11 – го начали наши немцев бомбить. Мы летали на прикрытие. К вечеру фашистов разбомбили. Хотя дрались, конечно, немцы до последнего. Это в книге у Скоморохова хорошо описано. Он честно написал.
– С американцами приходилось сталкиваться?
– Боев с ними не было. Южнее Вены встретили группу. Я резкий маневр сделал – не знаешь же, «мессера» там или американцы. Скоморох мне говорит: «Не дергайся, это американцы».
– За сбитые самолеты получали деньги?
– Да. За каждый истребитель по 2 тысячи, бомбардировщиков я не сбивал. Но мы этих денег не видели. Просто учет был в штабе, кто сколько сбил, а после окончания войны начали считать, кому сколько причитается. Мы в 1945 году получили эти деньги. Их в одесский банк перевели. Мы были в Болгарии, говорим: Одесса рядом – слетаем туда и получим. Слетали и получили.
О военных годах с разными чувствами вспоминаешь. Голодное, конечно, было время. Хотя под конец войны нас уже хорошо кормили. И на Украине – ничего. А вначале подвоз был плохой. Но как только появлялась возможность, летный состав кормили нормально. Иначе один-два боя – больше летчики не выдержали бы. А тут по 5 вылетов в сутки. Поэтому и была у нас 5-я норма – самая большая. Подводники и летный состав только получали такую.
– Была ли трофейная техника в полку?
– В годы войны был у нас в полку немецкий «Шторьх» – такая стрекоза: сверху крылья расположены, подкосы под фюзеляжем. А еще у нас был чешский спортивный самолет «икар». Такой изящный, обтекаемый. С одним крылом спортивным. Хорошая была машина. Летчиков простых не допускали, а начальство на нем душу отводило. Наш штурман дивизии на нем все пилотировал на низкой высоте и разбился у нас на глазах.
– Что делали в свободное время?
– Мы сами в свободное время под баян песни пели, танцевали. Были у нас танцы. И женщины приходили из санчасти. Молодые мы все тогда были. У кого-то завязывалась любовь. Иногда женщины говорили нам: «Обождите, все будет после войны». Все верили, что война закончится и будет Победа.
– Сколько у вас сбитых?
– Шесть лично и девять в группе.
СПИСОК ДОКУМЕНТАЛЬНО ЗАФИКСИРОВАННЫХ ВОЗДУШНЫХ ПОБЕД Л.З. МАСЛОВА В СОСТАВЕ 31-ГО ИАП, НА САМОЛЕТАХ ЛА-5 И ЛА-7
Источники
1) ЦАМО РФ, ф. 31 иап, оп. 203401, д. 4 «Журнал итоговых боевых донесений за день» (за 1944 г.);
2) ЦАМО РФ, ф. 31 иап, оп. 223402, д. 4 «Журнал итоговых боевых донесений за день» (за 1945 г.);
3) ЦАМО РФ, ф. 295 иад, оп. 1, д. 46 «Сведения о сбитых самолетах противника» (за 1945 г.);
4) ЦАМО РФ, ф. 295 иад, оп. 1, д. 59 «Сведения о сбитых самолетах противника» (за 1944-1945 гг.).
Марков Владимир Протасович
К авиации меня потянуло еще в детстве. Мальчишкой я занимался в модельном кружке. В 1938 году по путевке комсомола был направлен на учебу в аэроклуб Дзержинского района города Москвы. Инструктора в аэроклубе были для нас просто отцами. Они к нам тоже относились очень тепло. В аэроклубе нас одевали: выдавали комбинезоны, сапоги. Мы даже ворошиловский паек там получали. Рано утром вставали, была еще роса. Самолет уже стоит, тебя жаут. Отлетаешь, и на станцию – едешь в Москву. Вот так и учились.
В конце 39-го, по окончании аэроклуба, меня решили послать в Серпуховскую летную школу. Я не согласился учиться там. Почему? У моей родной сестры муж был летчик-истребитель (погиб он потом под Смоленском), который окончил Качинскую летную школу. Он говорил мне: «Хорошо, что ты пошел в авиацию, но в морскую авиацию идти не советую».
Я пошел работать модельщиком по дереву на завод «Красный пролетарий», а вскоре меня призвали. Попали мы на аэродром Ключевицы под Новгородом. Сначала отсидели в карантине, а потом за месяц прошли «курс молодого бойца». После этого нас, 36 человек, вызвали к начальству на собеседование. Заходим, нам говорят: «Вы попали в замечательную авиационную дивизию, будете охранять авиационную технику». Тут один из нас встает: «Позвольте, я окончил аэроклуб, у меня свидетельство есть». Из 36 человек у нас у 34 было свидетельство об окончании аэроклуба, а нас в охрану!
Весной 1941 года нас вызвали на медицинскую комиссию, а 19 июня я уже оказался зачисленным во 2-ю Московскую военную школу пилотов, располагавшуюся на Измайловском аэродроме. Там уже палатки стояли, штаб размещался, даже летная столовая была.
21 июня мы пошли спать, а на следующее утро было удивительно, что нас никто не поднимает. Пришли мы в летную столовую покушать, узнали, что война началась. Паники не было, уже морально готовы были к такому развитию событий. Нас стали разбивать по соответствующим группам. У меня была, не хвалясь, хорошая летная подготовка. Я попал в группу, которая перебазировалась на аэродром Чертаново. Меня назначили старостой звена, а инструктором у нас была девушка Лиля Тормосина, симпатичная, строго вела себя.
Уже через месяц начались первые налеты на Москву, но занятия продолжались. И вот я сижу в кабине, Лиля подъезжает ко мне: «Володя, куда ты хочешь?» Я говорю: «Хочу в истребители». – «Хорошо».
Глядим, конец нашей учебы, сбор. Меня на Павелецкий вокзал и в Краснодар, в Краснодарское авиационное училище. Начали мы летать на И-16.
Когда летом 1942-го сдали Ростов-на-Дону, кто плохо летал, тех в наземные части и на фронт. И бывало, глядим – эшелон с ранеными идет, а там наши бывшие курсанты.
Из-под Краснодара оставшихся курсантов эвакуировали под Саратов. Там переучили на Як-1 и отправили в 8-й зап в Багай-Барановку. Там мне пришлось защищать честь полка перед комиссией ВВС. Нужно было сделать полет по кругу, полет по маршруту, полет под колпаком, полет в зону на пилотаж. Потом еще стрельба по конусу, стрельба по наземным целям и свободный воздушный бой.
По конусу я попал 9 из 60. Это хорошо. Проверили меня по технике пилотирования. Говорят: «Сейчас взлетит председатель комиссии. Вы должны влететь в зону и показать свою способность осматриваться, поиск проводить и прочее. Завяжете воздушный бой, посмотрим, как вы деретесь».
Взлетели: он на Як-1, я на Як-1. Заметил его, к нему пристроился. Он стал крутиться туда-сюда. Я встал за ним и не оторвался. Он говорит со злостью такой: «Становись рядом со мной, пошли вместе на посадку».
После этого я ушел на фронт. Попал в 91-й полк 256-й дивизии. Командующим дивизией был Герой Советского Союза Герасимов, испанец, друг Каманина. Хороший дядька. Наш полк формировался еще до войны. Он участвовал в боях в Бессарабии. Застала его война в Шепетовке, там полк попал под первую бомбежку. Командиром полка был назначен Герой Советского Союза майор Романенко[47].
Мы размещались на аэродроме между Козельцом и Борисполем. С нами, пополнением, опытные летчики облетели фронт, показали все. И начали мы на прикрытие войск ходить. Я попал ведомым к командиру 3-й эскадрильи ленинградцу Боркову[48]. Когда пришел к нему, он сидит, смотрит карту. Я говорю: «Прибыл в ваше распоряжение». Он посмотрел: «Летать будешь со мной – если оторвешься, как дам…» Но поскольку я летал хорошо, возможности исполнить угрозу у него не было.
Вскоре началась Киевская операция, начались настоящие бои. 6-го числа была особо напряженная обстановка. Первым полетел Романенко с группой. Полетел с ним и мой друг Репцев. Оба они пропали. Из следующего вылета не вернулся командир звена Миша Шилов. Проходит 2-3 дня, в 7 часов вечера сидим мы в летной столовой, приближается на лошади всадник, глядим – Шилов, весь в бинтах. Оказывается, он сбил «Хейнкель-111», но и его подбили. Когда он сел на брюхо, к нему пацанята подбежали: «Дядя летчик, тикай отсюда, тут немцы». Его определили к какой-то женщине, она ему дала робу. Едва он перекусил – стучат в дверь. Он раз на печку. И сидит. Входят немцы. Шилов решил: в случае чего будет стрелять и прыгать в окошко. Немцы прошли в комнату, все осмотрели. Видят, Миша спиной к ним на печке. А у него такие были длинные волосы, как у женщины. Спрашивают: «Это кто?» Хозяйка сказала, что это женщина одна у нее остановилась, идет к сестре, пробирается. Успокоились фрицы, спрашивают: «Яйко, млеко есть?» Поели и ушли.
Летчики Марков и Тучин (справа) на фоне Як-1 8-го ЗАП. Багай-Барановка, 1943 г.
Вскоре вместо пропавшего Романенко командиром полка был назначен Ковалев[49] – настоящий летчик.
Что дальше было? Пять летчиков – Цыганков[50], Шилов, Капай-гора и я, под командованием Миокова[51] – были направлены на аэродром Васильков для ведения разведки в интересах 37-й и 40-й армий. Как-то раз мы с Капай-горой полетели на разведку и обнаружили какие-то непонятные копны. Они стояли в шахматном порядке, не так, как ставят в деревне. Спустились пониже, потом еще пониже. Увидели, что это замаскированные танки. Прилетели, все доложили. Оказалось, что немцы готовили контрудар. Вскоре после такой нашей разведки командир говорит Миокову: «Вы с Цыганковым летите в Жуляны, заправьтесь там антифризом и получите зимнее обмундирование». Это было уже в конце ноября. Мы взлетели, пришли в Жуляны, разошлись для посадки, а нам: «Отставить. Собраться в такой-то квадрат. Сопроводите группу «илов». Кучевка была баллов восемь. Мы с Цыганом идем: он справа, я слева. Вдруг Цыганков резким разворотом влево пошел мне под хвост. Я потерял его. Один продолжал выполнять задание. Потом, смотрю, время кончилось, горючее на исходе, надо на посадку идти. Я сел. Цыган уже сидит. Спрашиваю: «Ты где был?» – «Я там был. Ты что, ничего не заметил? Тебя же хотели снять. «Фока» подошел вплотную. Еще бы немножко, и сбил бы». А я ничего не видел в этих облаках. Говорю ему: «Спасибо, Ванюша».
Бои разные в ту пору были. Много летали на сопровождение «илов». 23 февраля я гнался за «пешкой». Самолет наш, а летали на нем немцы без номеров и без звезд.