есятом королевстве – райском уголке в грешном мире.
Наташа мечтательно произнесла:
– Даже не верится, что в этот самый момент, когда здесь творится немыслимое и стоит лютый холод, есть совсем другая жизнь. Вот в этот самый момент, представляешь, Ваня, плещется тёплое море, греет солнце, всё кругом яркое и особенное.
– Да! Слоны, обезьяны, бананы, – не очень удачно поддержал разговор Никитин.
Впрочем, он говорил искренне. И женщина оценила это, улыбнувшись.
– Там можно было остаться и заняться своим бизнесом, – продолжила Наталья немного грустно. – Возможность для этого имелась. Нужно было только решиться. Но отчего-то именно тогда хотелось домой, в свою Сибирь, чтоб снег скрипел под каблуками, чтоб синее небо и яркое солнце, а мороз обжигал лицо…
– А давай, и вправду уедем туда, как всё закончится? – предложил Иван. – Откроешь свой бизнес, я стану помогать.
– Давай! – легко согласилась женщина. – Только там сезоны дождей бывают. Ты любишь дождь?
– Не знаю… Иногда – да, – неуверенно ответил Никитин.
– Там они льют целыми днями, не переставая, – будто пытаясь напугать его, произнесла Наташа с лёгкой улыбкой.
– Ну и что, – беспечно ответил Иван. – Мы будем жить на берегу Индийского океана…
– Там Сиамский залив и два моря, – опять улыбнулась Наталья.
– Тогда на берегу моря. Будем встречать рассветы и провожать закаты.
– Это правда будет в нашей жизни, Ваня? – грустно спросила женщина.
– Правда, Наташа.
Женщина потянулась к нему. Иван обнял её и прижался губами к щеке.
Такие минуты стали лучшими в его жизни. Чтобы они длились вечно, он не пожалел бы ничего. Но чаще бывало наоборот: унылая и тревожная явь заполняла собою всё, не оставляя даже крохотного места для лучика надежды. В такое время Наталья уходила в себя и постоянно мучилась неизвестностью о судьбе дочери.
Мысли опять перепрыгнули на другое. Иван вспомнил, как однажды утром собрался на работу и вышел на улицу, где увидел большое скопление людей. Все что-то наперебой говорили. Это напоминало недавние митинги и шествия. Их не случалось с того времени, как военные установили хоть какой-то порядок в городе. А с началом обстрелов люди вообще не рисковали собираться в таком количестве.
Никитин глянул на наручные часы и решил, что время ещё есть, дойти успеет. Ему хотелось понять, чего собравшиеся так галдят.
Все наперебой говорили, говорили, говорили. Большинство не слушали друг друга или только делали вид, что слушают, тут же начиная говорить о своём.
Иван быстро понял: прорвало гидроэлектростанцию, разбомбили, скорее всего, как и все городские мосты, перекрыв возможность свободного перемещения с одного берега на другой. Енисей вышел из берегов и подтопил многие дома. И это только начало. Федералы специально хотят разрушить ГЭС, чтобы утопить всех. Жди теперь беды, волна придёт почище любого цунами, ведь высота плотины больше ста метров…
Собравшиеся были напуганы, состояние у всех почти паническое. На крышах соседних домов уже появлялись жильцы. Дескать, мы готовы к цунами.
Никитин быстро вернулся домой и рассказал Наталье всё. Женщина едва не впала в истерику от страха за дочь. Неизвестность о судьбе детей пугала сильнее собственной смерти. Где они, что с ними, почему до сих пор не дали о себе знать?!
Вскоре по громкой связи гражданской обороны объявили – большой воды не будет. Необходимо сохранять спокойствие.
Оставалось верить на слово. Люди потихоньку расходились, всё ещё встревоженные, ждущие беды. Никитин заторопился на работу. Он всё равно опоздал, но надеялся, что обойдётся, начальники ведь тоже в этом городе живут, так что повод и в самом деле уважительный.
Опять началась жизнь в темноте. Поскольку плотину повредили, и без того подававшаяся с перебоями электроэнергия вовсе пропала. Город вновь погрузился во мрак. Водозаборные станции затопило, появились проблемы с подачей питьевой воды, к тому же батареи были едва тёплыми. Холод в квартирах стоял собачий. И так день за днём, неделя за неделей. Простудные заболевания косили жителей будто чума. Многие умирали в квартирах, никто не выносил тела – либо не знали, либо некому было заниматься этим. Благо, что стояли морозы, мёртвые не разлагались…
На улицах тоже часто умирали. Тела подолгу лежали неприбранными. Рук на всё не хватало, да и опять же никто толком не занимался этой проблемой. Другие ходили равнодушно мимо. Люди и без того особой добротой не отличались, а при такой жизни и вовсе душой очерствели.
Иван и Наталья перешли в самую маленькую комнату квартиры, закрыли все щели и находились в ней постоянно одетые. Даже в ледяную кровать ложились в одежде, снимая только верхнюю.
Женщина впала в депрессию. Её салон красоты опять опустел. Она уже ни на что не реагировала, словно перестала жить, осунулась и будто постарела. Иван никак не мог вывести её из этого состояния. Ему было легче. Он умел ждать. Научился за годы неволи.
Как-то, вернувшись с работы, Никитин застал женщину очень возбуждённой. Глаза её лихорадочно блестели. Иван решил, что она заболела, но Наталья сказала, мол, знакомые видели, как Ксения уходила из города через фильтрационный пункт.
– Иван, я должна найти её. Говорят, за городом организован палаточный лагерь. Там наверняка ведётся учёт всех беженцев. Я завтра пойду туда.
– Хорошо, Наташа, конечно надо идти. А про Ромку моего говорили что-нибудь?
– Нет, про Ромку ничего не слышала.
Женщина сникла.
Чтобы вернуть её в прежнее настроение, Никитин сам ответил с преувеличенной бодростью, в душе ничуть не веря себе:
– Наверное, тоже ушёл с ней. Я слышал, подростков мальчиков выпускают. А он по виду никак не тянет на совершеннолетнего. Вряд ли он тут один останется. Скорее всего, с Ксенией осядет в этом палаточном городке. И слава Богу! А то эти обстрелы кого хочешь с ума сведут.
– Почему она мне ничего не сказала? Почему?.. – с отчаянием произнесла женщина и после долгой, томительной паузы добавила уставшим голосом: – Вань, ты поешь там. Я талоны сегодня отоварила…
Наталья опять сникла, будто спряталась ото всех.
Утром она быстро собралась в дорогу.
Иван проводил Наташу, сколько смог: спешил на работу, дальше провожать не пошёл. Они какое-то время постояли на пронизывающем ветру.
– Вань, ты выходи тоже при первой же возможности. Здесь нельзя оставаться, этот город стал чужим для всех, – с каким-то отсутствующим видом произнесла женщина.
– Да, я постараюсь. Обязательно постараюсь, – ответил Никитин, понимая, что его-то точно никуда не выпустят. Он, как и все мужчины призывного возраста, должен защищать интересы Объединённой Оппозиции. За него как всегда всё решили и определили.
Потом женщина пошла по засыпанной снегом улице, а он смотрел на её хрупкую фигуру – понурую, совсем не похожую на прежнюю красивую фигурку юной и задорной Наташки Малиновской…
Вдруг Наташа повернулась и быстрым шагом начала возвращаться.
Никитин поспешил ей навстречу.
Они крепко обнялись, будто не виделись очень давно.
– Что, Наташа, что? – волнуясь, спросил Иван.
– Ваня… Ты только возвращайся, ладно? – истово прошептала она.
– Конечно, Наташа, конечно! Я обещаю, – тихо и убеждённо ответил он.
Женщина немного отстранилась, не разжимая объятий, глядя тревожно глаза в глаза. Потом опустила руки, круто развернулась и пошла, не оглядываясь более.
Иван смотрел ей вслед, а после, тяжело вздохнув, пошёл оборонять город от супостата, защищавшего от него самых близких ему людей…
Наташа прошла всего-то пару кварталов, как вдруг начался очередной артобстрел.
Её убило сразу, прямым попаданием.
Ничего этого Иван не видел и не знал о смерти Натальи. Он поспешил на работу, опасаясь, как бы обстрел не сместился в его сторону. С этой минуты он стал жить ожиданием новой встречи, совсем не представляя, как объясниться с законной супругой, к коей тоже испытывал если уже не любовь, то чувство сильной привязанности, уважения, заботы, признательности. Привычки, в конце концов.Никитин вздохнул, поглаживая левую ноющую руку, посмотрел по сторонам и опять прикрыл глаза, уносимый потоком воспоминаний.
В конце февраля вода начала спадать, а к середине марта Енисей вернулся в своё русло. Город обстреливали уже беспрестанно.
Военные, наученные горьким опытом, рассредоточились по всему мегаполису, поэтому какого-то значимого урона обстрелы им не наносили. Потери, конечно, были. И среди гражданских тоже. Это до крайности нервировало людей. Поток беженцев увеличился. Мужчин призывного возраста по-прежнему из города не выпускали.
Никитина поставили под ружьё в конце марта. Его, как и многих мужиков, забрали прямо с работы. Они только-только закончили с укреплением очередной окопной линии, коих по городу нарыли во множестве, превратив улицы в сплошные ходы сообщений. Работа была тяжёлой и малопонятной: зачем столько окопов? Кто в них сидеть будет? Всех городских мужиков загонят?
Так и получилось. Вместе с регулярными войсками, вошедшими в Красноярск ещё до его осады, мобилизованных мужчин из рабочих перевели в ополчение – причём, добровольное, с нажимом повторяли власти! – и начали формировать по подразделениям. Вооружили автоматами и даже переодели в военную форму. Выдали бронежилеты, каски и прочую солдатскую амуницию, благо её было вдосталь: в город, пока его не обложили, со складов Минобороны везли всё.От воспоминаний Никитина отвлёк шум и злые голоса. Он нехотя открыл глаза и посмотрел в ту сторону.
Разведчики гнали перед собой пятерых пленных федеров – молодых мужиков не старше сорока лет. Руки у них были связаны за спиной. Понурые пленные торопились, подталкиваемые прикладами в спины и пинками куда придётся.
Взводный – мужик лет сорока пяти, обратился к разведчикам:
– Допросили уже?
– Ага, – ответил за всех один. – Даже «колоть» не надо было, сами всё выложили. Только они всё равно мало знают.