И Лара ничего не знает о ней. Где она? Жива ли? Ее добрая и заботливая, милая и родная, строгая и понимающая, единственная и дорогая мамочка….
С тех пор Лара живет одна. Одна на всем белом свете. С того последнего дня августа… Тот день она никогда не забудет.
Порыв ветра бросил в лицо снежную крупу. Глаза невольно заслезились. То ли от ветра и снега, то ли от нахлынувших горьких чувств. Ей стало тоскливо и одиноко на пустынной улице. Война все перевернула в ее жизни, все перепутала, скомкала ее светлые мечты и радужные надежды на ближайшее будущее…
Плотные снежинки, как пригоршня холодных песчинок, хлестнули по щекам. Лара остановилась. В районе порта грохотали разрывы бомб и гремели выстрелы. Кругом ни души. Улица пустынна. В домах окна закрыты ставнями. Жители попрятались, пережидают авиационный налет. Только жалостно, с завыванием, лают собаки. Да гортанно каркают вороны над головой. А винтовочные и автоматные выстрелы на улице, которые ее насторожили и напугали, как внезапно возникли, так же и стихли. Куда же она идет? Почему не домой? Чего испугалась? Только сердце по-прежнему взволнованно билось в груди. А вдруг что-то случилось с Рудольфом?
И Лара, подталкиваемая порывали холодного ветра, повернулась и поспешила к себе домой, на свою улицу. Скорей, скорей! Тревожные мысли возникали одна за другой. Вдруг Рудольфа обнаружили? Может быть, стрелял он? У него были автомат и пистолет…
Свернула за угол и вышла на свою улицу. И издалека увидела на проезжей части два трупа. Почти рядом с ее домом. Лара закусила губу. Один – в черном бушлате и ушанке. Русский моряк. Второй – в темно-зеленой шинели и без головного убора. Немец. В нем было что-то знакомое. Ветер перебирал его белокурые волосы. Под сердцем кольнуло. Неужели Рудольф? Ноги отказывались идти дальше.
Из другого угла, из переулка, на улицу выбежали три рослых моряка в черных бушлатах с автоматами на перевес. Раскрасневшиеся на морозе лица, в глазах – тревога и гневное напряжение.
– Кто стрелял?
– Откуда?
Лара не успела ответить, что ничего не знает, что ничего не видела, как из высокого дома, что почти напротив ее дома, с чердачного окна полыхнула автоматная очередь. Один моряк как-то странно дернулся, упал на колени и, прижимая руки к животу, повалился на бок.
– А-а-а!.. – пронесся вдоль улицы его вопль отчаяния.
Два других моряка, как по команде, мгновенно вскинули свои автоматы и торопливо всадили длинные очереди по чердаку. А потом, подбежав к дому, почти вплотную к стене, уверенно и быстро, каждый кинул вверх, в чердачное окно, по гранате. Один за другим грохнули взрывы. На тротуар посыпались осколки стекла, штукатурка и битая красная черепица.
– Девушка! Уходи! Чего тут торчишь? Уходи отсюда! Да побыстрее! – крикнули один из них. – А то убьют ненароком!
Лара согласно кивала и смотрела, смотрела на мертвого белокурого немца. Нет, не он! Не Рудольф!.. Ей стало легче. Она глотнула холодный воздух. Не Рудольф! Другой… Но в такой же офицерской форме, в такой же зеленой шинели.
Лара побежала к своему дому, нырнула в калитку, задвинула засов. Перевела дух. На сердце стало легко, и радостное тепло пошло по телу. Живой! Рудольф живой! Она посмотрела в оконное стекло, перечеркнутое широкой бумажной лентой. Увидела свое отражение. «На кого я похожа? – подумала Лара. – Лица нет!» Быстро поправила выбившиеся из-под вязаной пуховой шапочки волосы. Потерла щеки. Откинула меховой воротничок, слегка припудренный снегом. Мельком подумала, что хорошо они сделали с мамой, когда по совету соседей, заклеили бумажными крестами окна. Это было еще летом, в самом начале войны. Ленты вырезали из газет и клеили их на стекла окон. Надеялись, что ленты предохранят стекла от возможных разрушений при близких разрывах. Как недавно это было! Лара грустно улыбнулась и, пройдя террасу, открыла дверь в дом.
Рудольф, взволнованный, ходил по комнате с пистолетом «Вальтер» в руке и бурно жестикулировал. Высокий, стройный. Белокурые волосы взъерошены, глаза горели, офицерский френч расстегнут.
– Это ты? – узнав Лару, опустил пистолет.
– Да, я, – сказала она, снимая шапочку.
– Я его убил! Убил! – выпалил он на немецком с какой-то дикой радостью.
– Говори на русском, я ж тебя не раз предупреждала! – остановила его Лара. – Стены тоже слышат!
– Это был бой! Настоящий поединок! Русские стреляли в нас, в меня и в Фердинанда! – На русском он говорил чисто, без акцента. – Фердинанд скрывался в соседнем доме. Понимаешь? Мы увидели двух русских десантников и выскочили одновременно на улицу! И стреляли! Они в нас, а мы в них! И я попал! Попал! Видел, как он свалился!
– Перестань паясничать! – Лара тряхнула кудрями, темные локоны рассыпались на плечи. – Твой Фердинанд уже лежит на улице мертвый.
– Это мой первый русский, которого я сам убил в бою!
– Хорошо бы, если б он был и последним, – строго сказала Лара. – Слышишь выстрелы? В соседнем доме десантники расправляются с такими же, как твой Фердинанд. С минуту на минуту они могут и сюда заявиться. А ты тут расфуфырился! Прячься в подвал!
– Я мстил за дядю, который мне стал родным отцом!
– А дядя, может быть, жив и находится в плену, – выпалили Лара, сама удивляясь своим словам, которые произнесла насчет плена. – В погреб!
– Вильгельм Гюнтер фон Штейнгарт живым никогда в плен не сдастся!
– В погреб! Быстро! Мне кушеткой люк закрыть надо.
О существовании своего дальнего родственника, жившего в Германии, Лара знала из рассказа матери. Знала еще задолго до начала войны. Отец никогда о нем не вспоминал и ничего не рассказывал.
Марта Францевна после печального известия о смерти мужа от укуса ядовитой змеи в далекой Средней Азии долго не могла оправиться. Она тяжело переживала потерю любимого человека, с которым прожила лучшие годы. Лара, чтобы хоть как-то утешить мать, отвлечь от грустных мыслей, расспрашивала ее о прошлом, о молодости, о далеких и бурных революционных годах начала века, особенно о том, где и как она познакомилась с отцом. Лару интересовало буквально все. Она засыпала маму вопросами. И как-то вечером, увлеченная воспоминаниями о своей молодости, Марта Францевна доверительно поведала о том, что скрывали от Лары долгие годы:
– У нас в Германии есть родственник, но только никогда и никому об этом не говори.
– В фашистской Германии? – шепотом переспросила Лара.
– Да, в самой Германии, – тихим голосом ответила Марта Францевна и снова предупредила дочь: – Только никогда и никому об этом ни единого слова! Это наша семейная тайна. И ни в каких анкетах, которые придется тебе заполнять, на вопрос о том, что есть ли родственники за рубежом, никогда ни указывай об этом. Ты уже взрослая и должна все хорошо понимать сама. Только за одно такое родство нас могут выслать в Сибирь на каторгу.
– А что за родственник? – тихо спросила Лара. – По твоей линии?
– Нет. По линии твоего отца.
– Мамочка, расскажи подробнее! – Лара прижалась к матери и заинтересованно зашептала: – Я буду молчать. Честное комсомольское! Обещаю тебе!
– Тогда слушай. – Марта Францевна понизила свой голос и тоже шепотом произнесла: – В Германии живет троюродный брат твоего отца Вильгельм Гюнтер фон Штайнгарт. Он твой дядя.
– Он фашист?
– Не знаю, доченька. Все может быть. Но знаю точно одно, что он военный.
– Откуда тебе известно, что он военный?
– Я его видела, – произнесла Марта Францевна и тут же умолкла, поджав губы, сожалея о том, что эти слова сорвались с языка совершенно непроизвольно.
– Видела? – у Лары заблестели глаза. – Когда, мамочка?
– Давно. Двадцать лет назад, когда немецкие войска пришли в Крым.
– А разве они были в Крыму?
– И в Крыму, и в Феодосии. Но недолго. В Германии началась тогда революция, и они уехали в свой фатерланд.
И больше ни слова о нем не сказала, несмотря на просьбы дочери.
А несколько дней назад, в рождественские дни накануне 1942 года, Вильгельм Гюнтер фон Штайнгарт появился в Феодосии. Лара испугалась, когда увидела в окно, как возле дома остановилась черная легковая автомашина, из нее вышел статный немецкий генерал и в сопровождении двух офицеров направился к ее дому. Спешно накинув на плечи пуховый платок матери, она пошла открывать входную дверь.
– Марта! – произнес генерал и широко улыбнулся. – Здравствуй!
В его радостном возгласе Лара женским чутьем невольно уловила то, что многие годы скрывала от нее мать.
– Нет, я не Марта, а Леонора, – ответила и добавила. – Марта – моя мама.
– Как похожа! – воскликнул генерал. – Как похожа!
– Проходите, – пригласила Лара.
В комнате он представился: генерал-лейтенант Вильгельм Гюнтер фон Штейнгарт, их дальний родственник, прибыл из Берлина в Крым, в Феодосии пробудет всего несколько дней. Он не мог упустить такую счастливую возможность, чтобы не повстречаться со своими родственниками, которых не видел почти двадцать лет. Потом он представил своего адъютанта майора Ганса Хельгерта.
– Майор Ганс Хельгерт! – повторил за генералом высокий плотный офицер, и на его лице появилась приветливая улыбка.
– А это твой кузен Рудольф, – представил генерал второго молодого офицера, высокого, худощавого, с узким лицом.
– Обер-лейтенант Отто Рудольф фон Штейнгарт, – поспешно представился кузен, и его голубые глаза, опушенные белесыми ресницами, приветливо заискрились. – Можно и просто Рудольф. Я даже не предполагал, что в России у меня есть такая красивая родственница!
– А где же Марта? – спросил генерал. – Надеюсь, ее мы увидим? Она дома?
– Мамы нет дома, – тихо сказала Лара.
– Надеюсь, она жива?
– Я этого не знаю…
И Лара рассказала им о том, как ее с мамой и семьи других немцев, словно арестантов, под охраной поспешно посадили в товарные вагоны и повезли из Крыма в глубь России, как на станции Джанкой Лара отпросилась у охранника и пошла с чайником за кипятком, а мама осталась в вагоне с вещами. А тут налетели немецкие самолеты и стали бомбить станцию и эшелоны. Все вокруг горело и взрывалось, Лара чудом осталас