Миррен словно сошла с картины прерафаэлитов, хотя и унаследовала квадратный подбородок Синклеров. Ее длинные, густые волосы собраны наверху, на ней верх от бикини и шорты.
Это обнадеживает. Я их так люблю.
Будет ли им важно, что я не могу запомнить самых простых подробностей о том несчастном случае? Я так много забыла о нашем лете-номер-пятнадцать. Гадаю, говорили ли обо мне тети.
Не хочу, чтобы они смотрели на меня как на больную. Или как будто у меня не все в порядке с головой.
– Расскажи про школу, – говорит Джонни. Он сидит на кухонном столике. – Куда ты будешь поступать?
– Пока никуда. – Я предпочитаю избегать этой темы. Удивительно, что они еще не знают.
– Что?
– Почему?
– Я не получила аттестат. Слишком много пропустила после несчастного случая.
– Полный капец! – воскликнул Джонни. – Это ужасно. А почему ты не пошла в летнюю школу?
– Тогда я не смогла бы приехать сюда. Кроме того, будет лучше, если я буду поступать, сдав все долги.
– Что ты будешь изучать? – спрашивает Гат.
– Давайте сменим тему.
– Но мы хотим знать! – настаивает Миррен. – Все хотим!
– Я серьезно. Давайте поговорим о чем-то другом. Как твоя любовная жизнь, Джонни?
– И снова капец.
Я удивленно подняла брови.
– При моей красоте, путь любви не бывает гладким.
– У меня есть парень, его зовут Дрейк Логгерхед, – хвастается Миррен. – Мы вместе с ним собираемся поступать в Помону. Между нами не раз был секс, но всегда защищенный. Каждую неделю он дарит мне желтые розы, и у него классные мышцы.
Джонни давится чаем. Мы с Гатом смеемся.
– Дрейк Логгерхед? – спрашивает Джонни.
– Да. Что смешного?
– Ничего. – Тот качает головой.
– Мы встречаемся уже пять месяцев. Лето он проведет в походном лагере, так что, когда я увижу его снова, его мышцы будут еще крепче!
– Ты, наверное, прикалываешься, – говорит Гат.
– Немного, – подмигивает нам Миррен. – Но я люблю его.
Я сжимаю ее руку. Рада, что она нашла в кого влюбиться.
– Позже расскажешь мне все о своем опыте, – предупреждаю я сестру.
– Когда мальчишек не будет рядом. Поделюсь всеми подробностями!
Мы оставляем чашки на столе и спускаемся к маленькому пляжу. Снимаем обувь и зарываемся пальцами в песок. В нем полно крошечных острых ракушек.
– Я не пойду на ужин в Новый Клермонт, – решительно произносит Миррен. – И на завтрак тоже. В этом году ни за что.
– Почему? – интересуюсь я.
– Не смогу этого выдержать. Тетушек. Малышню. Дедушку. Знаешь, он потерял рассудок.
Я киваю.
– Это единение – уже слишком. Я просто хочу весело проводить время с вами, ребята, прямо здесь, – говорит Миррен. – И я не собираюсь гулять по этому новому, бездушному дому. Там и без меня хорошо.
– Аналогично, – говорит Джонни.
– Поддерживаю, – говорит Гат.
Я понимаю, что они обсуждали эту тему еще до моего приезда.
26
Миррен и Джонни заходят в воду в ластах и масках для подводного плавания. Они плещутся и ищут лобстеров. Скорее всего, в море одни медузы да маленькие крабы, но даже при таком скромном выборе мы всегда берем с собой на пляж маски.
Гат сидит со мной на хлопковом разноцветном полотенце. Мы молча наблюдаем за остальными.
Я не знаю, как с ним говорить.
Я люблю его.
Он свинья.
Я не должна его любить. Глупо с моей стороны. Мне следует забыть об этом.
Может, он все еще считает меня красивой. Даже с новой прической и мешками под глазами. Может.
Мышцы на его спине напрягаются под футболкой. Изгиб шеи, мягкое закругление уха. Небольшая коричневая родинка под подбородком.
Лунки на ногтях. Я впитываю его образ после столь долгой разлуки.
– Ты смотришь на мои тролличьи ноги? – неожиданно спрашивает Гат. – Господи, только не делай этого.
– Что-что?
– Тролль прокрался в мою комнату посреди ночи, забрал себе мои нормальные ступни и оставил свои, уродливые. – Гат прячет ноги под полотенцем, чтобы я не могла их рассмотреть. – Теперь ты знаешь правду.
Я рада, что мы не обсуждаем важные темы.
– Ходи в обуви.
– Я не ношу обувь на пляже. – Он шевелит ногами и выбирается из-под полотенца. Выглядят они совершенно нормально. – Мне приходится делать вид, что все как обычно, пока я не смогу найти того тролля, убить его и вернуть свои ноги. У тебя случайно нет оружия?
– В Уиндемире есть каминная кочерга.
– Отлично. Ты мне поможешь. Как только мы увидим этого тролля, то убьем его твоей кочергой.
– Если хочешь.
Я ложусь на полотенце и закрываю глаза рукой. Мгновение мы молчим.
– Тролли – ночные существа, – добавляю я.
– Кади? – шепчет Гат.
Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть ему в глаза.
– Да?
– Я думал, что никогда тебя уже не увижу.
– Что? – Он так близко, что мы могли бы поцеловаться.
– Я думал, что больше никогда тебя не увижу. После всего случившегося. Тебя не было здесь прошлым летом.
«Почему ты не написал мне? – Так хотелось спросить. – Почему не звонил все это время?»
Гат коснулся моего лица.
– Я рад, что ты здесь. Так рад, что мне выдался шанс.
Понятия не имею, что между нами происходит. Серьезно. Он такая свинья.
– Дай мне руку, – просит Гат.
Я не уверена, хочу ли.
Но конечно, хочу.
Его рука теплая, вся в песке. Наши пальцы переплетаются, и мы закрываем глаза от солнца.
Мы просто лежим. Держась за руки. Он гладит мою ладонь большим пальцем, как делал два года назад, лежа под звездами.
И я таю.
27
Моя комната в Уиндемире отделана деревянными панелями, покрашенными кремовой краской. На кровати зеленое лоскутное одеяло. На полу тряпичный ковер, типичное украшение сельских гостиниц.
«Ты была здесь позапрошлым летом, – говорю я себе. – Спала в этой комнате каждую ночь. Просыпалась каждое утро. Вероятно, ты читала, играла на планшете, примеряла одежду. Что ты помнишь? Ничего».
Изысканные офорты с цветами украшают стены моей спальни, плюс мои собственные рисунки: акварель с кленом, когда-то затенявшим газон Клермонта, и еще два карандашных наброска: на одном бабуля Типпер с собаками – Принцем Филиппом и Фатимой; на другом – мой отец. Я достаю из шкафа плетеную корзину для белья, снимаю все картины и кладу их туда.
У стены стоит полка с книгами в мягких обложках, подростковыми историями и фэнтези, которые я любила читать пару лет назад. Детские сказки, которые я прочла сотни раз. Я выношу в коридор.
– Ты отдаешь свои книги? Ты же их любишь, – говорит мама. Она выходит из комнаты в новом наряде для ужина. И накрашенными губами.
– Можем отдать их в одну из библиотек Винъярда, – отвечаю я. – Или в «Гудвил».
Мамочка наклоняется и просматривает книги.
– Мы вместе читали «Заколдованную жизнь», помнишь?
Я киваю.
– И эту тоже. «Девять жизней Кристофера Чанта». Тебе было восемь лет. Тебе хотелось прочесть все, но не хватало терпения, потому я читала тебе с Гатом часами.
– А Джонни и Миррен?
– Они не могли сидеть на одном месте, – говорит мамуля. – Ты точно не хочешь оставить книги?
Она касается моей щеки. Я отодвигаюсь.
– Я хочу найти им дом получше.
– Я просто надеялась, что ты будешь вести себя по-другому, когда мы вернемся на остров, только и всего.
– Ты избавилась от папиных вещей. Купила новый диван, посуду, украшения.
– Кади.
– Во всем нашем доме нет ничего, что хотя бы намекало на его жизнь с нами, кроме меня. Почему тебе можно стереть из жизни нашего отца, а мне нельзя…
– Стереть свою? – спрашивает мама.
– Они могут пригодиться другим людям, – резко отвечаю я, указывая на кипу книг. – Людям, которым они действительно нужны. Разве ты не хотела бы сделать что-то доброе для этого мира?
В этот момент Поппи, Бош и Грендель мчатся наверх и начинают вертеться в коридоре, где мы стоим, облизывая наши руки и обмахивая своими пушистыми хвостами наши колени.
Мы с мамой молчим.
Наконец она говорит:
– Я не против твоих прогулок по маленькому пляжу, или что ты там делала сегодня днем. Ты можешь отдать свои книги, если сильно этого хочешь. Но я жду, что через час ты появишься в Клермонте на ужин, с улыбкой на лице ради дедушки. Никаких споров. Никаких оправданий. Ты поняла меня?
Я киваю.
28
Блокнот остался еще с тех времен, когда мы с Гатом были одержимы рисованием на миллиметровой бумаге. Мы рисовали и рисовали, заполняя маленькие квадратики разными цветами, чтобы сделать пиксельные портреты.
Я нахожу ручку и записываю все свои воспоминания о лете-номер-пятнадцать.
Десерт на костре, плавание. Чердак, появление дедушки.
Я вижу руку Миррен, облупившийся золотой лак на ногтях, как она держит канистру с бензином для моторной лодки.
Мамочка, ее напряженное лицо, когда она спрашивает: «Из черного жемчуга?»
Джонни, он идет вниз по лестнице Клермонта в лодочный сарай.
Дедушка, он держится за дерево, его лицо освещено светом костра.
И мы все, четверо Лжецов, смеемся так громко, что у нас кружится голова и почти тошнит. Я открываю новую страницу для описания самого несчастного случая. Там я записываю то, что сказала мама, и свои собственные предположения. Должно быть, я пошла поплавать на маленький пляж в одиночестве. Ударилась головой о скалы. С трудом выплыла на берег. Тетя Бесс и мамочка напоили меня чаем. Мне поставили диагноз: переохлаждение, нарушение дыхательной системы и черепно-мозговая травма, которая никогда не выявлялась при рентгене.
Я креплю странички на стене над кроватью. Приклеиваю к ним стикеры с вопросами.
Почему я пошла купаться ночью в одиночестве?
Где была моя одежда?
Действительно ли у меня была черепно-мозговая травма от купания или случилось что-то другое? Мог ли кто-то ударить меня раньше? Стала ли я жертвой преступления?