Глава двадцать третья
Оборона держалась на волоске, на стойкости и злом упорстве людей, которым отступать было некуда. За спиной – скалистые обрывы в море. Не было единого руководства, каждое подразделение, каждая группа действовала и оборонялась самостоятельно, только поддерживая живую связь с соседями, чтобы избежать полного окружения.
Враг вел себя самоуверенно и нагло. Автоматчики и снайперы просочились в район сгоревших автомашин и искалеченной техники и оттуда меткими выстрелами в спину уничтожали командиров, пулеметчиков…
Гитлеровцы шаг за шагом теснили последних защитников к морю.
Незадолго до наступления вечерних сумерек 12 июля по казематам и подземным переходам 35‑й батареи из уст в уста передавали приказ Комитета самообороны, который возглавил рано поседевший майор Ершов, вдохновитель последней победной атаки:
«В полночь закрываем и минируем все ходы и выходы. Кто желает прорываться к партизанам, может покинуть батарею».
Когда связной, сообщивший приказ, ушел, в каземате разведчиков повисла тягостная тишина. Под потолком слабым, тусклым светом горела лампочка. Сквозь толщину бетона едва слышно доносились взрывы бомб и снарядов. На откидной железной кровати, застланной армейским байковым одеялом, насупив брови, задумчиво сидел Алексей Громов, а рядом, прижавшись к его плечу, Сталина. В дальнем углу Сагитт прочищал дуло автомата. Чернышов ходил по каземату, как рассерженный лев по клетке, от стены до стены и обратно.
– Что будем делать? – вторично спросил он. – Сидеть или двигаться?
Сидеть – значит оставаться, двигаться – уходить.
– Двигаться! – решительно произнес Алексей.
– Верно! – поддержал Сагитт. – А то потравят тут, как крыс!
– Согласен! – твердо сказал Костя.
– Берем самое необходимое, – строго сказал Алексей, – но оружие и патроны в первую очередь!
Вопрос, куда двигаться, в какую сторону, не обсуждался. Уходить из казематов батареи можно было только в одну сторону, к морю, под скалы.
Сборы были короткими. Но когда Сталина стала сворачивать две синих армейских простыни и байковое одеяло, Алексей не утерпел, резко сказал:
– Брать только самое необходимое!
– Знаю! – ответила Сталина и добавила: – Сама понесу!
Но нести ее и свою поклажу пришлось Алексею. Сталина, торопливо ступая по камням, подвернула ногу. Она шла, сильно хромая, ничем не выдавая боль, которая возникала при каждом шаге. Подошли к обрыву. Снаряды с ревом проносились над их головами и улетали в море, там взрывались, вздымая высокие водяные фонтаны. Далеко внизу, под обрывом, глухо плескал прибой; набегавшие волны то и дело накрывали острые прибрежные камни, которые торчали из воды, как клыки гигантских чудовищ.
– За мной по одному, – сказал Костя Чернышов и первым стал спускаться по канату вниз.
Потом Алексей и Сагитт, связав веревкой поклажу, спускали ее вниз, а Костя принимал. Личное оружие и автоматы каждый держал при себе. Толстый канат, отполированный ладонями моряков, напомнил Сталине канат, прикрепленный к потолку в спортивном зале. У гимнастов считалось шиком подняться под потолок на одних руках, держа углом вытянутые ноги. Теперь она, обняв канат ногами, перебирала руками и плавно скользила вниз.
Внизу под скалой было сыро, угрюмо, пахло морскими водорослями и трупами. Их было много, они плавали, как живые. И живых людей тоже было много, в основном раненых. Они ютились на берегу, на камнях и в глубоких темных пещерах, которые в гранитных скалах за тысячелетие выдолбило волнами трудолюбивое море.
Костя шел впереди, он знал все ходы и выходы. Еще весной он, по заданию командира разведки капитана Кравцова, вместе с Андреем Серовским обследовали почти весь берег, облазили все прибрежные щели и пещеры. Командование опасалось, что немцы могут заслать сюда диверсантов, а то и высадить десант. Для охраны берега выставляли охрану, устраивали засады.
Сталина шла за Алексеем, опираясь на палку. Замыкал группу Сагитт. Это он раздобыл крепкую палку для Сталины. Она шла, закусив губу. Боль в ноге давала знать о себе. Ей было очень трудно двигаться вдоль берега по беспорядочно нагроможденным камням разных размеров и формы. Кроме этих неудобств надо было выбирать место, куда поставить ногу, дабы не наступить на раненого или убитого.
В прибрежной воде тоже было много трупов. Большинство из них замерло в какой-то изогнутой позе, головой вверх, едва выступая из воды. Ее душила обида за этих моряков и красноармейцев, погибших на последнем рубеже, и горькое чувство собственного бессилия изменить что-либо.
В отдельных местах в отвесных скалах прибоем морской волны были вымыты большие и малые пещеры. В них тоже находились люди. Рядом с ранеными бойцами были и гражданские, в основном женщины и дети разных возрастов.
– Не отставать! – велел Костя. – Еще далеко топать!
Впереди выпирала, уходя далеко в море, крутая и высокая скала. Голые, безжизненные берега-обрывы. Мрачные, отвесные скалы: ни единого кустика, ни травинки. Сама природа, казалось, отвернулась от них. Каменистый берег сузился, а потом оборвался у небольшого поворота. Дальше двигаться было невозможно. Берега не было. Из воды торчали камни. Два крупных, остроконечных, высотой с одноэтажный дом камня преграждали путь. А впереди – морские волны с белой пеной монотонным шумом разбивались о высокую каменистую стену.
– Надо обогнуть мыс, – сказал Костя.
– Как? – спросила Сталина, не видя возможности двигаться по берегу – его просто не было.
– Придется плыть, – сказал Костя. – Вода теплая!
Послышался рокот моторов и громкая команда Алексея:
– Ложись!
Из-за мыса выскочили два торпедных катера, и сразу раздался, увеличенный эхом, грохот скорострельных пушек и стрекот крупнокалиберных пулеметов. Били по берегу, в упор, расстреливая беззащитных людей. Пули звонко шлепались по камню, за которым укрылись Алексей и Сталина.
– Итальяшки помогают фрицам, – выругался Сагитт.
На флагштоке каждого катера развевался полосатый итальянский флаг.
Только ушли катера, как с моря налетели «юнкерсы». Бомбардировщики шли на низкой высоте, издалека обстреливая берег пулеметами, и, взмывая вверх перед каменистыми кручами, сбрасывали бомбы под скалы, целясь в пещеры, где скрывались люди. Взрывы, грохот, обвалы, отчаянные крики… Потревоженные чайки тоже кричали, испуганно метались над водой, то резко взлетая вверх, то стремительно падая в волны.
Солнце опускалось за мыс, и темные тени легли на море. Только вдали оно ласково светилось бирюзовой гладью. Надвигался вечер.
– Здесь заночуем? – спросил Алексей.
– Нет! – ответил Костя. – Надо двигаться. Там, за мысом, хорошая бухта и есть то, что нам надо!
А что именно, не сказал, но намек был обнадеживающим. Стали готовиться к плаванию. Сагитт вынул из походного мешка автомобильную камеру.
– Из твоей полуторки, – пояснил он Сталине и стал надувать камеру.
– Выходит, ты заранее готовился к плаванию? – спросил Алексей.
– Да! Если бы вы решили остаться, я все равно бы ушел один.
Надутый черный круг Сагитт отдал Сталине. Та поблагодарила его теплым взглядом.
Первым плыл Чернышов – автомат за спиной, прикреплен к узлу. За ним, уверенно загребая руками воду, двигался Громов с крупной поклажей на спине.
– Не отставай! – сказал он Сталине.
Сталина плыла в автомобильной камере, которая держала ее на воде. Автомат лежал перед грудью на камере, а ремень обмотал шею, мешал дыханию, но она не стала его снимать и распутывать, терпела. Волны бросали ее к скале, к острым камням, она прилагала все усилия, чтобы держаться на некотором расстоянии от опасных камней. А у самого мыса Сталине не удалось сразу обогнуть скалу, ветер понес ее в открытое море. Она работала обеими руками, но ветер и подводное течение уносили ее все дальше от мыса.
– Держись! – крикнул Сагитт, плывший сзади.
Он подплыл и успел схватить за камеру. Ему на подмогу поспешил Алексей, и вдвоем они помогли ей преодолеть опасный участок.
– Не отдадим тебя морю! – улыбался Алексей.
За крутым поворотом, за высоким скалистым мысом открывалась уютная бухта. Здесь было тихо, мирно, ни ветра, ни волн. Вечернее солнце освещало этот прелестный уголок. Бухту с трех сторон окружали и оберегали, словно гигантские ладони, высоченные гранитные скалы, поднимавшиеся вверх на добрую полусотню метров. Внизу у берега виднелся темный проем пещеры. Но войну напоминала огромная свалка сброшенных с вершины транспортных средств. У берега и в воде громоздились поломанные, покореженные легковушки, фургоны, грузовые машины разных марок, советские и немецкие.
Сталина плыла за Алексеем и любовалась чудесной бухтой, мысленно благодарила Костю, который привел их сюда. Чернышев уже достиг берега и шел с тяжелой поклажей на спине по пояс в воде, за ним двигался нагруженный Алексей. Сталина тоже подплыла и уже нащупала ногами дно. Перестав грести, она облегченно вздохнула и взяла в руки автомат, чтобы распутать и освободить шею от ремня.
Но в этот момент из-за свалки машин на берег выскочили трое мужчин, обнаженных по пояс, загорелых, давно небритых, заросших, лохматых, вооруженных немецкими автоматами.
– Руки вверх! – заорали они требовательно. – Бросай оружие!
Прогремела короткая автоматная очередь, гулко умноженная эхом.
Костя, а за ним и Алексей, понимая свою беспомощность, подняли руки.
– Выходи по одному и бросай оружие!
Сталина вздрогнула от неожиданности и тут же собралась. Она сердцем почувствовала смертельную опасность. Месяцы войны научили ее в любой обстановке, превозмогая страх, действовать быстро и решительно. Любовь была сильнее жалости к самой себе. Стрелять в Алексея, в ее любимого, пусть хоть и над головой, она никому и никогда не позволит! Ни немцам, ни кому бы то ни было! И она среагировала моментально. Сняв рывком предохранитель, Сталина в то же мгновение открыла прицельную стрельбу из своего автомата.