Три дня. Много этоили мало?..
В порубе было сыро имрачно. На то он и поруб, а не княжеская светлица! В расположенное под самымвысоким потолком крошечное оконце едва прибивались острые солнечные лучи. Да ите, розовея, угасали почти на глазах…
Князь Илья сидел наволчьей шкуре, брошенной прямо на глиняный пол и думал свою нелегкую думку.Рука почему-то не болела, только тупо ныла, почти не напоминая о себе и немешая мыслить.
Первым делом надобыло успокоиться, собраться с силами и что-то придумать. Не первый раз онпопадал в подобное положение. Бывали случаи и похуже, когда на все про все быловсего час, а то и того меньше… А тут- целых три дня и две ночи!
Поруб был крепкий иладный. Еще бы, сам Мономах, который всегда лично следил за всем, что делалосьпо его приказу, возводил этот терем и, конечно же, позаботился о надежностипомещения не только друзей, но и врагов. Можно было даже не простукивать стены,чтобы убедиться, что в них нет слабых мест для побега. Оконце тоже такое, что внего даже самая тощая собака не пролезет. Да и будь оно шире, все равно, как нитянись, не дотянуться до него…
За бревенчатой стенойпереговаривалась наружная стража. Громче всех был слышен голос воеводы. У дверина лавке расположился охранник - высокий, с нескладными руками детина. Такойобнимет и даже не почувствуешь, как душа выйдет из тела… Увидев вошедшеговоеводу, он вскочил и преданно посмотрел на него. Воевода осмотрел поруб,приказал охраннику зажечь толстую свечу на небольшом выступе у стены и велелзаходить кузнецу.
Тот, привычнопригнувшись, чтобы не удариться головой о дверной выступ, подошел к пленнику итяжелым молотом стал приковывать его ножную цепь к массивному, позеленевшему отвремени, бронзовому кольцу, торчавшему из стены.
Как только эта работабыла закончена, воевода сам - раз, другой, дернул цепь и, убедившись в еепрочности, грозно предупредил охранника:
- Глаз с него неспускать! Смотри, отвечаешь головой!
- Со мной незабалует! – уверенно заявил тот и почему-то незаметно для начальника подмигнулпленнику.
Воевода вышел, вошелхолоп, принявшийся растапливать печь. Раб, а туда же, нахмурился князь Илья,заметив, как тот, то и дело оглядываясь на него, мстительно-радостно щерилдва-три оставшихся, словно на память о прежней свободной жизни, зуба…
Затем пришла пожилаяженщина и, молча, не глядя, словно цепному псу, сунула перед ним миску с едой.Князь заглянул в нее и, увидев простую похлебку – отодвинул миску. Разве такоеели сейчас на пиру гости нового смоленского князя в праздничном тереме?
Да и не до еды былоему теперь. Взявшую раскаленный металл руку вдруг начало так разрывать от боли,что к горлу подкатила тошнота.
Тем более, надо былочто-то придумывать…
«Три дня… три дня…» -только и думал лихорадочно князь Илья.
Даже странно как-тобыло: целых три дня без погонь за кем-то или от кого-то, без постоянной суеты,когда нет ни минуты, чтобы подумать о себе, потому что всегда надо было недумать – а делать!
Одно было ясно:самому, с больной рукой и прикованному к стене, отсюда не выбраться.
Но… почему подмигнулохранник? По известной привычке физически очень сильных людей бытьснисходительными к более слабым? Зная, что все равно им не справиться с ними!Или…
Князь Илья покосилсяна дружинника, но тот сделал вид или действительно не заметил еговопросительного взгляда.
Тогда князь сталдумать о том, что в тереме не только его враги. Чей-то ведь голос он слышал всвою защиту. Более того, он даже предложил выйти вместо него на поединок сэтим, похожим на матерого кабана, глыбой князем Борисом! Только чей?..
Так и не вспомнив,князь Илья переключился на мысли о том, что его друзья-соратники должны ужезнать и наверняка знают, где он. Не зря отослал он своего слугу в самом началебегства от князя Бориса. Тот наверняка передал его людям все, что случилось сним. А он нужен им, ох, как нужен! Изгнанные своими бывшими князьями запровинности дружинники, ночные тати, да просто лихие люди, просто как в воздухенуждались в нем. Хоть и изгой, а все-таки – князь! Улыбнись такому удача исложись обстоятельства, такой и до Киевского стола дойти может. А может, и дажедо более сильного теперь – Владимирского…
Конечно, ни осадойграда, ни какой-либо другой силой, князя Мстислава им не одолеть. Но ловкости,коварства и хитрости этим людям не занимать!
Дверь открылась, иогонь свечи рванулся приветливо ввысь и вперед.
Князь Илья тожеподнял голову, но, увидел стоявшего на пороге игумена, только еще ниже опустилее.
В руках игумена быликрест и Евангелие.
- Исповедатьсябудешь? – подходя, спросил он.
Князь Илья подумал иотрицательно покачал головой:
- Нет. Живу не хужедругих князей. Так что не в чем мне каяться!
- Святым, что листал? – вскинул мохнатую бровь игумен. – Может, мне тогда позвать богомаза ивелеть ему с тебя иконы писать? У нас на Руси как раз своих святых дляпочитания еще маловато!
Князь Ильяусмехнулся: уж больно неудачное время место выбрал игумен для шуток, взглянулна него и вдруг с любопытством сощурился:
- Что-то мне твойоблик больно знаком, отче… Мы что, где-то уже встречались с тобой?…
- Да, и не единожды!- подтвердил тот. – Один раз, когда ты учинил самый настоящий разбой в моеммонастыре. За то, что тебе не дали вдосталь еды. Все забрал. Оставил братиюпомирать с голоду.
- Не знаю… не помню…- подумав, покачал головой пленник. – А второй раз?
Игумен еще строжепосмотрел на него:
- А второй и паки, ипаки - третий и четвертый - когда я давал тебе для целования крест в знак того,что ты сдержишь слово, данное своим братьям. Но ты, как всегда, еще не успелиобсохнуть уста твои, коими ты целовал крест в знак искреннего дружества, тут жебрался за свое… То есть нарушал клятву и перед Богом, и перед людьми!
Эти случаи князь Ильяпомнил. Не все, конечно, но так – в общих чертах… Он искоса поглядел на игуменаи подумал: а не ошеломить ли его, подозвав поближе, якобы согласившись наисповедь хотя бы кулаком здоровой руки? А что потом? Тут как тут подбежитохранник. Здоровый, конечно, детина. Но можно превратить из недруга в другацепь и придушить его ею. Нет, не пойдет… Цепь-то ведь снова сразу станетврагом, да еще злей прежнего. Вроде, и свобода на пороге, а не уйти. Не кузнецаже звать тогда в самом деле… Да и внешней охраны не считано… И потом грех-токакой - поднять руку на священника…Тут уж ничем на Страшном Божьем суде,который ждет его после сегодняшнего, не оправдаешься…
- Не о том думаешь! –прервал рассуждения голос игумена, и князь Илья даже вздрогнул, словно тот ивпрямь сумел прочитать его мысли.
Но игумен имел в видусовсем иное.
- Над тобой Божий судсейчас совершается, а ты все о своем, человеческом… укоризненно проговорил он.- В народе говорят, пока гром не грянет, мужик не перекрестится…
- Я князь… - свызовом напомнил пленник.
- Хорошо, князь неперекрестится! – охотно поправился игумен и высоко поднял крест. – Но ведь тутуж не то, что гром, топор палача – молнией – над твоей шеей сверкает! А ты таки хочешь уйти нераскаянным? После того, как лгал, предавал, убивал… Жегправославные храмы… Наводил на Русь полчища поганых половцев… А сколько русскихлюдей загубил: и не только телесно, но и духовно, отправив их в полон киноверным?
Князь Илья промолчал,не зная, что и ответить-то на это, потому как все, что слышал, действительнобыло, и игумен внимательно посмотрел на него.
- Да что ж ты, нерусский, что ли? – с болью в голосе вопросил он, и сам же ответил: - Русский!Знавал я твоего деда. И батюшку твоего знал. Вместе с твоей матушкой – Царствиеим Небесное! Православные были люди, богобоязненные! Жаль только, достанется имтеперь там за такого вот сына…
Игумен широкоперекрестился, поминая родителей князя, и вздохнул:
- В том-то и кореньтвоей вины, а точнее беды, что ты не ищешь, как делают это русские люди, по ЗаповедиХристовой прежде всего Царствия Божия, а уж потом всего остального. А норовишьвсе делать наоборот!
- А почему же тогдаГосподь так рано отнял у меня родителей, что мне выпала доля изгоя? Тогда б мнеи не пришлось творить всего этого, как ты говоришь, зла! - выпалил свою самуюглавную обиду князь и в ответ услышал невозмутимо-спокойное:
- Значит, так надобнобыло!
- Надобно? – изумилсякнязь. - Но кому?!
- В первую очередьтебе самому! Ибо таков, значит, был о тебе Божий промысел, такова воля Господа,заботящегося в первую очередь о твоем вечном спасении!
Игумен кивнул настены и тихо сказал:
- Ты посмотри,сколько бед и несправедливости творится вокруг! Каких только лишений истраданий не перенес русский народ! А все живет! Рожает детей! Паки и пакиотстраивается после войн, пожаров и моров. Спроси меня, почему, и я отвечу:потому и терпит русская душа все находящие на нее скорби, что живет не этимскоротечным и суетным веком, а думой о вечном, чая воскресения мертвых и жизнибудущего века! А ты живешь, прости, словно нехристь какой-то!
- Да что на мне -креста, что ли, нет? – с обидой возразил князь, рывком распахивая ворот рубахи.
- Крест-то, как ягляжу, есть! – кивнул игумен. - Да только, что от него тебе толку, если ты дажене помнишь о нем! И даже наоборот, ежедневно и ежечасно распинаешь находящегосяна своей груди Господа. Запомни мои слова, князь, которые я скажу тебе