– Старшей была Каденс, – говорит он, поднимая глаза к небу, не глядя на меня. – Помню, как она приезжала к нам в Бостон. На ней были розовые ползунки, волосенки торчали в разные стороны. Джонни родился через три недели.
– Я тут, дедуля.
– Каденс была старшей, и неважно, что она была девочкой. Я бы отдал ей все. Как отдал бы внуку. Я брал ее на руки и танцевал. Она была будущим нашей семьи.
Я киваю.
– Мы видели, что она – истинная Синклер. У нее были наши волосы, но дело не только в этом. Ее подбородок, маленькие ручки. Мы знали, что она будет высокой. Все мы были высокие, пока Бесс не вышла замуж за этого коротышку, и Кэрри повторила ту же ошибку.
– Ты про Броди и Уильяма?
– Скатертью дорога им, да? – дедушка улыбается. – Все в нашей семье были высокие. Ты знала, что родственники со стороны моей матери приплыли на «Мейфлауэре»? Чтобы хорошенько обустроиться в Америке.
Я знаю, что не имеет значения, что мы приплыли на «Мейфлауэре». Не имеет значения и рост. Или светлый цвет волос. Поэтому я и покрасила волосы: не хочу быть старшей. Наследницей острова, богатства и ожиданий.
Но, вероятно, я все-таки ей являюсь.
Дедуля слишком много выпил после долгого дня в дороге.
– Пойдем внутрь? – спросила я. – Хочешь посидеть?
Он срывает второй пион и вручает мне:
– В знак прощения, моя дорогая.
Я хлопаю его по сгорбленной спине:
– Не рви больше, хорошо?
Дедушка наклоняется и касается белых тюльпанов.
– Серьезно, не нужно, – говорю я.
Он резко и с вызовом срывает третий пион. Вручает мне.
– Ты – моя Каденс. Старшенькая.
– Да.
– Что случилось с твоими волосами?
– Я покрасила их.
– Я не узнал тебя.
– Ничего страшного.
Дедушка указывает на пионы в моей руке.
– Три цветка для тебя. Ты достойна трех.
Он выглядит жалко. Он выглядит властно.
Я люблю его, но не уверена, что он мне нравится. Беру его за руку и веду внутрь.
20
Давным-давно жил-был король, у которого было три прекрасных дочери. Он любил каждую из них. И вот когда юные леди достаточно повзрослели, чтобы выйти замуж, ужасный трехголовый дракон напал на их царство, сжигая деревни своим огненным дыханием. Он сжигал посевы и церкви. Убивал младенцев, стариков и всех, кто попадался на пути.
Король пообещал руку принцессы любому, кто убьет дракона. Герои и воины появлялись в доспехах, красуясь на резвых конях, вооруженные мечами и луками.
Один за другим эти мужчины были растерзаны и съедены.
Наконец король решил, что сердце дракона может растопить юная дева и преуспеть там, где потерпели неудачу рыцари. Он послал свою старшую дочь молить дракона о пощаде, но тот не прислушался к ее мольбам. И проглотил девушку целиком.
Затем король послал свою среднюю дочь молить о пощаде, но дракон съел и ее. Проглотил до того, как она успела и слово молвить.
Король послал свою младшую дочь молить дракона о пощаде, дева была столь мила и умна, что он был уверен в ее успехе там, где другие пали.
Но нет. Дракон просто съел ее.
Король остался жить в муках сожаления. Он был один в этом мире.
А теперь позвольте задать вопрос. Кто убил девушек?
Дракон? Или их отец?
Проводив дедушку на следующий день, мамочка звонит папе и отменяет поездку в Австралию. Не обошлось без криков. Не обошлось без уговоров.
В конце концов они решили, что я поеду на Бичвуд на четыре недели, затем навещу папу в Колорадо, где никогда не была. Он настоял. Если он не увидит меня ни разу за все лето, то в дело вступят адвокаты.
Мама обзванивает тетушек. Ведет с ними долгий, проникновенный разговор на крыльце нашего дома. Я ничего не слышу, кроме нескольких фраз: «Каденс такая хрупкая, ей нужно много отдыхать. Лишь на четыре недели, не на все лето. Ничто не должно ее беспокоить, исцеление идет очень постепенно».
А также «Пино-гриджо», «Сансер», может быть, «Рислинг»; но определенно не «Шардоне».
21
Моя комната теперь почти пуста. На кровати простыня и стеганое одеяло. На столе ноутбук и пара ручек. Стул.
У меня есть: несколько пар джинсов и шорт. А также кофты и фланелевые рубашки, теплые свитера; купальник, кроссовки и пара ботинок. Два платья и несколько пар туфель на каблуке. Теплое пальто, охотничья куртка и брезентовый плащ.
Полки пусты. Ни фотографий, ни плакатов. Ни детских игрушек.
Отдаю: туристический набор для чистки зубов, который купила мне вчера мама.
У меня уже есть щетка. Не знаю, зачем она купила еще одну. Эта женщина покупает вещи ради факта самой покупки. Идиотизм.
Я направляюсь в библиотеку и снова вижу девушку, которая взяла мою подушку. Она так и сидит, спиной к стене. Кладу набор в ее стакан для мелочи.
Отдаю: зеленую охотничью куртку Гата. Ту, в которой я была в ту ночь, когда мы держались за руки, смотрели на звезды и говорили о Боге. Так и не вернула ее.
Нужно было отдать ее сразу. Я знаю. Но я не могла себя заставить. Это все, что у меня осталось от него.
Но это глупо и низко. Гат меня не любит.
Я тоже его не люблю, возможно, никогда не любила.
Мы увидимся послезавтра, но я не люблю его, и мне не нужна его куртка.
22
Телефон начинает звонить в десять вечера, утром мы уезжаем на Бичвуд. Мама в душе, поэтому трубку беру я.
Тяжелое дыхание. Затем смех.
– Кто это?
– Кади?
Я понимаю, что это ребенок.
– Да.
– Это Тафт. – Брат Миррен. Совершенно невоспитанный.
– Чего это ты не спишь?
– Это правда, что ты наркоманка? – спрашивает он.
– Нет.
– Уверена?
– Ты звонишь, чтобы узнать, не наркоманка ли я? – Мы с Тафтом не общались после несчастного случая.
– Мы на Бичвуде, – говорит он. – Приехали этим утром.
Я рада смене темы. Заставляю себя ответить веселым голоском:
– Мы приедем завтра. Как вам там? Ты уже плавал?
– Нет.
– А на качелях катался?
– Нет, – отвечает Тафт. – Ты точно не наркоманка?
– И откуда у тебя возникла такая мысль?
– Бонни. Она говорит, что я должен приглядывать за тобой.
– Не слушай Бонни, – говорю я. – Слушай Миррен.
– Об этом я и говорю. Но Бонни единственная, кто верит мне насчет Каддлдауна, – отвечает он. – И я хотел позвонить тебе. Но только если ты – не наркоманка, а то они понятия не имеют, что происходит вокруг.
– Я не наркоманка, кроха, – говорю я. Хотя, возможно, это ложь.
– Каддлдаун захвачен призраками, – говорит Тафт. – Можно мне спать с тобой в Уиндемире?
Мне нравится Тафт. Правда. Он слегка сумасбродный, веснушчатый, да и Миррен любит его куда больше, чем близняшек.
– Никем он не захвачен. Просто в доме всегда сквозняк. Он и в Уиндемире есть. Окна постоянно дребезжат.
– Там тоже призраки, – утверждает Тафт. – Мама и Либерти мне не верят.
Мальчуган всегда был из тех, кто верит в буку в шкафу. Затем он стал думать, что под причалом у нас кишмя кишат чудовища.
– Попроси Миррен помочь тебе, – предлагаю ему я. – Она прочитает тебе сказку или споет колыбельную.
– Ты так считаешь?
– Конечно. А когда я приеду, то возьму вас кататься на лодке, и мы будем нырять в море за сокровищами. Это будет самое лучшее лето, Тафт.
– Хорошо.
– Не бойся старого глупого Каддлдауна, – говорю я. – Покажи ему, кто здесь главный. Увидимся завтра.
Он кладет трубку, не попрощавшись.
Часть третьяЛето-номер-семнадцать
23
В Вудс-Хоуле, портовом городке, мы с мамочкой выпускаем ретриверов из машины и тащим наши чемоданы к причалу, где нас уже ждет тетя Кэрри.
Она крепко обнимает маму и сразу бросается помогать загрузить наши вещи и собак в большую моторную лодку.
– Ты прекрасна, как никогда, – говорит она. – Слава богу, что вы приехали.
– Ой, прекрати, – отмахивается мамуля.
– Знаю, ты болела, – говорит мне тетя. Она самая высокая из сестер, и старшая Синклер. Вокруг ее рта образовались глубокие морщины. На ней длинный кашемировый свитер. Она носит древнее нефритовое ожерелье, принадлежавшее бабушке.
– Со мной ничего такого, что не мог бы исправить «перкосет» и пара рюмок водки, – говорю я.
Кэрри смеется, но мама наклоняется и говорит:
– Она не принимает «перкосет». Врачи прописали таблетки, не вызывающие зависимость.
Это вранье. Таблетки, не вызывающие привыкания, не помогли.
– Девочка слишком худая, – говорит Кэрри.
– Это все водка. Она у меня вместо еды.
– Каденс не может есть, когда начинаются мигрени, – отвечает мама. – Боль вызывает у нее тошноту.
– Бесс приготовила твой любимый черничный пирог, – объявляет тетя Кэрри. И снова обнимает маму.
– Все внезапно стали такими ласковыми, – удивляюсь я. – Раньше вы так много не обнимались.
Кэрри обнимает и меня. От нее пахнет дорогими лимонными духами. Мы так давно не виделись.
Дорога из гавани холодная и сверкающая. Я сижу в хвосте лодки, пока мама стоит рядом с тетей за рулем. Опускаю пальцы в воду. Она брызгает на рукав моего пальто, и ткань быстро намокает.
Вскоре я увижу Гата.
Гата, моего Гата, который – не мой.
Дом. Малышню, тетушек, Лжецов.
Услышу крики чаек, отведаю пирог и домашнее мороженое. Услышу удары теннисных мячиков, лай ретриверов, эхо своего дыхания в трубке для подводного плавания. Мы будем разводить костры с запахом пепла.
Но буду ли я там как дома?
Вот впереди показался Бичвуд, его родные очертания. Первым я вижу Уиндемир с его островерхими крышами. Дальняя комната справа – мамина; виднеются ее голубые занавески. Мое окно смотрит в глубь острова.
Кэрри огибает остров, и я вижу с его нижней части Каддлдаун – квадратное, как коробка, основательное здание. Крохотная песчаная бухта – малый пляж – скрывается за длинной деревянной лестницей.