В этом счастливом убеждении пребывают не только мои соотечественники. Благополучные детство и юность прочно убедили их в том, что все неприятности случаются "где-то внизу". Голод бывает в Африке, а войны — на Ближнем Востоке. Наверное, потому, что эти южные народности — они какие-то не такие, слишком агрессивные, недостаточно развиты, в общем, кто их разберет? Мы тоже раньше были такими, но теперь мы умные, справедливые и гуманные. У нас ничего такого произойти не может. А так как эти народности недоразвиты, у них все равно не хватит средств и возможностей достать нас хотя бы ракетами.
Ранняя весна встретила мокрым снегом, я ступал осторожно, опасаясь, что промокнут ботинки. В Сибири снег совсем другой, раньше я такой встречал только на горнолыжных курортах — сухой, скрипучий, рассыпчатый. Скорее бы уж кончилась эта слякоть… Я спустился в подземку. Машина у меня есть, но во Франкфурте из-за пробок я не вижу смысла ехать куда-то на машине.
Народу в этот час было полно. Я ехал в переполненном вагоне, держась за верхнюю петлю. По привычке разглядывал людей. Урку. Почти все здесь, или даже все — урку. А так, по виду, даже не скажешь, что они принципиально от нас отличаются. Более того, эта мысль первое время казалась отвратительной. Даже после того, как я скрепя сердце принес клятву хальтаяты.
Две симпатичные белокурые девчушки… Высокий чернокожий парень в коротком пальто. Бабушка с седыми локонами, выбившимися из-под аккуратной шляпки. Мужчина с карликовым черным пуделем. Еще двое мужчин, неторопливо переговариваются. Девушка уставилась в мобильный телефон. Может быть, сейчас она читает книгу или размышляет над научной проблемой.
А может быть, и скорее всего — просматривает фейсбук и узнает о событиях из мира своих подруг и друзей, таких же однообразных, как у нее самой — кто-то поссорился, кто-то помирился, кто-то сходил в сауну или кабак, а у кого-то день рождения…
Любой из этих людей может оказаться амару и моим братом или сестрой — но с наибольшей вероятностью им не является.
Если бы хальтаята могла пройти мирно и благополучно, согласно плану А, мы бы сохранили им подземку, и все их айфоны и фейсбуки. В реальности же неизвестно что будет. Иран. Тибет. Россия. Мировые хищники уже много лет готовятся к схватке. Война будет в любом случае, с амару — или без. Единственная цель амару — уцелеть в этой войне.
Вот уже полгода я работаю в странной организации, официально — Институт гуманитарных исследований, фактически — филиал ОПБ. Большая часть сотрудников и не подозревают об истинной подоплеке нашей организации. Они нашли неплохую синекуру — платят им в три раза больше, чем рабочему или медсестре, а делать толком ничего не нужно: статистика, опросы и тесты групп населения, доклады, отчеты, документация, презентации…
Юлия тоже не знает ничего про ОПБ. Мы сидим с ней в одной комнате, с видом на Таунус-парк. В данный момент Юлия подкрашивает ногти. Ногти у нее свои, не накладные, она что-то объясняла про аллергию, но собственные она отращивает до такого состояния и обрабатывает так, что от накладных их практически не отличить.
— Клаус, — говорит она, — так ты пойдешь со мной на днюху? Будут интересные люди, обещаю. Не пожалеешь.
— Там, наверное, будет сплошной русский…
— Перестань. Никакого русского. Именинница им плохо владеет. Двое гостей из Израиля, минимум трое немцев и один голландец. Так что только английский.
На вечер субботы у меня были другие планы. Но какой-то приборчик внутри срабатывает, подает сигнал — это может быть полезным, и я машинально киваю.
— Ладно, идем.
— Отлично! Я тебя встречу у метро, и пойдем вместе. А то там трудно найти.
Я догадываюсь, что Юлии нужен кавалер — она недавно разошлась с бойфрендом. Надо же доказать, что есть масса мужчин, которым она нужна; вот я и буду изображать эту массу. Скайп на моем экране вспыхивает. Я надеваю наушники.
Конечно, звонит Майер, теперь он — мой непосредственный руководитель. Этот бывший врач тоже сделал в ОПБ карьеру, теперь он глава немецкого отделения организации.
Меня до сих пор слегка передергивает, когда я вижу это лицо, с длинным носом и лысиной. Майер говорит из какого-то безличного кабинета, за его спиной алеет на стене абстракционистская живопись в раме.
— Оттерсбах, во-первых, когда вы выйдете на контакт?
— Я уже установил связь, — говорю я неторопливо, хотя внутри все сжимается, — думаю, на днях мы назначим встречу. Через неделю, вероятно.
Это значит, придется снова сдавать кого-то из своих. В первый раз, чтобы мне вообще поверили, я принес им лан-код от Лаккамири и сдал самого Анквиллу. Анквилле с его седьмой ступенью ятихири ничего не стоило уйти от преследования, более того, в бою он уложил четверых агентов ОПБ.
Но мне было не по себе.
В этот раз я намеревался снова сдать Иллу, которая теперь работала в Мюнхене психологом-консультантом. Она, конечно, снова сумеет уйти, а это место у нее все равно уже на грани провала. Но тем не менее, это всегда неприятно. Не люблю я такие игры.
— Во-вторых, мне нужен отчет по работе института, все выявленные случаи паралюдей.
— Как обычно, отчет будет сдан в пятницу, то есть завтра… Случаи выявляются ежедневно. И все я беру под контроль.
В самом деле, сейчас я знал около сотни скрытых амару в одном только Франкфурте, и никого из них нельзя было забрать в имата, даже подростков, раз уж институт их выявил. К счастью, ОПБ больше не занималось изъятием потенциальных амару и изуверскими их исследованиями — они уже накопили материал, но все эти люди контролировались, я передавал их списки также и нашим, чтобы с ними ни в коем случае не выходили на контакт. Пусть ищут амару в других местах. Потому что контакт с этими, за которыми следит ОПБ, для нас смертельно опасен.
— Скажите, Оттерсбах, вам не представляется странным кое-что? Институт работает два года, выявлено уже более тысячи потенциальных паралюдей. И до сих пор ваши соплеменники ни на кого из них не попытались выйти.
— Нет, мне не представляется это странным, герр Майер, — вежливо ответил я, — насколько я знаю, агентов среди паралюдей очень немного, ведь и самих паралюдей очень мало. В Германии действуют два, может быть, три агента. И скорее всего, они не во Франкфурте.
— Ну хорошо, работайте. И готовьтесь к рандеву в четверг.
Этой встречи я добивался полтора года.
Не то, чтобы время это прошло даром. Мы сумели выяснить многое, и некоторая доля моего участия в этом была. Например, мы узнали, что ОПБ в наибольшей степени европейская организация, ее филиал есть в США, но вторичный; другие страны почти не охвачены ОПБ. Вывод о ее всемирном характере был преждевременным. Я знаю главу ОПБ, многих людей в иерархии; но правда в том, что финансируют и поддерживают организацию люди, вовсе не состоящие в ней. Сами агенты ОПБ — в сущности, марионетки, а выяснить нужно, кто дергает за ниточки, и кто в итоге содержит этот забавный кукольный театр.
Пьер Барт — нейтрально-европейское имя. Не обязательно франкоязычное — Пьером могли назвать и немца, и уж тем более, немецкого швейцарца (пусть и просится тут более логичное Петер). И даже голландца в принципе. Барт — тоже, откуда угодно может происходить человек с таким именем. Вначале я предположил, что он швейцарец.
Но Барт оказался австрийцем. С некоторой все-таки долей французской крови — по бабушке. Перед встречей я изучил его биографию. Ничего особенного. В целом.
Но сейчас это не так важно. Важно то, что Барт по сравнению даже с Майером — не такой уж мелочью — очень крупная рыба, фактически, он на самом верху ОПБ, хотя пост представляется не таким уж значительным — заместитель координатора европейского филиала. Выше него только сам шеф, которого я видел однажды на приеме в Лозанне, но представлен ему так и не был; надутый итальянский индюк по фамилии Моретти.
— Вы что-то волнуетесь, как девственница перед первой ночью, — бросил Майер. Я внутренне содрогнулся от его солдафонской тупости, но натянул вежливую улыбку.
О Энлиль, откуда берутся в наше время настолько тупые, непроходимо тупые и грубые люди? Пусть это урку, но ведь он закончил медицинский факультет, он как-то сделал карьеру…
Впрочем, с вышестоящими вести себя он умеет — это с нами, подчиненными, можно не церемониться.
Я рассеянно окинул взглядом японский ресторан. Понаблюдал за золотой рыбкой, снующей среди водорослей в аквариуме.
— Что-то не несут нам заказ… конечно, герр Майер, все-таки встреча важная для нас, не так ли?
— Не волнуйтесь, трахать он вас не будет, у него стандартная ориентация.
А может, Майер до сих пор видит во мне беспомощного парня в наручниках, который когда-то был в его власти? И никак не может понять, что то время закончилось?
Барта я узнал издали. Хотя он мало напоминал себя на фото и видео — в жизни видный ОПБ-шник оказался приятнее. Чем-то похож на американца — раскованной открытой улыбкой, высоким ростом? Барт был одет неброско и дорого, в синие тона, подходящие к его темно-каштановой шевелюре. Рукопожатие Барта оказалось в меру крепким и располагающим.
Японочка-официантка подскочила к нам. Барт сделал заказ. Затем, улыбаясь, взглянул на меня.
— Значит, вы и есть тот самый Клаус… ничего, что я так неофициально? Тот самый Оттерсбах, который побывал в самом логове противника и остался на стороне человечества?
— Перебежал, — уточнил зачем-то Майер. Барт глянул на него.
— Да, — сказал я, — это совершенно точное выражение. Я решил остаться на стороне человечества. Плохое ли, хорошее — но оно у нас только одно, и другого не будет.
— Не жалеете о своем решении? — остро глянул на меня Барт.
— Нет.
Мне принесли заказ — роллы. Я ловко перехватил палочки — по-китайски. Меня учил, помнится, Рока, теперь он работает у себя на первой родине, в Китае.
Барт пригубил имбирного пива.
— Герр Оттерсбах… я понимаю, вы давно изложили всю информацию. Но ведь вы единственный из нас, кто побывал в поселении паралюдей. Откровенно говоря, меня мучает любопытство. Больше пока никому не удалось, ни одному из наших агентов.