Там вообще зенитный огонь был страшный, особенно над Данцигом! Нас это не очень касалось, а вот штурмовикам доставалось. Я помню, как зенитные снаряды пробивали плоскости и хвост Ил-2. Иногда было заметно, как снаряд рикошетировал от брони штурмовика. Зрелище смертельное, но захватывающее! Наш черед подходил тогда, когда «илы» скрывались за горизонтом, а мы еще находились в поле зрения зениток. Был только один способ спасти себя от их огня – маневрировать. Некоторые летели в направлении очередного разрыва зенитки, некоторые от него, но если быстро не отреагируешь, то точно погибнешь.
Был один летчик в 35-м полку – Никитин, и с ним был довольно интересный случай. Я должен был его прикрывать. Вылетели мы в полдень с заданием искать и уничтожать корабли в Выборгском заливе и пошли к цели. Никитин сильно уклонился влево. Он долгое время не сворачивал, и я никак не мог понять, куда он направляется. Я стал маневрировать перед его самолетом, но Никитин ни на что не реагировал. В конце концов я решил дать очередь ему под носом, и только после этого он развернулся и пошел домой. Когда мы приземлились, оказалось, что заблудился, хотя и был опытным летчиком.
Поскольку задача нами так и не была выполнена, вечером мы снова пошли в Выборгский залив. В море я обнаружил несколько вражеских кораблей. Поскольку я, как истребитель, летел выше метров на двести, я заметил их раньше и сообщил Никитину. Он запросил направление и после моей ориентировки удачно зашел в атаку, обстреляв большой транспорт «эрэсами» и сбросив бомбы. Судно задымило, и я решил, что теперь он пойдет домой, однако он резко развернулся и стал пикировать на корабль снова. Потом выяснилось, что он решил повторно атаковать корабль. Смотрю – не сворачивает, вот-вот врежется. Ну, думаю – наверное, подбит и решил идти на таран.
В последний момент задрал нос и чуть ли не хвостом вперед, «коброй» вышел из пикирования. На аэродроме обнаружили, что кусок мачты вражеского судна и канатик антенны застряли у него в крыле. Сели, я спрашиваю, чего это ты, а он мне: «Ну так увлекся… Азарт!» Позже я, смеясь, читал у какого-то генерала героический рассказ про этот случай! Вот оно как иногда оказывается.
В июле 1944 года наш полк перевооружился на новые истребители – Як-9. Никаких особых формальностей не было – машины поступили, и мы стали летать, поскольку Як-7 и Як-9 были довольно схожи в управлении.
Как бы я сравнил эти истребители? Як-7 был хорошим истребителем, разве что вооружение было слабовато, а вот Як-9 был по-настоящему хорош – быстрый, маневренный. На Як-7Б обзор назад был плох, а на «девятом» стоял каплевидный фонарь, видимость через который была превосходная. Были у нас и «семерки» без гаргрота. Надежность обеих машин была приличная, хотя иногда, по недосмотру, мотор М-105 перегревали, и он выходил из строя.
Баки на 7-м и 9-м были одинаковые, переделок топливной системы в части мы не делали. Среднее полетное время было полтора часа, но опытные летчики летали и дольше, если, конечно, обходилось без воздушных боев. Меньше топлива было у Як-3, но он и весил-то – как современная легковая машина. Бензин заливали не ниже 92-го. Вооружения было достаточно. Я никогда не стрелял дальше, чем со ста метров, а на такой дистанции пробивалась любая броня. Стреляли короткими очередями, у нас стояла прекрасная пушка – ШВАК. Хотя, пожалуй, крупнокалиберный пулемет УБС был еще лучше, а их у нас на Як-9 было два!
Еще у нас были Як-9 с 37-мм авиапушкой – довольно тяжелые для боя истребители. На такой машине я одержал две воздушные победы. Максимум в очереди можно было выпустить 3-4 снаряда из-за сильного разброса, да и ствол пушки перегревался. Боекомплект к ней был 28 снарядов.
Кстати, были у нас в полку и два «тандерболта». Перегнали их к нам тоже примерно в июле наши ребята – Леонид Ручкин и Скляров, но по какой-то причине на них никто на боевые задания не летал, после чего их передали 15-му разведывательному полку. Помню, у них была одна смешная особенность. Ускоритель при включении форсажа работал на спирту – целых десять литров спирта был бачок.
С «аэрокоброй» я столкнулся уже после войны – в 1948 году, когда служил в 21-м истребительном полку. Их нам передали для двух эскадрилий. Самолет мне не понравился, гораздо медленнее «яка» и хуже как в горизонтальном, так и в вертикальном маневре. Возможно, такое мое впечатление было оттого, что «кобра» была изношенная.
От нас переводили многих летчиков – кого в 15-й разведывательный, кого в 21-й, кого в 13-й. Большинство ушедших из нашего полка потом погибли под Либавой и Кенигсбергом.
В августе наши войска начали десантную операцию по форсированию пролива Теплый, который соединял Псковское и Чудское озера. Пехота высадилась на эстонском берегу, и полк получил задание на прикрытие переправы. На подходе к зоне патрулирования я заметил группу неизвестных самолетов. Вид у них был очень необычный, похожи на наши УТ-1. Присмотрелся повнимательнее: ба, да это же «Юнкерсы-87» – выраженная «V-образность» крыла, и ноги вниз торчат, «лапти» пресловутые. Было их штук 15-18, да еще с истребительным прикрытием, и мы вступили с ними в бой. По какой-то причине я оторвался от группы и был без ведомого, преследуя одного «юнкерса» на низкой высоте. Уже над Эстонией я подошел к нему вплотную и открыл огонь из всех точек – он загорелся, стал разваливаться на куски и упал. Повернув назад и набрав высоту, я присоединился к остальным и сумел сбить еще одного. Был под конец боя у меня в прицеле и третий – «фокке-вульф», но ушел – нажимаю гашетки, несколько выстрелов, вроде попал, а второй очереди нет – на тех двоих весь боезапас расстрелял[66].
Как-то раз в сентябре на уничтожение малых плавсредств противника в заливе Хара-лахт вылетело несколько групп штурмовиков. Первыми шли летчики 11-й штурмовой дивизии, а следом вылетели и две наши группы – Ил-2 из 35-го шап и «яки» сопровождения. Я вел восьмерку, прикрывавшую группу из пяти штурмовиков под командованием Алексея Батиевского, впоследствии Героя Советского Союза. Пока шли к цели – слышу, там впереди бой затевается. По радио говорю Батиевскому: «Набирай скорость, догоняй впереди идущую группу, не спрашивай, потом объясню». И действительно, над Хара-лахтом завязался большой тяжелый бой. Поскольку мы догнали первую ударную группу и шли в многочисленном соединении, нам удалось как-то проскочить, а вот эскадрилье, шедшей за нами, сильно досталось.
Наша группа не потеряла ни одного Ил-2, но два «яка» не вернулись на аэродром – моего ведомого Симутенко и Дорошенко. Самолет Дорошенко был с малым запасом топлива, и я приказал ему возвращаться домой раньше, еще не доходя до цели. К сожалению, по пути из-за нарушения приказа о полете на малой высоте (он залез на 2000 метров) его обнаружили и перехватили «фоккеры» и сбили.
Вторая группа – 5 Ил-2 Банифатова и 8 «яков» – потеряла четыре истребителя, включая командира эскадрильи Маркова и его зама, и три штурмовика[67].
Иногда я говорю, что сопровождение «илов» было делом нелегким, так как мы были привязаны к штурмовикам и не имели права вести свободный воздушный бой, но, конечно, сравнивая наши воздушные бои с тем, что испытали наши друзья в 1941-1942 годах, это было проще. К 1944 году «лавочкины» и «лагги» из других полков крепко повыбили немцев, и они были неспособны атаковать крупными силами, но даже один истребитель, оказавшийся в нужное время в нужном месте, мог натворить больших бед. И летчики продолжали погибать и пропадать без вести… Любой из нас мог стать следующим, и поэтому нам еще больше хотелось жить и чувствовать вкус жизни, однако все были готовы отдать свою жизнь за свою страну и друзей. Я думаю, летчики с другой стороны чувствовали то же самое, ведь, в конце концов, мы были одного возраста.
В октябре 1944 года мы перелетели в Пярну для участия в освобождении островов Эзель и Даго. Как-то раз – я не участвовал в том бою, но мне рассказывали, не могу ручаться за достоверность, – на высоте пятисот метров группу штурмовиков атаковала пара «фокке-вульфов»… А здесь надо отметить, что защита у самих Ил-2 была очень приличная. Опытный стрелок штурмовика мог достать любого в радиусе трехсот метров, и горе тому немцу, кто пролетит у «ила» под носом. Три-четыре снаряда 23-мм пушки ВЯ, стоявшей на штурмовиках (не говоря уже о 37мм, но тех я видел не много), хватало для уничтожения любого истребителя. И хотя штурмовики не вели наступательных воздушных боев, но при удобном случае всегда открывали огонь.
В тот раз «фоккеры» вышли из атаки прямо перед звеном «илов», которым оставалось только нажать гашетки. Ведущий немец получил несколько снарядов в крылья и фюзеляж, его самолет взорвался, оставив после себя лишь облако дыма и кусок оперения с хвостовым колесом. Его ведомому один 23-мм снаряд попал в кабину, и тот ушел «горкой» в набор высоты. Летчик, который рассказывал мне об этом бое, пошел за ним вверх, думая, что «фоккер» пытается удрать, но, когда нагнал его, увидел, что у немца в клочья разорвало борт, снесло фонарь, а от пилота в кресле осталось одно кровавое месиво. «Фокке-вульф» сделал пару мертвых петель, вошел в штопор и упал в море…[68]
После освобождения Эзеля мы перелетели на аэродром Кагул, и начался у нас период затишья. В Латвии той осенью другие полки летали против военно-морской базы Либава и понесли большие потери, а нам поручили вести в основном разведку акватории Балтийского моря.
Примерно в то же время в полку появился единственный наш Як-3. Его предоставил нашему командиру дивизии Слепенкову командующий ВВС флота, а числился самолет за звеном управления 12-го иап. Дело в том, что наша дивизия была штурмовая, и командовал ею до этого Челноков – летчик-штурмовик. Слепенков же был истребителем, и ему Як-3 был необходим.
Новенький истребитель нужно было перегнать из Таллина на Эзель, и это дело поручили Сергею Беляеву и мне. В Лагсберг мы перелетели на двухштурвальном Як-7. Обратно я возвращался на нем же, а Беляев – на Як-3. Это был единственный случай, когда я вылетел под «этим делом», и больше так никогда в жизни не экспериментировал. На подлете к Кагулу я поначалу просто не заметил посадочной полосы, но все, к счастью, обошлось.