Они говорили, что любят меня.
Я чувствовала это в поцелуе Гата.
В смехе Джонни.
Миррен даже прокричала об этом морю.
Думаю, я поняла, почему они здесь появились.
Потому что они были нужны мне.
83
Мама стучит в дверь и зовет меня.
Я не отвечаю.
Через час она снова стучит.
– Ты можешь меня впустить?
– Уходи.
– Дело в мигрени? Просто ответь.
– Не в мигрени. Это кое-что другое.
– Я люблю тебя, Кади.
Она говорит это каждый раз с тех пор, как мне стало плохо, но только теперь я понимаю, что мама имеет в виду:
«Я люблю тебя, несмотря на мое горе. Хоть ты и ненормальная».
«Я люблю тебя, несмотря на мои подозрения о том, что ты натворила».
– Ты же знаешь, что мы все любим тебя, правда?! – кричит она через дверь. – Тетя Бесс и тетя Кэрри, дедушка, все? Бесс готовит твой любимый черничный пирог. Он испечется через час. Можешь съесть его на завтрак. Я попросила ее.
Я встаю. Иду к двери и приоткрываю щель.
– Поблагодари Бесс от меня. Я просто не могу сейчас выйти.
– Ты плакала, – замечает мама.
– Немного.
– Ясно.
– Прости. Знаю, ты хочешь, чтобы я пришла на завтрак.
– Тебе не нужно извиняться, – говорит мамочка. – Правда, тебе больше не нужно извиняться, Кади.
84
Как обычно, в Каддлдауне никого не видно, пока мои ноги не касаются ступенек. Тогда у двери появляется Джонни, осторожно ступая по разбитому стеклу. Когда он замечает мое лицо, то останавливается.
– Ты вспомнила.
Я киваю.
– Ты все вспомнила?
– Я не была уверена, что ты еще будешь тут.
Джонни потянулся и взял меня за руку. Кажется, что он теплый и вполне реальный, хоть выглядит бледным, изможденным, с мешками под глазами. И совсем юным.
Ему ведь всего пятнадцать.
– Мы больше не можем здесь оставаться. Это становится все сложнее.
Я киваю.
– Миррен хуже всего, но мы с Гатом тоже это чувствуем.
– Куда вы пойдете?
– Когда уйдем?
– Ага.
– В то же место, куда уходим, когда тебя здесь нет. Туда же, где находились до этого. Это словно… – Джонни замирает, почесывая голову. – Словно место покоя. В каком-то смысле это нигде. И, честно говоря, Кади, я люблю тебя, но я чертовски устал. Я просто хочу лечь и покончить со всем этим. Для меня все произошло очень давно.
Я смотрю на него.
– Мне очень-очень жаль, мой дорогой Джонни, – говорю я, чувствуя слезы на глазах.
– Это не твоя вина. То есть все мы на это пошли, все мы обезумели и все должны разделить ответственность. Ты не должна нести этот груз в одиночку. Грусти, сожалей… но не вини себя.
Мы заходим в дом, и Миррен выходит из спальни. Я понимаю, что ее, должно быть, не было там до момента, как я вошла в двери. Она обнимает меня. Ее медовые волосы потускнели на краях, а губы сухие и потрескавшиеся.
– Мне жаль, что я не справилась лучше, Кади. Мне выдался шанс попасть сюда и… не знаю, я профукала его, наговорила столько небылиц…
– Все нормально.
– Хотела бы я смириться, но во мне осталось столько злости! Я думала, что буду праведной и мудрой, но вместо этого я завидую тебе и злюсь на свою семью. Все так запуталось, но теперь с этим покончено, – говорит она, зарываясь лицом в мое плечо.
Я обхватываю ее руками.
– Ты была собой, Миррен. Большего и не надо.
– Мне нужно идти. Я дольше не могу тут оставаться. Я пойду к морю.
Нет, пожалуйста.
Не уходи. Не покидай меня, Миррен, Миррен!
Ты нужна мне.
Вот что я хочу сказать, прокричать. Но молчу.
Мне хочется истечь кровью на полу в гостиной или растаять в лужу от горя.
Но этого я тоже не делаю. Не жалуюсь и не требую сочувствия.
Вместо этого я плачу. Плачу, обнимаю Миррен и целую ее в теплую щеку, пытаясь запомнить ее лицо.
Мы держимся за руки, идя втроем на маленький пляж.
Там нас ждет Гат. Его профиль выделяется на фоне ясного неба. Таким я и запомню его навсегда. Он поворачивается и улыбается мне. Бежит и поднимает меня на руки, кружа, словно мы что-то празднуем. Словно мы счастливая влюбленная пара и пришли повеселиться на пляже.
Я уже не всхлипываю, только слезы фонтаном льются из моих глаз. Джонни расстегивает рубашку и протягивает мне.
– Вытри сопли, – по-доброму говорит брат.
Миррен снимает платье и стоит в купальнике.
– Не могу поверить, что ты выбрала для этого случая бикини, – говорит Гат, все еще обнимая меня.
– Вот ненормальная, – добавляет Джонни.
– Я люблю этот купальник, – улыбается Миррен. – Купила его в Эдгартауне летом-номер-пятнадцать. Помнишь, Кади?
Оказывается, помню.
Нам было безумно скучно; малышня взяла велосипеды напрокат, чтобы отправиться на живописную прогулку в Оук Блафс, и мы понятия не имели, когда они вернутся. Нам пришлось ждать, чтобы увезти их обратно на лодке. Короче говоря, мы пошли за ирисками, присмотрели ветровые конусы для лодки и наконец пошли в магазин для туристов и стали примерять самые крошечные купальники, которые там были.
– У нее на заднице написано «Винъярд для Влюбленных», – говорю я Джонни.
Миррен с готовностью поворачивается, подтверждая мои слова.
– Блеск славы и все такое, – говорит она не без горечи в голосе.
Подходит, целует меня в щеку и говорит:
– Будь немного добрее, чем должна, Кади, и все будет хорошо.
– И никогда не ешь того, что крупнее твоей задницы! – кричит Джонни. Он быстро меня обнимает и скидывает обувь. Они вдвоем заходят в море.
Я поворачиваюсь к Гату:
– Ты тоже уходишь?
Он кивает.
– Мне так жаль, Гат. Мне очень-очень жаль, и я никогда не смогу загладить свою вину перед тобой.
Парень целует меня, и я чувствую, как он дрожит, потому обнимаю его обеими руками, будто могу отменить исчезновение, будто могу заставить этот момент продлиться, но его кожа холодна и влажна от слез, и я знаю, что он уходит.
Хорошо быть любимой, хоть это не продлится долго.
Хорошо хотя бы знать, что давным-давно жили-были Гат и я.
Затем парень срывается с места, и я не могу вынести разлуку с ним, не могу поверить, что это конец. Не может быть, что мы никогда больше не будем вместе, ведь наша любовь реальна. У сказок должен быть счастливый конец.
Но нет.
Он покидает меня.
Конечно, ведь он уже мертв.
Сказка давно закончилась.
Гат бежит в море, не оглядываясь, погружаясь в воду в одежде, ныряя в небольшие волны.
Вот Лжецы выплывают из залива – прямо в открытый океан. Солнце светит высоко в небе и блестит на воде: такое яркое, такое яркое. А затем они ныряют… или еще раз… или еще… и пропадают.
Я осталась на южном берегу острова Бичвуд. Я на маленьком пляже, одна.
85
Я сплю много дней. Не могу встать.
Открываю глаза – на улице светло.
Открываю глаза – на улице темно.
Наконец я поднимаюсь. Смотрю на свое отражение в зеркале в ванной, мои волосы уже не черные. Цвет поблек до ржаво-коричневого со светлыми корнями. Моя кожа в веснушках, а губы обгорели.
Я не знаю, кто эта девушка в зеркале.
Бош, Грендель и Поппи следуют за мной к входной двери, тяжело дыша и помахивая хвостиками. На кухне Нового Клермонта тетушки готовят бутерброды для пикника. Джинни моет холодильник. Эд кладет бутылки лимонада и имбирный эль в кулер.
Эд.
Привет, Эд.
Он тоже машет мне. Открывает бутылку эля и протягивает Кэрри. Роется в холодильнике, чтобы достать еще один пакет льда.
Бонни читает, а Либерти режет помидоры. Два пирога, один шоколадный, другой ванильный, лежат в фирменных коробках на стойке. Я поздравляю близняшек с днем рождения.
Бонни поднимает взгляд от книги «Коллективные явления».
– Тебе уже лучше? – спрашивает она меня.
– Да.
– Непохоже.
– Заткнись.
– Бонни – язва, и с этим ничего не поделаешь, – говорит Либерти. – Но мы собираемся сегодня кататься на камере; если хочешь, айда с нами.
– Хорошо, – киваю я.
– Ты не можешь садиться за руль, так что вести лодку будем мы.
– Договорились.
Мамочка заключает меня в долгие тревожные объятия, но я ничего не говорю.
Еще рано. Наверное, я не скоро буду готова.
Как бы то ни было, она знает, что я вспомнила.
Она знала еще тогда, когда подошла к дверям моей комнаты.
Я беру булочку, которую она оставила с завтрака, и наливаю себе апельсиновый сок из холодильника.
Нахожу ручку и пишу на ладонях.
На левой: «Будь немного». На правой: «Добрее».
Снаружи Тафт и Уилл шалят в японском садике. Они ищут необычные камни. Я присоединяюсь к ним. Они приказывают мне искать драгоценные и те, из которых получатся наконечники.
Тафт дарит мне фиолетовый камушек, так как помнит, что я такие люблю. Я прячу его в карман.
86
В тот день мы с дедушкой снова выбрались в Эдгартаун. Бесс настаивает, чтобы отвезти нас, но, когда мы добираемся до места, уходит по своим делам. Я выбираю симпатичные сумки из ткани для близняшек, а дедушка настаивает на покупке книжки со сказками для меня.
– Я вижу, там впереди Эд! – говорю я, пока мы ждем у кассы.
– Ага.
– Он тебе не нравится.
– Не слишком.
– Но он здесь.
– Да.
– С Кэрри.
– Именно. – Дедуля хмурится. – А теперь перестань мне докучать. Пошли за ирисками, – говорит он. Так мы и делаем.
Поездка выдалась отличной. Он лишь раз назвал меня Миррен.
День рождения празднуется во время ужина, с пирогами и подарками.
Тафт хмелеет от сладкого и расшибает колено, падая с большого валуна в саду. Я веду его в ванную, чтобы найти бинты.
– Миррен всегда бинтовала меня, – говорит он мне. – В смысле, когда я был маленький.
Я сжимаю его руку.
– Хочешь, теперь я буду бинтовать тебя?
– Заткнись. Мне уже десять.