поруб женщину, не видела ли та, убираясь, где засапожного ножа. Но она тоже незнала где он. Сказав, что последний раз видела его, когда воин вырезал фигуркумедведя, она подошла к пленнику посмотрела на нетронутый хлеб, похлебку,заглянула в кувшин и покачала головой:
- Так и не ел, не пилничего с самого утра! Боишься – отравим? Зря!
Женщина замениламиску на новую и сказала:
- В городе теперь отебе люди совсем по-другому говорят. Во всем осуждают тех, кто сбивал тебя систинного пути. Одного из них, бледного такого, как смерть, узнали, так он елесбежал! Потом опять же твой друг Радим немало чего хорошего о тебе людямрассказал. А после того, как ты холопа на волю освободил и снова его человекомсделал, так многие уже стали раскаиваться, что думали о тебе плохо. Да и потом,у нас на Руси всегда принимают сторону слабого и обиженного. А с тобой же вон –как несправедливо обошелся князь Борис…
Услышав про главногосвоего врага, пленник дернулся и зазвенел цепью.
- За Гориславудосадно? - понимающе посмотрела на него женщина. - И это тоже напрасно! Ничегос ней худого не сделалось.
- Как это? –недоверчиво посмотрел на нее князь Илья.
- А вот так! Кривдаона как ни сильна, а правда - все равно сильнее! Когда князь Борис ее из порубана всенародный срам за собой потащил, по счастью, Мстислав Мстиславович сосвоими дружинниками поблизости оказался. Ну, как князь ни силен, те мигом егоскрутили. Гориславу молодой князь отправил к своей жене, а Бориса Давидовича –да не ко сну будет помянут! - предупредил, что тому не бывать живым, если он неоставит Гориславу в покое! Еще он пригрозил, что не простит ему, коли и с тобойчто случится, но… в ответ на это князь Борис только зубами проскрежетал. Ох, и лютозол он на тебя, ох и зол!
Князь Илья благодарнопосмотрел на женщину и, глядя на огонь свечи, стал думать свою нелегкую думу.
В том, что его завтраждет казнь, он не сомневался. Была, правда совсем небольшая надежда, что князюМстиславу удастся отложить ее на два-три дня. Но в таком случае уж лучше бысразу!
Пленник пошевелился,меняя позу. Цепи снова зазвенели, и он вдруг подумал о том, что вот даже этицепи могут держать так, что не только небесного, а и самого дорогого земногодостать не можешь…
Вспомнив о небесном,он взял Евангелие, полистал, выборочно читая, несколько страниц и вдруг застылглазами на вдруг поразивших его строчках:
«Аминь бо глаголювам: елика аще свяжете на земли, будут связана на небеси: и елика аще разрешитена земли, будут разрешена на небесех.»1
Эти слова тоже хорошобыли знакомы ему. Но на этот раз его поразило в них то, что… куда же пойдет егодуша, с таким множеством неразрешенных грехов?! Завтра, перед началом Божьегосуда он вправе позвать игумена, исповедаться и очистить свою душу передсмертью. Ну, а если князю Борису удастся этой ночью совершить задуманное?
Князь Илья покосилсяна переставшего искать свой нож и сидевшего на лавке с потерянным видомохранника. А что если это вдруг сделает он, и прямо сейчас?.. Да нет, вроде,его отношение к нему тоже поменялось в лучшую сторону. А может, этопритворство, чтобы никто ничего не смог заподозрить? Нет, нельзя было рисковатьвечностью!
И он сказалзаканчивавшей вместо освобожденного раба протапливать печь женщине:
- Ты можешь выполнитьмою последнюю просьбу?
Женщина выпрямилась ивдруг с вызовом уперла в бока кулаки:
- С чего это вдруг -последнюю? Или ты уже за Бога решил вершить человеческие судьбы, будь она дажетвоей собственной? – она взглянула на не знавшего, что и ответить ей князя иуже мягче сказала: - Ну ладно, говори, что надобно! Все для тебя сделаю!
Князь Илья благодарнокивнул ей и, с несвойственной для него торопливостью, проговорил:
- Тогда сходи… нет,сбегай к отцу игумену. Скажи ему, что я прошу… нет, умоляю его поскорее прийтиисповедывать и… если благословит – причастить меня!
- Ой! – радостновсплеснула руками женщина. – Да ради этого… да для такого я не то что бежать –я птицей лететь готова!
Бросив все у печи,она, даже не накидывая полушубка, выскочила из поруба.
Секунды казалиськнязю Илье часами.
Игумена все не было.Он стал неотрывно глядеть на икону и, как было давным-давно, когда с отцом идедом они после говения ходили в церковь на исповедь и причастие, сталприпоминать свои грехи. Их было столько, что он даже испугался, что забудетбольшую часть из них, когда придет игумен. А того все не было, не было… Какбудто сам Господь давал ему возможность вспоминать все новые и новые грехи.
Наконец, со словами:«Идет!» - вбежала женщина и тут же исчезла опять…
Зато в порубепоявился тот, кого уже отчаялся ждать пленник. С крестом и… как сразу совздохом облегчения заметил Илья, с мешочком на груди – в котором находиласьДарохранительница…
- Отче! – звеняцепями, рванулся навстречу к нему Илья.
- Вижу, все вижу и…радуюсь! - ответствовал ему тот и, глазами приказав охраннику оставить поруб,дабы не мешать таинству, неспешно подошел к пленнику.
Все дальнейшее длякнязя Ильи происходило, словно в каком-то тумане. Главное для него было незабыть ни одного греха, который навсегда мог встать между ним и Богом. Еще онбоялся, что игумен устанет и скажет: «Все, достаточно, хватит!» или того ещехуже «Изыди, от меня, да разве такое прощается?!» Но тот терпеливо молчал, толи качая, то ли кивая своей большой лохматой головой. И исповедь продолжалась…
Охранник мерз свнешней стражей за закрытой дверью поруба уже час, второй… На смену ему пришелпервый охранник, а князь Илья все перечислял и перечислял все те злые дела,которые успел натворить за свои неполных двадцать лет…
Выслушав пленника доконца, игумен выждал еще немного, затем поднял над его головой епитрахиль, нотут же опустил ее и уточнил, а всех ли людей на земле простил князь Илья.
- Да! – кивнул емутот.
- Даже… князя БорисаДавидовича? – с небольшим сомнением в голосе уточнил игумен.
- Да, да! – искреннепрощая предавшего его самого и едва не оскорбившего его невесту человека радитого, чтобы Господь отпустил и ему все то зло, которое он только чтоперечислил, - убежденно повторил пленник. – Он ведь и сам не ведает, чтотворит!
- Тогда преклони своюголову перед Богом.
Стоявший на коленяхкнязь Илья, покорно выполнив повеление игумена, замер в томительном ожидании…
На этот раз несколькосекунд показались ему уже вечностью.
Наконец на головудолгожданно легла епитрахиль, и послышались знакомые с детства, но на этотвызвавшие у него невольные рыдания слова:
- Прощаются иотпускаются…
После исповеди игуменпричастил князя Илью и каким-то незнакомым, прерывающимся голосом сказал:
- Много мне довелосьисповедывать за свою жизнь людей. Но лишь сегодня я первый раз вдругпочувствовал, что даже ад содрогнулся от услышанного, и возопил от того, что несмог удержать уже, казалось бы, ставшею его собственностью жертву, а весь райнаоборот возликовал от того, что Господь простил даже такого кающегосягрешника, как ты!
Князь Илья взглянулна игумена и увидел, что глаза того так переполнены слезами, что они давно ужекатятся по щекам, запутываясь в густой бороде и сияя там яркими, в свете свечибриллиантами…
И только тут понял,почему прерывался у него голос…
Бережно придерживаявисевшую на груди Дарохранительницу, игумен вышел из поруба. Его тут же сменилпервый охранник.
Смущенно покашливая,он сел на лавку, в готовности выслушать самые грозные и обидные слова.
Но князь Илья даже необратил на него внимания. Не только князь Борис, но и этот, также являвшийсялишь орудием невидимых темных сил человек, был прощен им.
Умиротворенный исчастливый, он закрыл глаза, и первый раз за последнее время уснул легко испокойно…
6
В наступившей тьмечто-то хрустнуло, прохрипело….
Князь Илья спал таксладко и безмятежно, как спят, наверное, только дети. И еще, как говорят, людис чистой совестью.
Сквозь сон он слышал,как несколько раз хлопала, открываясь и закрываясь, дверь. То ли кто из людейвоеводы приходил проверять, все в порядке, то ли сменялись охранники…
Ему вновь приснилсялуг, который в прошлый раз оказался болотом. Только теперь за ним не былоникакой погони. И земля под ногой была твердой, надежной. Тропинка вела кпруду, в котором плавала одолень-трава. Не было здесь лишь Гориславы. Онпринялся звать ее, бегать по берегу, как вдруг какая-то неподъемная, злобносопящая тяжесть вдруг навалилось на него и, каким крепким был его сон, он сразуже понял - что не во сне…
Спасла князя лишьвыработанная за годы скитаний, ночевок у костров, когда в любую минуту можетподкрасться враг, сидения в таких вот порубах, где не раз пыталисьпредательским ударом оборвать ему жизнь, привычка молниеносно приходить себя вмиг опасности.
Как ни крепко онспал, тело само напряглось, а руки вытянулись, отталкивая напавшего на неговрага. Но тот был гораздо сильнее и к тому же вооружен. Князь почувствовал,как-то острое укололо его шею и стало входить под кожу. Все свои силы оннаправил именно туда.
«Эх… дотянуться бы доцепей!» - мелькнула вдруг мысль, но это его единственное оружие было сейчаснедосягаемо для него…
Гордость никогда непозволяла князю звать на помощь, даже если против него в бою было сразунесколько человек. Зная это, около него всегда находилось несколько верных