К полночи на аэродром в Херсонесе один за другим стали приземляться транспортные самолеты. Из Краснодара вылетело 16 машин, но трое потеряли ночью ориентир и вернулись. Самолеты доставили двадцать четыре тонны боеприпасов и две тонны продовольствия.
По подземному ходу с 35‑й батареи командующий, Военный Совет Черноморского флота и штаб вышли на аэродром. Там уже была и негодующе шумела неорганизованная толпа матросов и солдат. Раздавались выкрики: «Штабные крысы бегут первыми!», «Позор!» Толпу сдерживали спецназовцы, оттесняя и образуя коридор для прохода высшего начальства флота. Многие шли в морской форме без знаков различия, опустив голову, а некоторые в гражданских плащах.
Первым самолетом на Кавказ улетели Ф. Октябрьский, член Военного Совета Н. Кулаков, бригадный комиссар Кузнецов, генерал А. Ермилов. Спустя годы Октябрьский в письме Линчику признавался, что в целях маскировки, особисты переодели его в «гражданский плащ». От кого прятался командующий? От своих подчиненных, которых бросал на произвол судьбы?..
В первый самолет залез с вещами и комендант Херсонесского аэродрома майор Попов, на которого была возложена организация посадки на самолеты.
– Ты почему здесь? – рыкнул на него командующий.
Попова арестовали, дело передали в военный трибунал, но он бежал к немцам.
Последующие самолеты брали штурмом. В такой обстановке, имея посадочные талоны, не смогли попасть в самолет комиссар 386‑й дивизии В. Володченков, начальник штаба дивизии В. Степанов и другие. Не удалось влезть в самолет прокурору Черноморского флота бригадному военюристу А. Кошелеву, как он сам рассказывал: «Меня оттеснили!»
«Организовать нормальную эвакуацию было уже невозможно, – вспоминает А.И. Зинченко. – Кто посильнее, тот и попадал в самолет. На 3‑й самолет дошла моя очередь, но когда я попытался влезть, один из команды по посадке ударил меня сапогом в голову так, что я потерял сознание».
По улетавшим самолетам из толпы матросов и солдат, сдерживаемых автоматчиками, периодически раздавались выстрелы из винтовок и пистолетов. Всего тринадцать самолетов вывезли на Кавказ 222 начальника, 49 раненых и три тонны грузов.
В 1 час 30 минут Военный Совет Приморской армии в составе Петрова, члена Военного Совета Чухнова, начальника штаба армии Крылова и других командиров штаба армии, командиров соединений и дивизий, комиссаров собрались в штабном отсеке, толпились в коридоре. Собрались только избранные, у кого были пропуска на посадку. На лицах тревога и нервозность. Пришел старшина, присланный командиром батареи:
– Пошли!
Командный состав армии двинулся вслед за старшиной по подземному ходу-потерне, потом они по одному спустились по винтовой лестнице глубоко вниз, снова двигались гуськом по подземному коридору, снова поднимались по винтовой лестнице. А оттуда ход-потерна вывела на левый командно-дальномерный пост, и один за другим командиры вышли на поверхность, облегченно и радостно вдыхая свежий морской воздух. Вблизи поста в гранитной скале спуск к причалу. Над головой – звездное небо; взошедшая луна выстилала на море золотую дорожку. Глухо доносились артиллерийские выстрелы, пулеметная стрельба.
Причал охраняли автоматчики из состава отдельного батальона охраны 35‑й батареи. На прибрежных скалах и около причала уже собралось и толпилось множество неорганизованных военных и гражданских. Они шумно выражали недовольство и возмущение. Автоматчики оттесняли людей, образуя проход. Петров шел по живому коридору, не поднимая головы, смотрел себе под ноги. Боялся встретить знакомые лица. Взгляды людей были страшнее огня пулеметов и автоматов.
Начальник отдела укомплектования Приморской армии подполковник Семечкин на всю жизнь запомнил эти минуты, оставившие шрамы на груди:
«Мы шли на посадку на подводную лодку сквозь живой коридор. Я шел впереди Петрова, он сзади с сыном. Командующего узнали. Из толпы раздались негодующие крики, ругательства: “Вы такие-разэтакие, нас бросаете, а сами бежите!” И тут кто-то из негодующих дал очередь из автомата по командующему генералу Петрову. Но так как я находился впереди него, то вся очередь попала в меня. Я упал…»
Людей с причала переправляли на небольшом буксире «Папанин» на две подводные лодки, находившиеся мористее. На подводные лодки попали лишь счастливчики, имевшие пропуска за подписью Октябрьского и Кулакова. В списке значилось 139 человек, из них 77 человек от Черноморского флота. Подводная лодка Щ-209 приняла на борт 63 человека – Военный Совет со штабом армии, а подводная лодка Л-23 приняла 117 человек руководящего состава СОРа, то есть больше, чем значилось в списке.
Генерал Новиков выполнил приказ: продержался более суток. Пока разрозненные войска с тяжелыми боями отходили, оставляли первый рубеж обороны, генерал смог создать новый оборонительный рубеж у 35‑й батареи, используя старые земляные укрепления. Из остатков родной 109‑й дивизии, морских бригад и нескольких сводных батальонов, сформированных из тыловых подразделений, назначил командиров. За считанные часы генерал создал довольно прочный заслон. С утра и в течение дня 1 июля гитлеровцы предприняли десять атак, но так и не смогли прорвать оборону, сбросить в море. На батарее осталось всего несколько снарядов…
В ночь на 2 июля, когда подошли два катера, генерал Новиков и сопровождавшие его командиры начали выход из 35‑й батареи через амбразуру башни. Вот что писал полковник Пискунов со слов майора Какурина, начальника штаба 95‑й стрелковой дивизии: «Выходили вместе с генералом. Перед нами на пути к причалу встала стихия из лиц, находившихся на батарее людей. Они внимательно следили за деятельностью окружения Новикова. В результате оказались задержанными начальник штаба 109‑й дивизии подполковник С. Камарницкий, майор А. Какурин и начальник разведки 95‑й дивизии майор И. Чистяков. Сам генерал Новиков шел без гимнастерки, то есть без знаков различия.
Когда катер подошел к причалу, чтоб забрать генерала, то заслон моряков не выдержал. Толпа, несмотря на предупредительные выстрелы автоматчиков, прорвала заслон, стремительно бросилась по всему причалу. В воду полетели те, кто на краю ждал посадки. Немного погодя рухнула секция причала вместе с людьми, и в воде образовалось месиво из барахтающихся и пытающихся спастись сотен людей. А напор не ослабевал и люди падали, и падали…
Подошедший к первому причалу катер сильно накренился от нахлынувших на его палубу людей, которые почти все, не удержавшись, тоже попадали в воду. Катер выпрямился и отошел от причала. Многие вплавь стали добираться к катеру».
Об этих трагических минутах свидетельствует старшина 1‑й статьи И. Карякин:
«На пристани и мостике была сплошная масса людей. На склоне находился капитан 3‑го ранга Ильичев, оставленный Октябрьским старшим по эвакуации командного состава. Его попытки освободить мостик для прохода командного состава успеха не имели. Он и его автоматчики стреляли вверх и в передних людей, били короткими очередями… Был один или два часа ночи. После принятия людей и как только генерал Новиков зашел на палубу, катер отвалил и ушел в море…»
Но катеру СКА-0112 уйди далеко не удалось. На рассвете его обнаружили четыре немецких торпедных катера. Бой шел около часа. Один катер был потоплен, второй сильно поврежден. В небе появились «юнкерсы» и стали обстреливать катер. Он получил повреждения и стал тонуть. Моряки перестали сопротивляться. В живых из 20 человек команды и 74 эвакуированных осталось 16 человек, все кроме одного моряка были ранены.
Немецкий катер пришвартовался к борту. Раненых перетащили, перевязали. Мертвых оставили и, отплыв, подорвали тонувший катер. Комиссара Хацкевича тут же расстреляли. Пленных привезли в Ялту и высадили на берег. Среди них были генерал Новиков, капитан 2‑го ранга Заруба, политрук Звездин, старшина 1‑й статьи Карякин, командиры из штаба Новикова и члены экипажа катера.
Из воспоминаний И.А. Зарубы:
«Из концлагеря Новикова возили в штаб 11‑й армии. Новиков рассказал нам, что его привели в кабинет командующего, что с ним разговаривал сам Манштейн. Интересовался, как себя чувствует, не обижают ли? Спросил: “Почему не в форме?” Приказал одеть в генеральскую форму. Манштейн расхваливал доблесть и геройство наших солдат и предложил служить у немцев. Новиков ответил: “Я солдат и останусь верным присяге и Родине до конца! А за похвалу спасибо!”
Генерал Новиков погиб в 1944 году в немецком концлагере Флессенбург».
После войны адмирал Кузнецов, народный комиссар ВМС СССР, вспоминая то время, писал в мемуарах о том, что они, находясь в Москве, должны были своевременно подумать и ПОЗАБОТИТЬСЯ ОБ ЭВАКУАЦИИ Приморской армии, не дожидаясь телеграммы из Севастополя, и организовать вывоз людей и техники, как это было сделано с войсками в Одессе. Тем более что такие возможности имелись и кроме боевых кораблей. В начале августа из Азовского моря стали прорываться через Керченский пролив, простреливаемый противником, группы транспортных и вспомогательных судов в сопровождении боевых кораблей: «В Черное море прошли 144 различных суда из 217‑ти прорывавшихся»[1].
«Из-за невозможности вывести в Черное море в портах Азовского моря было уничтожено свыше 50 малотонных транспортов, 325 рыбопромысловых и более 2570 гребных судов»[2].
А разве нельзя было эту армаду кораблей – больших и малых – загодя отправить в осажденный Севастополь? Посадили бы по сто человек на триста рыболовецких, и уже более тридцати тысяч бойцов были бы спасены, бойцов смелых и отважных, закаленных в боях…
Официально об оставлении Севастополя сообщило радио Москвы в сводках Софинформбюро:
«По приказу Верховного командования Красной армии 3 июля советские войска оставили город Севастополь. В течение 250 дней героический советский народ с беспримерным мужеством и стойкостью отбивал бесчисленные атаки немецких войск…»