– В плане боевой подготовки не сильно. План боевой подготовки, он для всех одинаковый, личность особо не проявишь.
В бою – тут тоже все от поставленной задачи зависит. Тут главное мастерство командира в том, насколько он умеет проявить инициативу в рамках поставленной задачи, и не больше.
Наш Соколов умел, и именно в рамках задачи, правильно расставить приоритеты.
Если надо «илы» прикрывать, то прикрывать так, чтобы ни одного не потерять. И именно прикрывать, а не гоняться за сбитыми.
– У вас радиопозывные были в войну? Если были, то как часто менялись?
– Позывные менялись часто, где-то раз в три месяца. Бывало, что в горячке боя новый позывной забывали, поэтому в бою мы часто обращались друг к другу по именам: «Иван! Колька! Гриша! Мишка!» Я помню только свой первый позывной – «Вьюн». Я был маленький, но очень шустрый и в бою, и по жизни. Опять же, в бою с «мессерами» покрутиться не боялся. Хорошо крутился. Я с этим позывным пролетал довольно долго, где-то полгода.
– Ездили ли специально летчики на передовую?
– Да, такое бывало. Отправляли молодых летчиков, группами по 4-5 человек, на дивизионный пункт наведения, чтобы посмотрели на местность, запомнили. Это облегчало ориентирование.
– Отправляли ли кого-то из летчиков временно в «наземные наводчики»?
– Нет. Авианаводчики были в специальной команде дивизионного подчинения, в полках таких команд не было. Мы, истребители, авианаводчиками пользовались не часто, вот «илы» – постоянно.
– Скажите, вот когда вы получали Як-1 на авиазаводе в Саратове, то с рабочими авиазавода встречались? Если да, то какое общее впечатление, что обсуждали?
– Встречались. По цехам нам экскурсию организовали. Что сильно удивило, так это большое количество женщин и подростков. Стоят за станками пацаны лет 12-13, работают, а под ногами ящики, иначе до станков не достанут. Своими глазами видел. Наверно, каждый третий рабочий на заводе был женщиной и каждый третий подростком. Мужчин-рабочих было процентов 30, если не меньше, да и те то старик, то инвалид.
Мы близко с рабочими пообщались, люди русские – душа открытая. Мы им говорили: «Ваши истребители Як-1 очень хорошие, лучше тех, на которых мы воевали раньше, и не хуже «мессера». Вы уж постарайтесь делать их покачественнее». Но, сам понимаешь, все тактично, без напора. Куда на таких напирать? Заморенные тетки и пацаны. Без слез смотреть было невозможно. Они и так делали больше, чем могли.
– Вопрос насчет тренировочных полетов с молодыми летчиками: эти полеты проводили обязательно со всеми?
– Нет. Только с тем, кто хотел. Приходит пополнение, и мы сразу смотрим, кто хочет летать, кто рвется в бой. Если парень напористый, летает смело, то его и готовили, с ним и летали. И тренировочный бой, и слетанность в паре – все отрабатывали.
А если молодой из таких, что в кабину еще сесть не успел, а у него уже руки и ноги трясутся, то чего с таким летать? Только горючее переводить.
Нет, шанс таким, конечно, давали, но он в тренировочные полеты должен был сам проситься. А если сам не напрашивался, то через некоторое время комполка его просто списывал, и молодого летчика опять отправляли в «резерв», а оттуда они попадали в полки попроще.
Была такая привилегия у гвардейских полков – можно было избавляться от негодных летчиков. Все-таки Гвардия есть Гвардия. На направлении главного удара самые трудные задания в первую очередь «гвардейцам». Отсюда и особые требования к летному составу.
– Тренировочные бои «яков» с другими типами истребителей проводили?
– Нет, да и не было в этом никакой необходимости. Возможности своих машин летчики знают превосходно (от этого их жизнь зависит), поэтому, часто встречаясь с летчиками, летающими на «ла» и «аэрокобрах», мы постоянно обсуждали достоинства и недостатки наших истребителей.
Встречаться возможности были. Наш авиационный корпус входил в резерв Главного командования и состоял из истребительной авиадивизии: три полка – два на «яках» и один на Ла-5; отдельного истребительного авиаполка на «аэрокобрах», двух дивизий штурмовиков Ил-2, отдельного бомбардировочного авиаполка на Пе-2 и звена По-2. Авиационный корпус Аладинского (фамилия нашего комкора). Обычно наш корпус придавался Воздушной армии фронта.
– С того времени как вы начали воевать, когда в вашем полку были самые большие потери?
– На Курской дуге мы потеряли убитыми, кажется, пять летчиков. На Украине, под Запорожьем, тоже были тяжелые бои – потеряли четверых или пятерых убитыми. На границе Германии и Польши немцы уперлись, попытались нас остановить, тоже были сильные воздушные бои (правда, длилось это недолго, потом практически перестали летать – то ли горючее у них кончилось, то ли еще что…) – и там полк потерял трех или четырех летчиков. Вот такие были максимальные потери. Это я имею в виду – в воздушных боях. А до меня самые большие потери полк понес под Сталинградом.
– Вас в бой ввели сразу; но позже – как в вашем полку вводили в бой молодых летчиков?
– Правило простое – где туго, необстрелянных летчиков не посылать! На серьезные задания летали только «старики» – опытные летчики. «Молодняк» начинал с несложных заданий. После каждого вылета обязательно разбор и обсуждение полета, когда под руководством комэска, а когда и командира полка. Тренировочные бои «стариков» с молодыми – это обязательно. Как сделает молодой с десяток таких вылетов, так только тогда начинает летать на сложные задания. Такой ситуации, как под Сталинградом, когда необстрелянный летчик едва только успевал прибыть в полк и его тут же посылали в бой, мы уже не допускали. Даже на Курской дуге, где мы вели тяжелейшие бои, основную часть этих боев провели именно опытные летчики, желторотиков почти не пускали. Не было в этом никакой необходимости.
– Уже упомянутый мной П. Клостерман сказал: «…В принципе для люфтваффе Российский фронт был отдыхом, количество значило больше, чем качество, а лучшие части немцы держали в резерве, чтобы встретиться с ВВС Великобритании или защищать немецкие города от бомбардировки американцами…» Надо сказать, что мнение – «Восточный фронт – это место, где люфтваффе отдыхало» – весьма распространено среди западных историков. Как вам это мнение, в смысле об «отдыхе»?
– Правда, есть такое мнение? Хм… Даже в голове не укладывается!.. А с чего они так решили?
– Ну, по разным причинам. Вот пример одной из них: 5 июля 1943-го немецкие части перешли в наступление, атаковав советскую оборону в районе Орел – Белгород, начав операцию под кодовым названием «Цитадель», у нас известную как «битва на Курской дуге». В этот день (5.07.1943 года) люфтваффе заявило сбитыми 432 советских самолета при своих общих потерях в 26 машин. Если в боях соотношение потерь один к шестнадцати в твою пользу, то иначе как отдыхом это и не назовешь.
– Не верю! Вранье! Я сам отвоевал на Курской дуге от первого и до последнего дня и могу оценить соотношение потерь. Они были примерно одинаковые. Да по-другому и быть не могло. Бои были тяжелые, но равные. Мы ни на секунду не усомнились в том, что устоим, хотя силы немцы бросили в бой большие.
У нас ведь в основном вели бои уже опытные летчики, с боевым опытом, желторотики почти не летали. И техника у нас уже была современной, ведь не на «ишаках» дрались, а на «яках», «лавочкиных» и «аэрокобрах». Тактика отработанная была. И числом мы не уступали. Нет, ты назвал совершенно неправдоподобное соотношение потерь.
Слушай, но если у них такие маленькие потери были, то почему у них после Курской дуги самолеты закончились? На Курской дуге были очень сильные бои, но потом, когда мы начали наступать, то до самого Днепра немецких самолетов в воздухе не было. Куда они делись? Мы летали исключительно на ударные операции. Только над Днепром снова стали воздушные бои вести. А до Днепра – немецкая авиация как вымерла.
Скажу больше: на мой взгляд, именно после Курской дуги немецкие летчики-истребители «сломались». Появился в их действиях какой-то внутренний надлом – видимо, уже в глубине души им стало понятно: «Не победим, проиграем». Хотя еще несколько раз пытались.
– Понятно. Согласно тому же П. Клостерману, в 1944 году бывало, что «…в схватке с «Фокке-Вульфами-190» и «Мессершмиттами-109» формирования «тайфунов» часто теряли по 6 или 7 машин из 12. «Спитфайры» были бессильны…» «Тайфун» – это у британцев был такой ударный самолет-штурмовик, а истребители «спитфайр» их прикрывали. Теперь вопрос – у прикрываемых вашим полком штурмовиков бывал такой уровень потерь в 1944 году?
– Нет. Ты что?! Потерять 6 штурмовиков из 12 – это трибунал ведущему группы прикрытия. Без всяких разговоров. Да что там для 1944-го, даже для 1943 года это совершенно неприемлемые потери.
– А какой уровень потерь считался допустимым?
– Один, максимум два из 12. Это если соотношение в бою было 6—10 «яков» против 12-16 «мессеров». Тогда, может, и простят. Да и то как простят – трибунала не будет, но все равно ведущему группы прикрытия всю шкуру с задницы спустят.
– С летчиками союзных ВВС встречались?
– Самолеты видели. Мы под Полтавой летали, видели в воздухе «летающие крепости». С летчиками нет, не встречались.
– А вас с самолетами союзников знакомили? Там силуэты, основные ТТХ?
– Общее. В основном изучали немецкие машины.
– Небоевая аварийность в полку была большой?
– Не особо. «Як» не тот самолет, чтобы создавать большую аварийность.
– Потери от «блудежки» были большие?
– Нет, небольшие, но они были очень обидные. У нас не было приборов для полетов в плохих метеоусловиях и ночью. Да и мы к таким полетам не были подготовлены, поэтому обычно в плохих метеоусловиях и в темное время суток не летали. Но иногда случалось. Помню, под Днепропетровском «сидели», туман был сильнейший. И вдруг приказ: послать пару на разведку. Как раз немного туман разошелся. Полетели командир эскадрильи Герой