– Вы когда-нибудь планировали свои похороны? – спрашиваю я.
– Что ты имеешь в виду? – Джонни морщит нос.
– Ну, знаете, как в «Томе Сойере», когда все думают, что Том, Гек и как-там-его-звать?..
– Джо Гарпер, – говорит Гат.
– Да, все думают, что Том, Гек и Джо Гарпер мертвы. Мальчики идут на собственные похороны и слушают все добрые слова, что говорят о них местные жители. После того как я это прочитала, то задумалась о своих похоронах. В плане того, какие цветы я хочу на могилу и куда поместить мой прах. А также задумалась о своем некрологе, в котором должны упомянуть о моей трансцендентальной крутости, о том, что я выиграла Олимпиаду и получила Нобелевскую премию.
– И во что ты играла? – интересуется Гат.
– Может, в гандбол.
– А на Олимпийских играх есть гандбол?
– Да.
– Ты в него вообще играешь?
– Пока нет.
– Пора бы начать.
– Большинство людей планируют свою свадьбу, – говорит Миррен. – Я вот планировала.
– Парни никогда не планируют свадьбу, – говорит Джонни.
– Если бы я решила выйти за Дрейка, то хотела бы желтые цветы, – говорит Миррен. – Их бы поставили повсюду. И я хотела бы весеннее желтое платье, как свадебное, только желтое. А у Дрейка был бы желтый ремень.
– Он должен очень, очень тебя любить, чтобы надеть желтый ремень, – говорю я.
– Да, – соглашается Миррен. – Но Дрейк сделал бы это.
– Скажу вам, чего я не хочу на своих похоронах, – говорит Джонни. – Не хочу, чтобы приперлась кучка нью-йоркских искусствоведов, которые даже меня не знали, и чтобы они стояли в моей гостиной.
– Я не хочу, чтобы религиозные чуваки рассуждали о Боге, в которого я не верю, – говорит Гат.
– Или приперлись толпы девчонок, якобы в трауре, из тех что то и дело бегают в туалет, снова мажут губы блеском и поправляют прическу, – говорит Миррен.
– Господи, – я изображаю напускное удивление, – такое впечатление, будто в похоронах нет ничего веселого.
– Серьезно, Кади, – говорит Миррен. – Тебе стоит планировать свою свадьбу, а не похороны. Не будь психопаткой.
– Что, если я никогда не выйду замуж? Если я не хочу?
– Тогда спланируй вечеринку книголюбов. Или художественную выставку.
– Она собирается выиграть Олимпиаду и получить Нобелевскую премию, – откликается Гат. – Можно устроить вечеринки в честь этого.
– Ладно. Давайте спланируем мою вечеринку в честь победы на Олимпиаде. Если это вас порадует.
И мы занялись обсуждением. Шоколадные гандбольные мячи в синей глазури. Золотое платье для меня. Бокалы с шампанским с крошечными золотыми шариками внутри. Мы обсуждаем, носят ли гандболисты эти странные очки, как в ракетболе, и решаем, что в честь моей вечеринки гости их наденут. Все гости будут в дурацких золотых очках.
– А ты играешь в команде по гандболу? – спрашивает Гат. – То есть будет ли с тобой целая компания красоток-амазонок, чтобы отпраздновать победу? Или ты выиграешь своими силами?
– Понятия не имею.
– Серьезно, тебе стоит начать собирать информацию на эту тему, – качает головой Гат. – Или ты никогда не выиграешь золото. И нам придется заново организовывать всю вечеринку, если ты получишь всего-то серебро.
В тот день жизнь казалась прекрасной.
Четверо Лжецов вместе, как всегда.
И так будет всегда.
Что бы ни произошло, когда мы пойдем в колледж, начнем взрослую жизнь, постареем; не важно, будем ли мы с Гатом вместе. Не важно, где окажемся, – мы всегда сможем собраться на крыше Каддлдауна и посмотреть на море.
Остров – наш. Здесь в каком-то смысле мы молоды на века.
46
Последующие дни были не так радостны. Лжецы редко хотели куда-то выбраться. У Миррен болит горло и ломит все тело. В основном она прячется в своей комнате в Каддлдауне. Она рисует картинки, чтобы повесить в коридоре, и выстраивает по краю столешниц в ряд ракушки. В раковине и на кофейных столиках накапливается грязная посуда. По всей комнате валяются книги и компакт-диски. Кровати не убраны, а в ванной пахнет плесенью и влагой.
Джонни ест пальцами сыр и смотрит британские комедии. Как-то раз он выставил цепочку старых чайных пакетиков и стал кидать их в стакан с апельсиновым соком.
– Что ты делаешь? – спрашиваю я.
– Самый большой всплеск получает максимальное количество баллов.
– Но зачем?
– Пути моего разума неисповедимы, – говорит Джонни. – А самой лучшей техникой я считаю жульничество.
Я помогаю ему выработать систему оценок. Пять очков за брызги, десять – за лужу, двадцать – за креативное пятно на стене позади чашки.
На наши тренировки уходит вся бутылка свежевыжатого сока. Когда Джонни заканчивает, то оставляет чашку и использованные влажные чайные пакетики прямо на столе.
Я тоже ничего не убираю.
Гат составил список ста величайших романов в истории и читает все, что ему удается найти на острове. Он отмечает книги клейкими бумажками и читает некоторые абзацы вслух. «Человек-невидимка». «Поездка в Индию». «Великолепные Эмберсоны». Я лишь отчасти уделяю внимание тому, что он читает, поскольку Гат не целовал и не тянулся ко мне с тех пор, как мы решили вести себя нормально.
Мне кажется, он избегает встреч со мной наедине.
Я тоже их избегаю, так как мое тело поет от желания быть рядом с ним, каждое его движение заряжено электричеством. Я часто думаю, вот бы обвить его руками или пробежать пальцами по его губам. Когда я позволяю себе об этом задуматься – если Джонни и Миррен нет рядом и мы на секунду остаемся одни, – острая боль неразделенной любви вызывает у меня мигрень.
Она похожа на горбатую старую ведьму, царапающую открытую мякоть моего мозга своими злобными когтями. Она безжалостно цепляет нервные окончания, пытаясь поселиться в моей голове. Если это ей удается, я приговорена к постельному режиму на день или два.
В большинстве случаев мы обедаем на крыше.
Предполагаю, что они делают это и без меня, когда мне плохо.
Периодически какая-нибудь бутылка скатывается с крыши и разбивается о землю. И правда, на крыльце россыпью валяются осколки, липкие от лимонада.
Вокруг летают мухи, привлеченные сладким запахом.
47
Под конец второй недели я застаю Джонни в саду одного, он строит дом из лего, должно быть, нашел в Рэд Гейте.
Я принесла маринованные огурчики, сырные палочки и остатки жареного тунца с кухни Нового Клермонта. Мы решили не идти на крышу, поскольку нас только двое, открыли контейнеры и выстроили их на краю грязного крыльца. Джонни рассказывает, что хочет построить из лего Хогвартс. Или Звезду Смерти. Или нет, постой! Еще лучше будет сделать из лего тунца, чтобы повесить в Новом Клермонте, ведь дедушкино чучело убрали. Вот как. Жаль только, на этом глупом острове маловато конструктора для его утопических проектов.
– Почему ты не звонил и не писал после моего несчастного случая? – спрашиваю я. Не планировала поднимать эту тему. Слова сами слетели с языка.
– Ох, Кади.
Я чувствую себя глупо, но хочу знать.
– Может, вместо этого обсудим тунца из лего? – ноет Джонни.
– Я думала, что ты разозлился на меня из-за моих посланий. Где я писала о Гате.
– Нет-нет. – Он вытирает руки о футболку. – Я пропал, потому что… я придурок. Потому что я не обдумываю свои поступки, и я видел слишком много боевиков, и я вроде как их поклонник.
– Серьезно? Никогда бы не подумала.
– Это неоспоримый факт.
– Ты не злился?
– Я просто был глупым мальчишкой. Но не злым. Никогда. Прости меня, Каденс.
– Спасибо.
Он набирает пригоршню лего и продолжает строить.
– Почему Гат исчез? Ты знаешь?
Джонни вздыхает:
– Еще один вопрос.
– Он сказал, что я не знаю его по-настоящему.
– Возможно, так и есть.
– Он не хочет обсуждать несчастный случай. Или то, что случилось с нами тем летом. Гат просто хочет, чтобы мы вели себя нормально, будто ничего не произошло.
Джонни выстраивает свои детали рядами: синие, белые, зеленые.
– Гат плохо поступил со своей девушкой, Ракель, начав отношения с тобой. Он знал, что это неправильно, и ненавидел себя за это.
– Ясно.
– Он не хотел быть подлецом. Он хочет быть хорошим. И в то лето он был действительно зол на всех и вся. И когда его не было рядом, а ты так в нем нуждалась, он возненавидел себя еще больше.
– Ты так считаешь?
– Это всего лишь догадки, – тихо отвечает Джонни.
– Он с кем-то встречается?
– О, Кади. Он всего лишь пафосный придурок. Я люблю его, как брата, но ты слишком хороша для него. Найди себе милого вермонтского парня с мышцами, как у Дрейка Логгерхеда.
Затем он не выдерживает и смеется.
– Ты болван!
– С этим не поспоришь, – отвечает парень. – Но тебе нужно перестать быть такой нюней.
48
Отдаю: «Заколдованную жизнь» Дианы Уинн Джонс.
Это одна из историй серии «Крестоманси», которую мамочка читала мне с Гатом, когда нам было восемь. После этого я перечитывала ее несколько раз, но сомневаюсь, что это делал Гат.
Я открываю книгу и пишу на титульной странице: «Гату, со всем-всем. Кади».
Следующим утром я направляюсь в Каддлдаун, переступая через грязные чашки и диски. Стучу в дверь спальни Гата.
Нет ответа.
Я снова стучу, затем открываю ее.
Когда-то это была комната Тафта. В ней полно плюшевых медведей и моделей кораблей, плюс стопки книг Гата, пустые пачки из-под чипсов и орешки кешью, которые трещат под ногами. Начатые бутылки сока и лимонада, диски, коробка из-под «Эрудита», большинство букв рассыпаны по полу. Тут так же грязно, как во всем доме, если не хуже.
В любом случае его здесь нет. Должно быть, Гат на пляже.
Я оставляю книгу на его подушке.
49
В ту ночь мы с Гатом оказались вдвоем на крыше Каддлдауна. Миррен плохо себя чувствовала, и Джонни отвел ее вниз, выпить чаю.