Савельев, смаргивая нежданно выступившие слёзы, достал из внутреннего кармана куртки красивую фляжку и небольшой раздвижной стаканчик. Плеснул в него коньяку. Подошёл к женщине.
– Выпейте, Елена. Правда, врач не советовал после транквилизаторов, но…
Она будто не слышала, продолжая причитать.
Скорбно вздохнув, Савельев плеснул содержимое стаканчика себе в рот. Тут же налил ещё и выпил, крепко сморщившись. После сел на небольшую деревянную лавочку, установленную самолично при погребении, и понуро сгорбился.
Прошло не меньше часа.
Наконец, женщина успокоилась и даже смогла оторваться от креста, поглаживая его заботливо, блуждающим взглядом окидывая холмик земли. Потом села рядом с Савельевым на лавочку.
– Выпьете? – предложил Андрей Николаевич, изрядно успевший закоченеть.
– Нет… – Елена посмотрела на синее небо без единой тучки и произнесла устало: – Хороший сегодня день. А какая погода была на похоронах?
– Такая же. Синее небо, солнце и мороз, – глухо ответил Савельев.
– Знать, радуется Боженька моему ангелочку… – всхлипнула женщина, утирая ладонью покрасневшие глаза. – По-христиански всё сделали?
– Да. Батюшка отпевал. Я попросил, чтобы отдельно от солдат и офицеров.
– Батюшка? – переспросила Елена.
Савельев кивнул:
– У военных есть теперь.
Они посидели ещё какое-то время.
Андрей Николаевич произнёс как можно мягче и в то же время убедительнее:
– Пойдёмте, Елена. Будет ещё возможность прийти сюда.
Женщина молча поднялась, наклонилась к кресту, поцеловала его и пошла между холмиков к узкой неровной тропке вытоптанной в снегу, ведущей с пригорка к посёлку.
Савельев шёл следом, глядя на некрасивую фигуру женщины и размышляя над тем, что сегодня узнал о ней больше чем за всё время знакомства. Раньше у него не появлялось повода задуматься о душевных качествах жены брата, она была просто посторонним человеком и оставалась им сейчас, но уже более живой и настоящей, со своим характером и непростой судьбой. Он немного завидовал Ивану, встретившему пусть некрасивую, зато очень хорошую жену, человека, готового на самопожертвование не только ради близких, но и чужих. Андрей Николаевич был уверен, что Елена на такое способна.Наступил вечер.
Елена и Савельев остаток дня провели в коттедже, каждый в своей комнате, а к вечеру спустились на кухню с зашторенными окнами.
Приходилось соблюдать приказ о светомаскировке, хотя, положа руку на сердце, оба не понимали, как это может уберечь при современных средствах ведения войны.
Электричество от дизельных генераторов было только в штабе. Остальные жители довольствовались дневным освещением. Савельев, как служащий при штабе, имел особую привилегию – свечи, ставшие дефицитом, как и всё прочее ещё недавно почти ненужное, бесполезно заполнявшее прилавки многочисленных супермаркетов, магазинов попроще и мелких торговых точек, и вдруг враз куда-то пропавшее.
Разговор не вязался.
Женщина, будто улитка, спряталась в себя. Простое, ничем не примечательное лицо казалось застывшей маской, а взгляд печальных глаз – потухшим и равнодушным ко всему происходящему. Маленькие руки аккуратно сложены как у прилежной первоклассницы. Отсутствие маникюра и коротко постриженные ногти, так раздражавшее Савельева в других женщинах, сейчас ничуть не резало глаз, так же как и отсутствие маломальской косметики.
Наконец, Елена словно очнулась, посмотрела на Андрея Николаевича.
– Завтра я ухожу из посёлка, – устало, но решительно сказала она. Добавила, выдержав короткую паузу: – Ухожу совсем. Пойду искать мужа и сына.
Савельев каким-то внутренним чутьём ждал этих слов и всё равно скрытно удивился решительности невестки.
– Где же вы будете искать их?
– Не знаю… Пойду в город, – вздохнула Елена.
– Все дороги сейчас перекрыты нашими войсками и мятежниками. В прифронтовой полосе свободное перемещение гражданского населения запрещено. Разве что на беженцев это не распространяется. К тому же зима лютует. Может, подождёте, как потеплеет, а, Елена? А там, глядишь, всё закончится. Объявится Иван и ваш сын.
Андрей Николаевич сам не верил своим словам. Более того, он точно знал, что весной самая война и начнётся. Об этом говорил ещё Воронков.
Не верила ему и Елена. Она не знала ни о каких планах военных на весенне-летнюю кампанию, просто чувствовала женским сердцем неискренность собеседника, но не обижалась на него, понимая, из лучших побуждений говорит он такое.
– Не стану я ждать весны. Нет моих сил на это, – опять вздохнула женщина. – Пойду в город. Мир не без добрых людей. Расскажу им всё как есть, должны пропустить.
– Как вы будете объяснять, Елена? – терпеливо спросил Савельев. – Скажете, что муж и сын в Красноярске? Но это означает, что они поставлены под ружьё и стреляют в тех, кого вы будете убеждать пропустить вас. А если они не мобилизованы, то, как минимум, работают на оборону города.
Вас в лучшем случае переправят в лагерь для беженцев. А в худшем… я даже не хочу думать об этом. Не приведи Господи, попадёте на какого-нибудь озлобленного офицера, – а таких хватает! – он не станет церемониться с женой врага.
Не забывайте и о всяком сброде, шатающемся по округам – дезертиры, бежавшие уголовники, мародёры, прочая сволота. Их, конечно, отлавливают по мере возможности, но всерьёз этой проблемой не занимается никто.
– И всё же я не останусь здесь, – спокойно возразила женщина.
«Ну, что же, другого ответа я и не ждал от тебя, – подумал Савельев, внешне оставаясь бесстрастным. – Помогу чем смогу, а дальше как судьба сложится. Всё-таки хорошая жена у Ивана. Моя даже не пыталась остаться здесь. Наоборот, с нетерпением, как выяснилось, ждала моего решения об отправке семьи за границу. И дети туда же. Плевать они хотели на Россию и на этот бедлам. Но и отказать им в праве поступать и думать так, я тоже не в силах… Интересно, стали бы мои искать меня, как Елена своих?»
– Я попробую выбить вам пропуск. Это непросто, лицо вы неофициальное и не служите в армии, так что не знаю, получится ли.
– Спасибо, Андрей Николаевич, – бесцветным голосом отозвалась женщина. – Век буду помнить добро ваше. Хороший вы человек. Никогда не думала, что среди больших чиновников такие бывают.
– Наслышан, – невесело усмехнулся Савельев. – Нас в народе и за людей-то не считают. Хапуги, ворьё, взяточники. Сволочи, короче говоря.
– Вы не такой, – впервые за весь вечер улыбнулась Елена.
Но улыбка вышла бледной и сразу исчезла с осунувшегося от переживаний лица.
– Если вы не против, Андрей Николаевич, я пойду в комнату.
– Конечно не против, Елена. Я ещё посижу немного и тоже пойду к себе. Вы постарайтесь уснуть. У моей мамы где-то таблетки были успокоительные, посмотрите в её комнате, может, не все забрала. Разбираетесь в этом?
– Не очень. Не принимала никогда и сейчас не стану. Да и транквилизаторы ещё надёжно страхуют моё здоровье, – Елена опять слабо улыбнулась.
– Как знаете.
Женщина ушла.
Савельев погрузился в невесёлые размышления, время от времени подливая из фляжки в маленькую хрустальную стопку золотистую жидкость, выпивал её и снова уходил в себя.Сделать пропуск удалось.
Но только с условием включения женщины в интендантское подразделение. Один взвод как раз к обеду готовился к выезду из посёлка.
– Это всё, что я смог, – сказал Савельев, провожая невестку. – Захотите уйти от них, пропуск сразу потеряет свою силу. Так что подумайте и если решите, возвращайтесь.
– Благодарю вас, Андрей Николаевич. Я всё же попробую пройти в город… У меня просьба к вам есть: присматривайте за могилой племянницы. Вы добрый человек, не откажите мне и в этом. А я ещё вернусь сюда вместе с мужем и сыном.
Прозвучала команда: «По машинам!»
Савельев помог женщине забраться в крытый тентом кузов одного из «Уралов».
Вскоре машины, взревев двигателями и выплюнув выхлопные газы, тронулись в путь.Расположенная неподалёку от давно заброшенного свинокомплекса деревня опустела и захирела ещё в мирные годы. Однако с началом неспокойных времён сюда потянулись городские, чтобы хоть как-то прокормиться на земле.
А потом тут же устроили палаточный лагерь для поваливших из Красноярска беженцев. Заброшенный прежде район ожил, преобразился, подчиняясь жёстким условиям и непростому быту грозного времени.
Повсюду были военные, располагались блокпосты, вынесенные за периметр лагеря на различное удаление от него. Построены оборонительные сооружения, введена пропускная система.
Тут же находились основные подразделения тыловиков, обеспечивающих военных и гражданских питанием и всем прочим, без чего невозможна не только война, но и вообще деятельность армии.
Обустроились социальные и прочие службы, отвечающие за размещение большого скопления народа, его учёта, недопущения чрезвычайных ситуаций даже в условиях войны.
Функционировали несколько школ для детей различного возраста.
Некоторые родители, чьё вероисповедание зачастую различалось кардинально, просили власти о предоставлении возможности раздельного обучения.
Для властей это был неразрешимый вопрос, его и в мирное время никак не решали, не занимались им и сейчас в отличие от других проблем не менее сложных.
Работала поликлиника по профилактике заболеваний и оказанию первой медицинской помощи. Из неё серьёзно заболевших направляли в госпиталь.
При этом мусульмане по понятным причинам категорически отказывались от лечения в бывшем свинокомплексе. Это тоже доставляло властям немалую головную боль.
По специальному графику всех обслуживала одна большая баня, собранная из нескольких армейских палаток, утеплённая. Воду качали из скважины, грели теплом от печек, стоки отводили в овраг.
Представители от духовенства всякий раз в свой график осуществляли необходимые процедуры и лишь тогда верующие различных конфессий позволяли себе мыться после «неверных» и прочих «грешников». Поэтому остро стоял вопрос об организации раздельной помывки верующих.