– Рома, мы должны расписаться.
Он почувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Все невзгоды, проблемы и беды перестали существовать. Был только он и Ксюша. Его Ксюша, согласная выйти за него замуж.
– Что ты молчишь, Рома? – подозрительно спросила девушка.
– Ну, я подумаю, – картинно произнёс Роман.
– Ох, ничего себе! Подумает он! – шутливо возмутилась Ксения.
– Я люблю тебя, Ксюша. И буду любить всегда, – тихо произнёс Ромка.
– И я люблю тебя, Рома. Навсегда, – ответила девушка и тут же поинтересовалась: – Ты где сейчас живёшь?
– В палатке пока. Военные установили.
– Вот что, оставайся сегодня здесь, куда ты пойдёшь, ночь уже.
– А можно?
– Вообще-то нет. Но что-нибудь придумаем.
Утром Роман ушёл на работу.
Ксения разбудила его спозаранку. С ночного дежурства она выглядела уставшей. Перед расставанием договорились о новой встрече, чтобы уже пойти в ЗАГС.
Встретиться в назначенное время не получилось. Ромку мобилизовали. С огромным трудом он упросил командира роты дать пару часов, чтобы увидеться с девушкой, и примчался в госпиталь весь взмыленный.
В этот раз дальше КПП его не пропустили, но девушку вызвали. Она вышла, кутаясь зябко в шубку с виднеющимся из-под неё белым халатом.
Мороз немного отпустил, ему на смену пришёл холодный ветер, налетающий порывами, закручивающий маленькими смерчами колючую снежную пыль.
– Ты где был, Рома? – немного отчуждённо спросила девушка. – А почему ты в солдатской форме?
– Ксюша, прости, я не мог прийти, меня мобилизовали. Сегодня отправляют за город, в войсковую часть.
– Сегодня?.. – растерялась девушка.
– Да. У меня осталось не больше часа. Мы пойдём в ЗАГС?
– Подожди… Я быстро!
Девушка опрометью убежала и вернулась, неся в пакете какой-то свёрток.
– Что это? – спросил Роман.
– Платье свадебное, – смущённо улыбнулась Ксения. – Там надену.
– Ты думаешь, нас распишут прямо сейчас? – с сомнением спросил Ромка.
– Мы попросим, как следует. Тогда распишут, – ответила девушка.
ЗАГС был закрыт. Молодые в отчаянии посмотрели друг на друга. Роман забарабанил в дверь.
– Где ещё ближайший ЗАГС есть? – спросила Ксения.
– Не знаю точно. Мы всё равно не успеем. И там тоже может быть закрыто.
Девушка приникла к парню.
– Ромочка, ты пиши мне, адрес знаешь.
– Да, конечно, я буду писать.
Роман снова сильно постучал в дверь кулаком.
– Нет там никого, – вздохнула девушка. – Не до свадеб людям сейчас. Это мы с тобой сумасшедшие… Не провожай меня… Иди. И возвращайся обязательно, слышишь? Мы будем ждать тебя.
– Мы? – не понял Роман.
– Я беременна, Рома.
– Ромка обнял Ксению и закружил радостно, затем опустил аккуратно и спросил:
– Давно?
– Нет.
– Значит, ещё не ясно, кто будет?
– Конечно, не ясно, – улыбнулась девушка.
– Почему, почему я должен уходить именно сейчас?! – в отчаянии воскликнул Роман.
– Что делать… Иди, а то опоздаешь, получишь взыскание. И помни – мы будем ждать тебя!
– Если родится мальчик, назови его Георгием в честь Победоносца.
– Хорошо, – кивнула с улыбкой Ксения. – А если девочка?
– Не знаю. Назови сама.
– Надежда.
– Да, хорошее имя, – согласился Ромка.
– Кто бы ни родился, я дам ребёнку твою фамилию. – Ну, всё, иди. А то я сейчас зареву…
Роман пошёл, не оглядываясь, обернулся уже у самого угла дома и увидел, как Ксения идёт в противоположную сторону.
Неожиданно дверь ЗАГСа открылась, на улицу вышла женщина, закутанная по старинке в большую пуховую шаль, и в недоумении осмотрелась.
Ромка хотел окликнуть Ксению, но вдруг со всей ясностью понял, не нужно этого делать: неизвестно, как сложится его судьба. Пусть девушка будет свободной. А ребёнок не помеха. Она красивая и одна не останется, если что.
Тяжело вздохнув, Роман завернул за угол дома.Мотострелковая бригада занимала позиции на подступах к городу.
Никакой муштры не было и в помине, всех призывников сразу направили в промёрзшие до каменного состояния окопы. Там коротко объяснили, с какой стороны у автомата вылетают пули. Вот и всё обучение.
От такого равнодушия Роману стало жутковато. Не хотелось думать, что его и остальных держат за пушечное мясо, но нехорошие мысли не давали покоя, и не только ему одному.
Никто не интересовался толком, как кого зовут и какого он роду-племени. Они все были просто салагами, не имеющими никакой ценности. На их жизни все плевать хотели. И от этого тоже становилось страшно.
Холод держался крепкий – за минус тридцать по Цельсию. Солдаты болели через одного да каждый. Почти ежедневно кого-то из обмороженных и слегших от высокой температуры отправляли в тыл.
Роман гнал от себя мыслишки, что тоже мог бы отморозить себе, скажем, пальцы на ногах или на руках и оказаться в госпитале, рядом с Ксенией… Но что значит отморозить? Ведь это ампутация! Как жить потом?
Можно ещё что-нибудь проглотить – гвоздь или ещё чего похуже, или прострелить якобы случайно руку или ногу, как поступали некоторые. Таких сильно били и только потом отправляли в госпиталь с передачей дела в суд.
Ходили упорные слухи, что вот-вот сформируют штрафные части и начнут расстреливать за дезертирство и прочие уклонения. Мол, хватит уже терпеть и цацкаться. Война всё-таки, а не пионерская «Зарница».
Однако ж ни Роман, ни сослуживцы не сказали бы, что с ними цацкаются. Всё предельно жёстко и прагматично: либо за короткое время стать солдатом, либо трупом. Выбирай…
Кормили плохо. В основном горохом и перловкой. Изредка бывали пшёнка или гречка. Жрать хотелось постоянно. Чувство голода не заглушал даже страх быть убитым или покалеченным.
Короткие стычки носили позиционный характер, но и новобранцам уже стало понятно: как только потеплеет и подсохнет распутица, начнётся совсем другая война. Пока же мороз и глубокие снега сдерживают обе стороны от масштабных действий.
После таких перестрелок раненых и убитых бывало немного, как считали командиры.
Но что значит – «немного»?! Жизнь каждого человека бесценна!
Похоже, командиры так не думали. Или специально делали равнодушный вид, чтобы не вселять в подчинённых ненужного и вредного уныния.
Убитых актировали – составляли акты, но пока не решили, куда девать, поэтому складывали в отдельной траншее, неподалёку от той, где отправляли естественные надобности.
Ромка порой испытывал странную противоестественную потребность сходить, посмотреть на убитых, и всякий раз тихо ужасался зрелищу: голые тела – а чего зря одежде и обуви пропадать! – лежали внавалку совсем заледеневшие. От всеобщего равнодушия даже к погибшим Ромке тоже становилось страшно.
Частые миномётные обстрелы держали всех почти в круглосуточном бодрствовании, спать приходилось урывками и только в тепле, чтобы не дай Бог, не замёрзнуть насмерть в окопе. Такое тоже случалось.
Красноярск обстреливали беспрестанно. Это очень беспокоило солдат: у всех остались там родственники. Толком никто не понимал, что это за война такая, зачем её развязали, от кого они защищают город? Кому всё это нужно?..
В ответ по федералам тоже стреляли пушки и реактивные установки.
Складывалось впечатление, что все кругом словно зомбированы. Выдумали себе врага и начали ненавидеть его.
Подобные разговоры старшими командирами пресекались на корню. Но было совершенно очевидно, им тоже непонятно нихрена. И они мечтают только об одном: скорее бы уже всё закончилось, вернуться к своим семьям и не вспоминать вообще об этой дурацкой войне.На их участке очередную атаку командование затеяло ранним утром – ещё не было и намёка на рассвет.
Врагов разделяли километра три. Две мотострелковые роты при поддержке штатной бронетехники, после короткой и не сильной артподготовки по первой линии вражеских позиций, двинулись вперёд. Шли по пересечённой местности, заваленной снегом.
Валенки у Романа хорошо облегали утолщенные ватными штанами ноги, не пуская снег внутрь. Поверх бушлата с трудом удалось натянуть бронежилет, а по карманам кое-как рассовать снаряженные магазины. Каска, надетая на спортивную шапочку, прилично холодила голову и казалась тяжёлой, к тому же постоянно сползала на глаза. Автомат Ромка пристроил на правом боку. В такой амуниции было очень неудобно и тяжело. Глубокий снег затруднял продвижение.
Простуженные надрывно кашляли, многие солдаты чертыхались вперемешку с матюгами: какой прок от атаки, когда атакующие неповоротливы, словно сонные мухи, а случись рукопашная, то и вовсе никакого толку с них не будет.
Кому-то наверху нужно отчитаться за проведённое мероприятие? Почему всё так неорганизованно и бестолково? Ведь это не учения, а война! Скоро появятся новые убитые и раненые. Неужели штабным крысам на это наплевать?!
Это только в кино война выглядит лихо и жёстко: стрельба, грохот, ура, вперёд…
А на деле попробуй-ка, потаскайся в этакой сбруе по глубокому снегу. Какое тут к чёрту ура, вперёд? Дойти бы и не запариться вконец…
Когда кое-как одолели больше половины пути, миномётный обстрел накрыл наступающих разом. Осколки выкашивали пехоту как коса траву. Бронетехнику из засад – выдвинутых вперёд замаскированных окопчиков жгли гранатомётчики федеров.
Началась паника.
Взрывы ухали один за другим, раскидывая снег вперемешку с промороженной землёй и безжалостными осколками. Орали раненые, орали со страху ещё целые, орали командиры, пытаясь сдержать повальное отступление…
Молодой лейтенант, Ромкин командир взвода, срываясь на фальцет, орал своим подчинённым:
– Куда??? Куда … вашу мать! Вперёд!!!
Но его никто не слушал, страх оказался сильнее приказа и даже разума.
Роман поддался всеобщей панике и бездумно бежал назад, если можно тяжёлое передвижение по глубокому снегу назвать бегом. Каску он сбросил – мешала и сползала на лицо, но автомат держал крепко, даже не осознавая этого.