Но черт возьми, он все равно остается амару! У него сын и дочь, внуки амару. Он сам был антифашистом и сидел в гитлеровской тюрьме. И вопрос только один — как он может так поступать?!
Я шел вслед за Майером по узким коридорам Центра. Лабиринтов понастроили, вояки хреновы. И обстановка мрачная — выкрашенные до половины стены, тусклые лампочки под потолком. Решетчатая дверь, пост. Стандартная процедура опознания. Еще одна дверь и пост…
Какого хрена, интересно, он меня туда ведет? Надеюсь, не запереть снова решил?
Вероятнее всего, конечно, на очередную очную ставку с Иллкой. Главное — взять себя в руки. Не дергаться. Они способны на что угодно. Ты можешь увидеть все, что угодно. Иллка агент, она знала, на что идет. Главное — спокойствие, Клаус. Эх, как не помешала бы мне подготовка ятихири!
Майер провел карточкой в щели замка.
— Проходи, — пригласил он меня, — любуйся.
В камере на койке, поверх темного казенного одеяла, лежала Иллка. Я отшатнулся.
Это было уже слишком. Это даже не "все, что угодно", которого я ждал.
Иллка была мертва.
Лицо, совершенно мраморное, белое, кожа натянута особым образом, как бывает только у мертвых. Широко открытые глаза, и если присмотреться, уже видно, как расслаивается глазное яблоко. Руки аккуратно сложены по бокам, не видно никаких следов насилия, блузка и штаны застегнуты.
Майер молча ждал, предоставляя мне смотреть на эту картину и приходить в себя. Я повернулся к нему.
— Что вы сделали с ней?
— Ничего, Оттерсбах. Абсолютно ничего. Просто поговорили.
— От разговоров, насколько я знаю, не умирают.
— Как видишь, у нелюдей бывает и такое. Об этом я и хочу тебя спросить, Оттерсбах. Как ты понимаешь, это не желательный для нас исход. Фактически, операция проведена зря. От тебя снова не получили никакой пользы!
— Ну знаете! Я не могу отвечать за ваши методы обращения с пленными!
Майер, вопреки ожиданиям, не обозлился. Подошел ближе к Иллке, попытался закрыть ей глаза, ничего не получилось, конечно.
— Вот что, Оттерсбах… Меня в самом деле интересует этот вопрос. И я хочу получить от тебя ответ. Видишь ли, применить к этой сучке интенсивные методы допроса здесь никто бы не постеснялся. Ты это знаешь. Зная это, ты пришел к нам работать, так что не надо здесь изображать ягненка. Это нелюди, и обращаться с ними, как с людьми, никто не собирался. Только вот с ней ничего не делали. Не успели. Вчера я сам лично беседовал с этой тварью. Я показал ей содержание нашего кабинета двадцать пять, ты, я надеюсь, помнишь, что там находится. Объяснил, что если она и дальше собирается изображать невинность, завтра же мы начнем работать с ней здесь.
— Вы ей как объясняли? — спросил я, — теоретически или прямо на объектах демонстрировали?
— Теоретически. Ее пальцем не тронули, Оттерсбах. Я планировал дать ей подумать и выспаться. Вернул сюда. К утра нашли вот это, — он ткнул пальцем в сторону Иллки, — теперь меня интересует следующее: каким образом она убила себя? И какого дьявола она это сделала?
Я изо всех сил втиснул ногти в ладонную мякоть. До боли.
— У паралюдей есть методы подготовки. Вроде йоги. На определенном уровне подготовки они могут, как йоги, останавливать дыхание и сердцебиение. Убивать себя усилием воли.
— Значит, она так хорошо подготовлена? В таком случае могла бы и допрос пережить.
— Видимо, не могла. Или не хотела. Я ее могу понять.
— Какого же дерьма она не дождалась хотя бы, пока мы начнем с ней работать? Со страху заранее коньки откинула?
— Видимо, этот метод не так прост. Требует концентрации.
— Ладно, Оттерсбах, пошли отсюда. Толку от тебя, как от козла молока.
Я в последний раз взглянул на Иллку. Она уже совсем не похожа на себя — живую. В такие моменты и начинаешь верить в бессмертие души. Хотя душа у амару, как и вера — грамматически в той языковой сфере, что используется лишь для сказок и песен.
Прощай, Иллка. Мы так толком и не познакомились.
Мы с Майером проделали обратный путь молча. Пост, железная дверь, решетка. Коридор, два поворота. Еще один пост и дверь. Еще коридор. Еще решетка. Лестница. Кабинет наверху.
— Кстати, Оттерсбах. В пятницу вылетаем в Гамбург.
— С какой целью, можно поинтересоваться?
— Ты — к Барту. У него резиденция там, он тебя и пригласил. Официально. Я должен передать. Ну а мне там все равно филиал инспектировать, так что я провожу тебя лично. С моей охраной. А то как бы чего не случилось. Сам видишь, эти твои паралюди — круты. Как бы с тобой чего не стряслось по дороге.
Я медленно подошел к столу. Вынул "Вальтер" из ящика.
Здесь ты прав, дед. У нас примитивное оружие. Оружие из урканского мира, пусть мы и научились производить к нему собственные боеприпасы, растворяющиеся пули, легкие и эффективные.
А могли бы стрелять из каких-нибудь фантастических бластеров. Но нет их у нас. И атомных ракет нету. Трудно убедить амару производить все это.
Я расстегнул потайной карман чемодана. Тупо посмотрел на пистолет в руке.
С другой стороны — стоит ли рисковать? Мы полетим самолетом. Карман защищен от просвечивания — но мало ли?
Да нет, это еще не провал. Я мог прихватить оружие из имата. Мог скрыть его от ОПБ, по головке Майер за это не погладит, но действие вполне объяснимое.
Я аккуратно уложил пистолет, несколько обойм. Застегнул карман по шву — теперь совершенно не видно, что там что-то есть.
И вот ради этого погибла Иллка, дед? Ради того, чтобы амару поняли — нужны бластеры, нужны скорострельные автоматы с бесконечным зарядом, еще какая-нибудь хренотень… Нет, логику твою я понимаю.
Но принять не могу. Тошнит меня от твоей логики.
Во что же ты превратился дед, что сделала с тобой жизнь? А может, ты никогда и не был другим? Это внешне кажется — сначала член Гитлерюгенда, потом — Сопротивления, потом — амару и хальту. А может быть, психология никогда и не менялась…
Что же делать, черт возьми, что делать? Я ведь все равно хальту. И смерти Иллки я никогда Майеру не прощу. Убью скотину собственными руками.
Вот только и играть по правилам начальства уже не собираюсь. Хватит с меня. Надоело быть игрушкой, да еще и в таких комбинациях. Майер скотина, да только ведь кто вызвал его к жизни? Да мой же собственный родственничек, бывший Вернер Оттерсбах.
Я открыл "Зеркальце" и послал сигнал вызова моему связному.
Каяри стоял у гостиницы с поднятым большим пальцем — высокий черный парень, крупный и веселый, в джинсах, кепке и зеленой футболке. Я поспешно свернул и затормозил на боковой. Каяри нырнул в салон старенького "Мерса". Вот потому мы и не держим слишком дорогих и хороших машин — мотор, правда, у меня встроен от гоночной Феррари. А вид непритязательный, можно и бедного мигранта подобрать на улице…
— Кай, — сказал я, проехав первый светофор, — Иллка погибла.
Секунда молчания.
— Ты сообщил наверх?
— Конечно.
— Как…
— Кай, на пятой ступени ведь можно, кажется, управлять сердцебиением, вплоть до остановки.
— Я тоже это умею, — ответил он. Руль слегка дернулся в моих руках.
— Можно и на третьей, — уточнил Каяри. Потом спросил, — ее пытали?
— Как я понял, не успели. Как только возникла такая угроза, она…
— Правильное решение, — сухо сказал Каяри.
Черт возьми, это я должен быть подчиненным этого парня, а не наоборот. Но сейчас решать мне.
— Кай, я еду в Гамбург. В пятницу. Я бы хотел, чтобы ты последовал за мной. Я лечу самолетом, ты можешь взять интерсити-экспресс, но так, чтобы прибыть где-то в одно время. Я побуду сначала на вилле одного типа. А потом поеду в филиал ОПБ, он расположен там в центре. Адреса ты получишь. Я бы хотел, чтобы ты следил за мной и в случае надобности помог. Силовая поддержка, больше ничего.
— Следить за тобой. В случае надобности — силовая поддержка. Все ясно. Тебе угрожает опасность?
— Нет, но видишь ли…
Черт возьми, Каяри ничего нельзя объяснить. Для него Анквилла — царь и бог. Если Анквилла что-то делает, это правильно по определению. Нет, не поймет Каяри…
— ОПБ должна быть уничтожена. Это наша изначальная задача, если ты помнишь. И по полученным сейчас сведениям, ее можно уничтожать. Мы знаем источники финансирования, и мы сможем их перекрыть. Осталось только одно — физически устранить руководителей, а это тот человек, к которому я еду, и Майер. Майер не влиятелен, конечно, он исполнитель, но опасен уже в силу характера. И занимаемого поста. Вполне возможно, будь на его месте кто-то другой, ОПБ не носила бы такого откровенно фашистского характера.
— В таком случае почему не направят группу ликвидации?
— Ее направят, — сказал я терпеливо, — но в данный момент у нас есть уникальная возможность обойтись быстро и своими силами. Может быть, ее не будет. Но я хочу попытаться. Поэтому мне нужен еще и ты. Ты ведь понял задачу?
— Да.
— Специально ликвидацию не планируем. Но если сложится…
— Да, я понял.
— Хорошо, — я подъехал к обочине. Парковаться здесь нельзя, конечно, центр — но я ведь только на секунду, — значит, встретимся в Гамбурге. Удачи, Каяри!
Лаккамири, май 2014 года. Лориана Рава
Через три дня на площади в Марке собралась огромная толпа мрачных урку.
Амару здесь было всего несколько. Пришли чикка-хальту, пришел Рока и еще трое специалистов по контактам. Тимтайя и Коллана, родители Келлы, идти отказались. Но пришли родители Колланы, бабушка и дедушка Келлы — Инти и Анквилла.
Лицо Анквиллы было спокойным, и в глазах — обычное безмолвие. Теперь оно казалось безмолвием смерти. Кроме Инти, никто не мог бы сейчас смотреть ему в глаза.
Все амару были одеты в черные иси.
Яван стоял позади остальных, и глядя на него, Лорин не узнавала лица. Изменился даже овал — из круглого стал вытянутым, заостренным, изменился, казалось, разрез глаз. В нем ничего не осталось от полуребенка, которым он был еще несколько дней назад. Взрослый, потрепанный жизнью мужчина.