И всё было бы не так плохо, если бы не Ксенька с Романом.
Их непонимание беспокоило. Хоть и решили Наталья и Иван не говорить об этом, но проблема не решалась. Оба сознавали, что придётся не просто говорить, а что-то делать. Жить так дальше и замалчивать очевидное невозможно.
Очередной вечер Иван и Наталья коротали по обыкновению вдвоём.
Монотонно работал телевизор. Это случалось нечасто не только по причине недостаточности или отсутствия электроэнергии, но и с сигналом что-то были нелады – то ли глушили его специально, то ли из-за повсеместной неразберихи никто толком не занимался этим вопросом. Из многих каналов нормально функционировали только государственные. При этом никаких развлекательных передач и сериалов. Отсутствие привычной и надоедливой рекламы воспринималось на «ура», но она настолько укоренилась в сознании, что первое время было даже как-то непривычно.
По всем каналам в режиме нон-стоп крутили новости, аналитические передачи, журналистские расследования.
Телевизор смотрели редко и только вечерами, потому бесконечный поток информации не утомлял, хоть и нёс в себе сплошной негативный посыл.
В мире было неспокойно: почти везде стреляли, лилась кровь, а если не воевали, то бастовали, митинговали, жгли, ломали, дрались с полицией…
В стране дела тоже шли скверно: криминал, да сплошная конфронтация политиков, тянущих одеяло на себя. Периодически показывали генералов с рублеными грубыми и решительными лицами, уверенно заявлявшими, что ситуация под контролем, гражданам опасаться нечего.
После очередного такого заявления, Иван сказал:
– Под контролем у них всё, как же! Сегодня опять разгружали эшелон с оружием и боеприпасами. Слышал от солдат из сопровождения, что на базе, где сформировали состав, неразбериха жуткая, воруют по-страшному. Шныряют какие-то типы и почти в открытую предлагают продать вагон-другой с оружием, расчёт обещают на месте. Эти же солдаты говорили, что чаще всего расчёт – это пуля в лоб. Находили, мол, уже таких продавцов, вернее, их трупы, а от вагона след простыл, будто это иголка в стоге сена.
В пути их не раз обстреливали и даже тормозили. Приходилось вступать в огневой контакт и прорываться с настоящим боем… А этот деятель заявляет, что под контролем у них всё. Для кого он всё это талдычит? Люди же не слепые.
– Поцелуй меня, – попросила Наталья.
– Что? А-а! С удовольствием, – расплылся в улыбке Никитин. – Как у тебя день сегодня прошёл?
– Ну, слава Богу! Поинтересовался, – по-доброму усмехнулась женщина.
– Мне всегда это интересно! – горячо ответил Иван.
– Вруша ты, – улыбнулась Наталья.
– Нет, правда, интересно!
– Обычно прошёл. Клиенток немного, но и на том спасибо. В других салонах, что сумели запуститься после простоя, и того нет, хотя у некоторых дела идут гораздо лучше, чем у меня.
– Ты поосторожнее там! Время, вон какое!
– У меня знаешь, какая охрана! Три боевых офицера! Раньше они ни за что, наверное, не пошли бы на такое. Но, видимо, жёны настояли.
– Странные вы вообще, женщины. Тут такое творится, а вы всё одно.
– А что, надо кирзачи, фуфайку надеть и кайло взять? – удивилась Наталья. – Это вы, мужчины, странные, мягко говоря. Вам бы всё воевать. Лучше бы женщины во главе государств стояли. Тогда бы точно войны не было.
– Хм… А ты права, пожалуй.
– Ещё бы, – улыбнулась женщина. – Так я жду.
– Чего? А-а!
Наталья в притворном расстройстве вздохнула:
– Ты безнадёжен, Никитин…
– Щас я тебе докажу, что это не так. Иди сюда…Рано утром женщина разбудила Ивана.
– Вань, тебе ж на работу, ты чего?
Никитин сонно заворочался и пробормотал:
– Забыл тебе сказать: нам разрешили прийти на пару часов позднее. Мы вчера упахались, разгрузили весь эшелон. Правда, и народу нагнали, но всё равно упирались изо всех сил. Так что время ещё есть поспать…
– Ну, я тогда тоже попозже сегодня пойду, мне-то вообще никто не указ, – прошептала Наталья и прильнула к Никитину. – Горячий, как печка…
Поспать долго им не пришлось.
Неожиданный грохот вырвал обоих из сладкой дрёмы. Оба подскочили на кровати, как ошпаренные.
– Ваня!!! Что это??? – завизжала женщина.
– Не знаю! Обстрел какой-то!
– Это война??? Война, да???
– Не знаю, Наташа! Не знаю! Одевайся быстрее! Не дай бог прямое попадание!
Грохот сместился куда-то в сторону. На их улицу, к счастью, не упало ни одного снаряда, все стёкла уцелели. Но взрывы грохотали так близко, что дом сотрясался до основания.
– Господи! Да за что же нам это?! – женщина в отчаянии прижала ладони к лицу. – Я должна знать, что с Ксенькой! Но где её искать? Не сказала ведь ничего, гордячка!
– Даст Бог, сами придут, ведь не бесчувственные же они, – ответил Иван. – Ты не ходи сегодня на работу, жди наших.
– Да, конечно, конечно! А ты?
– Мне надо идти. Иначе посчитают дезертиром, чего доброго. Или кем там я стану в моём нынешнем положении? В общем, идти надо обязательно.
– Ваня, это же война… Господи!!!
– Всё, успокойся, успокойся… Всё будет хорошо, вот увидишь. С нашими тоже ничего не случится. Мне надо идти.
Иван быстро обулся, накинул верхнюю одежду. Поцеловал трясущуюся в нервном ознобе Наталью и вышел из квартиры.
На улице было полно военных и гражданских. Все бегали, что-то кричали, требовали, пытались выяснить.
Здесь ничего не пострадало, но из-за целых домов валил чёрный дым пожарищ, доносились шум, крики.
Когда Никитин вышел на соседнюю, параллельную улицу, то оторопел.
– Охренеть… – прошептал он смятённо.
Почти ни одного целого дома не осталось. Горела военная техника, застилая чёрным дымом округу, из какой-то лопнувшей трубы бил кипяток и валил пар, выли сигнализации нескольких странным образом уцелевших припаркованных машин. Зияли глубокие воронки, всё засыпано кусками бетона, асфальта, камнями вперемешку с землёй и глиной, мусором…
Тут тоже суетились военные, но уже как-то осмысленно, не так как на соседней уцелевшей улице. Они что-то делали, выполняли поступающие команды.
Мимо Ивана проковыляли несколько окровавленных людей. Выглядели они потерянно и пугающе.
Какая-то полная, неопрятного вида растрёпанная женщина в возрасте сидела перед убитым мужчиной, неловко подвернув располневшие ноги, и отчаянно выла, протягивая руки к военным, просила о помощи. Но на неё в этой суете не обращали внимания…
– Что творится… – прошептал потрясённый Никитин.
Ему преградили путь вооружённые солдаты.
– Давай назад. Нечего тут смотреть, – хмуро сказал один.
– Кто обстреливал-то? Федералы? – растерянно спросил Иван.
– А кто ещё! – зло бросил солдат.
Вдруг над самыми домами, со странным шелестом – будто шуршали целлофаном, пронеслось что-то, а потом ещё и ещё.
И солдаты, и Никитин непроизвольно пригнулись.
Боец удовлетворённо произнёс:
– Наши «Грады» бьют!После разговора с Воронковым, Андрей Николаевич прямо из кабинета направился к матери.
Из комнаты в щель между полом из дубового паркета и красивой дорогой дверью падала узкая полоска света. Мария Евгеньевна ещё не спала, несмотря на позднее время.
Савельев тихо постучал.
Услышал знакомый и родной голос:
– Открыто, входите.
Он открыл дверь и увидел мать, сидящую за столом с горящей на нём небольшой настольной лампой.
– А-а, Андрюша, – улыбнулась женщина.
– Чего не спишь, мама? – спросил сын, закрывая за собой дверь.
Мария Евгеньевна вздохнула с улыбкой:
– Не могу уснуть.
– Таблетки принимала?
– Куда ж без них, – без улыбки на этот раз ответила женщина. – А ты что не спишь? Государственные заботы покоя не дают? – всё же пошутила она.
– Да какие там государственные, – хмыкнул Андрей Николаевич, присаживаясь на стул напротив матери. – Я временно не выполняю своих обязанностей на государевой службе. С некоторых пор другим занят. Да ты знаешь.
Мария Евгеньевна кивнула.
– Замаялся? – спросила она заботливо.
Савельев привстал, подвигая стул ближе. Теперь он сидел совсем близко к матери.
– Да, мама. Но не телом – душой. Всё куда-то несусь, некогда остановиться, задуматься о вечном, а жизнь как будто мимо прошла. Дети уже выросли, а я всё никак не могу осознать, что мне за сорок перевалило и я начинаю стареть.
– Что ж мне тогда говорить с моими шестью десятками с хвостиком? – улыбнулась женщина.
– Да, правда, – смутился Савельев. – Вот видишь, я даже сейчас говорю о себе.
– А ты говори, Андрюша, говори, – мать погладила сына по голове. – Мне можно обо всём рассказать.
Андрей Николаевич взял руки матери и прижал её ладони к своим щекам.
– Я виноват перед тобой, мама. Прости меня, я так мало времени уделяю тебе.
– Ну что ты, Андрюша. Я же всё понимаю. У тебя работа, семья.
– Да. Но к чёрту эту работу, я за ней теряю главное – свою жизнь! Опять я о себе… А-а! Да ладно, что уж теперь. – Андрей Николаевич вздохнул, помолчал и заговорил снова: – Знаешь, мам, я недавно вдруг понял, что совсем ничего не знаю о твоей молодости. Ты для меня всегда была взрослой, и я это воспринимал как данность. Но ведь ты же когда-то была маленькой девочкой, росла, в школу ходила, закончила. Как ты с папой познакомилась, а?
Глаза Марии Евгеньевны заблестели слезами.
– Мам, ну, прости!
– Всё хорошо, Андрюша, – женщина сглотнула слёзы и промокнула глаза мятым платочком, извлечённым из кармана цветастого халата.
– С твоим папой я познакомилась на танцплощадке. Он туда с друзьями постоянно приходил. Ничем особенным не отличался, а мне глянулся. Я его сама на «белый танец» пригласила. Только не сразу, присматривалась долго.
– А он что?
– Что-что, – улыбнулась женщина. – А он танцевать не умел и все ноги мне оттоптал. Я ещё тогда подумала: вот увалень, а с виду вроде нормальный.
– Ну и?
– Ну и ничего бы не было дальше. Да только он пристал как банный лист. Так всё и началось со временем. Так и появился ты на свет. Маленький крикливый вредный! – женщина счастливо улыбнулась. – Намучалась я с тобой, зато какого вырастила! Андрюша… Ты ведь по делу пришёл? Сознавайся.