра лучше всего выпить горячего кофе, а уж после принимать любые решения.
В пустой и просторной кухне Эммины шаги отдавались тихим эхом. Кухня казалась уютной и безопасной.
Безопасность – вот чего Эмма не испытывала уже слишком давно. И когда кухонный агрегат выдал кружку горячего кофе с молоком и сахаром, а на полке шкафчика отыскались хрустящие сухарики, внутреннее напряжение вдруг улетучилось, сменившись желанием свернуться клубком и мурлыкать от удовольствия.
Хорошо, тепло, уютно и славно.
Интересно, когда они победят всех роботов, Шереметьев так и останется жить здесь, на Первой станции?
А может, Таис и Федор присоединятся к нему, и в здешних длинных, светлых коридорах будут бегать их дети, а Даниэль станет нянькой для подрастающего нового поколения Шереметьевых?
Прихлебывая горячий кофе, Эмма вдруг поняла, что не сомневается в победе. Она ее чувствовала, ощущала каждой клеточкой, каждым нервом. Победа бурлила в крови, звенела в ушах и казалась чуть ли не осязаемой.
Возможно, Шереметьев уже синхронизирует работу трех станций. Возится в рубке, пока Эмма и Ник отдыхают.
Оставив пустую кружку на столе, Эмма кинулась через длинный коридор, забыв, что на ней смешные клетчатые штаны и длинная белая майка.
Так и есть! Шереметьева можно было отлично разглядеть сквозь открытые шестигранные двери, которые, видимо, так всю ночь и не закрывались. Склонившись над мониторами, штурман Андрей старательно работал и что-то все время записывал в толстенную тетрадь с немного пожелтевшими страницами.
С ручкой он обращался так ловко, что Эмма еще больше зауважала его, понаблюдав, как быстро и складно ложатся на бумагу буковки-закорючки.
– Выспалась? – не поднимая головы, уточнил Шереметьев. – Теперь за работу. Садись рядом. Федор сказал, что на Второй станции будет находиться его друг, штурман Григорий. Он наладит нам связь со Второй станцией, но надо подождать, пока его крейсер приземлится. В данный момент он находится вот тут.
Шереметьев ткнул пальцем в один из мониторов, где развернулась обширная карта космоса. Монитор послушно изменил картинку и выдал местонахождение крейсера.
– Таким образом, у нас есть несколько часов, чтобы все подготовить. Как я понял, ты лучше, чем твой друг, разбираешься в программах. Потому садись и работай. После слетаем, и я покажу вам размеры Первой станции.
– Ладно, – пожала плечами Эмма и опустилась в ближайшее кресло.
С работой справились ближе к вечеру. Было выпито огромное количество кофе, сгрызено множество сухариков, а когда Эмма блаженно откинулась на спинку кресла и сложила пальцы в замок, Даниэль тут же предложил пообедать.
– Раз мы все сделали, тогда давайте поедим суп. У меня готов замечательный суп с зайчатиной. То, что надо сейчас, – заявил он и довольно улыбнулся.
Ник практически не участвовал в работе. Он сказал, что лучше понаблюдает.
– Программным обеспечением на нашем крейсере занимались Настоящие деревья, – пояснил он. – Я в этом мало что понимаю.
– Никогда не доверяй никому то, что можешь сделать сам, – ворчливо принялся поучать его Шереметьев. – Ваши так называемые Настоящие деревья могут подвести, и что тогда ты будешь делать?
– Долго рассказывать, – уклонился от ответа Ник.
Впрочем, времени для праздных рассуждений не было, работали втроем и быстро: Шереметьев, Эмма и Даниэль.
И когда все три станции – Первая на острове Саб, Вторая на острове Нелегальном и Третья в космосе – оказались объединенными в один боевой организм, поражавший своей мощью, Шереметьев довольно хлопнул в ладоши и наконец позволил себе улыбнуться.
– С тобой, девочка, работать – одно удовольствие. Редко где встретишь в нынешние времена таких толковых ребят. Значит, Мартин справился со своей задачей, мои программы сработали.
– Это не только я, это мы все, – возразила Эмма.
– Я понял. Мы их сделаем. – Последнее предложение Шереметьев произнес чуть тише и так мрачно сверкнул глазами, что стало ясно, как сильно он ненавидел роботов.
За обедом Ник разговорился.
– Станция, на которой детей обучают самым современным программам, – это хороший выход. Отличная идея, – рассуждал он. – На моей планете не осталось людей, способных писать программы. После большой войны, которую мы назвали Железной, у нас осталось очень мало людей. Они утратили все знания, которые у них были раньше, и они разучились делать роботов. Моя планета полна роботов, которыми мы не умеем управлять.
– Точно так же, как и у нас, – кивнул в ответ Шереметьев.
– Только у вас еще остались люди, способные менять роботов. У нас таких уже нет. Нам не доверяют знания.
– Нам бы тоже не доверили. Мы умудрились их сохранить, вот в чем фишка. Вот что осталось на станции «Млечный путь», – дети, владеющие знаниями.
– Нас всех могли убить, – устало напомнила Эмма.
– Мы уже говорили об этом. Не стоит вспоминать старую детскую травму. Вы выжили потому, что должны были выжить, – обрубил Шереметьев. При этом он не улыбался.
– Жестоко. – Эмма покачала головой.
– Мир вообще стал очень жесток к людям, если ты не заметила, девочка. Никто вас не станет гладить по головке. Людей в этом мире принято уничтожать. И то, что вы выжили, получили образование и смогли хоть что-то противопоставить проклятым синтетикам, – это заслуга ваших мозгов.
– Не только. Мы не только умеем думать. Мы еще умеем любить. Благодаря этому мы смогли преодолеть действие вируса.
– Да, любовь, я помню. От нее никуда не денешься. Запрещенная эмоция. Сейчас некому запрещать, роботы об этом не думают, а оставшиеся в живых люди не умеют думать самостоятельно. За них думают чипы в головах.
– Никто нам теперь не запретит любить друг друга, – ответила ему Эмма.
– Невозможно запретить любить, – добавил Ник.
– Возможно. Все возможно. Ты еще молодой, хотя, судя по всему, повидал немало. Но согласись, что я больше тебя знаю, – медленно и наставительно сказал Шереметьев. – Мне довелось через многое пройти. Все мои друзья, все, кого я знал, – все мертвы. Жена погибла, сына я потерял. Потом потерял команду, с которой работал на Второй станции. Тогда я подумал, что любить кого-то и привязываться к кому-то – это слишком тяжело.
– А жить без любимых еще тяжелее. – Эмма сказала это совсем тихо и вздохнула.
Подумала о Коле и ощутила боль, ставшую уже привычной.
– Мы никогда не забываем о своих любимых, даже если они уже не могут быть с нами, – заговорил Ник. – Я всегда помню своего отца. Мой отец погиб, когда я был совсем мальчиком. Эмма всегда будет помнить своего друга Колю. Вы будете помнить тех, кто был с вами в трудный момент. Нас всех связывает одна цепочка и одна судьба.
– Нас еще будет связывать и общее будущее. Запустим завтра три станции. Федор говорил, что его второй пилот Григорий завтра будет на Второй станции. Вот тогда и посмотрим, что у нас получится. Пошли, я покажу вам южную часть острова Саб. Убрать бы отсюда лишних роботов, и земля была бы готова для того, чтобы посадить на ней сад. Представляете, как бы это выглядело?
– И в саду играли бы дети, – добавил Ник.
– Ты правильно думаешь. В саду играли бы дети. Это место, где можно отлично жить. Недаром Федор мой присмотрел себе эту землю. Правильно мыслит мой мальчик.