Рядом с партой Мэгги учительница задержалась. Она выглядела уставшей.
– Ты хочешь доделать работу?
– Да, – Мэгги смотрела мимо мисс Келли, через плечо. Никому не нравилось быть с ней наедине.
– Ханна ждёт, когда за ней придёт отец. Он будет здесь только в половине четвёртого. Посидишь с ней? У меня ещё есть дела перед вечерними занятиями.
Вот и оправдание, чтобы не торопиться домой.
– Да, мисс Келли, – сказала она. – Конечно.
И они остались одни. Мэгги смотрела на свою тетрадку. Она не могла сосредоточиться на том, что пишет, что значат эти слова. Что-то из Евангелия от Матфея. «Если же Я Духом Божиим изгоняю бесов, то, конечно, достигло до вас Царствие Божие».
Ветер сотрясал потолочные балки. Лампы, висевшие на стенных крюках, дрожали вместе со стенами. Они не горели. Было ещё рано. Но за окном собиралась гроза, уже погрузившая класс в темноту.
Мысли Мэгги нарушило тихое царапанье карандаша. Она взглянула на Ханну, которая писала, прикрывая бумагу рукой, и болтала ногами под партой, не доставая до пола. На ней было жёлтое платье, волосы завязаны двумя жёлтыми ленточками. Мэгги не помнила, шесть ей или семь. В школе она была самой младшей.
Часы показывали десять минут четвёртого.
Не стоило ей задерживаться. Родители рассердятся, что Кейт пошла домой одна. Вот бы Мэгги могла встать и просто шагать и шагать – не к дому, а куда-нибудь в лес, на свободу.
Ей послышалось, что снаружи – у самой двери, выходящей на новое здание, – по земле волочат что-то мокрое и тяжёлое. Она обернулась: за окном что-то мелькнуло – плечо мужчины, тёмная куртка, шляпа.
Задняя дверь открыта. Мэгги была уверена, что всего пару мгновений назад она была закрыта, но теперь стояла нараспашку, покачивалась на тугих скрипучих петлях, и по классу загулял кусачий сквозняк.
Она оглянулась. Ханна отложила карандаш. Смотрела туда же, куда и Мэгги.
Шорохи на улице прекратились. Мэгги отодвинулась от стола и пошла закрыть дверь. Снаружи, позади резких контуров нового здания на фоне неба, она увидела мужчину и женщину. Они стояли на опушке.
Мужчина опёрся на мотыгу. Его лицо под сдвинутой на затылок чёрной шляпой было худым и морщинистым. Белый мужчина с запавшими щеками, с чёрной бородой, клочковатой и неухоженной. На нём были чёрная куртка и сапоги – фермерская одежда, но такую уже давно никто не носил. Он выглядел больным, голодным – она видела воспалённые красные глаза.
Женщина сцепила перед собой руки: её лицо было острым и угловатым, глаза – глубокими и тёмными. Юбка из тяжёлой плотной ткани, на голове белый чепчик.
Моросило. Пахло раскопанной почвой. Холодные капли хлестнули по лицу, и Мэгги их стёрла, но мужчина с женщиной не двинулись с места.
В ней, словно ил, оседал страх.
Поскрипывали плоские балки, державшие крышу-скелет. К одному столбу привязали лестницу, теперь дрожавшую на ветру. Её стук на миг отвлёк Мэгги, а когда она снова перевела взгляд, мужчина и женщина уже пропали.
Привиделось, подумала она. Иногда перед приступом головной боли мир становился как сон – перекошенный, яркий и искажённый. Наверняка всё дело в этом.
Тихие шажки – рядом в дверях встала Ханна и взяла Мэгги за юбку.
– Что это? – шёпотом спросила она.
Мэгги попыталась ответить. Слова застряли в горле. Не стоило оставаться. Она была здесь лишней.
Они должны уйти.
– Не знаю, – выдавила Мэгги. Снова утёрлась, а опустив руку, заметила движение. Обернулась. Тёмный силуэт, который она принимала за старое дерево у восточной стороны здания, оказался бородатым фермером, причём совсем близко. Он смотрел на Ханну.
– Кто это? – прошептала она.
«Шевелитесь», – пыталась приказать Мэгги ногам, и наконец они подчинились.
– За мной, – она затащила Ханну за руку обратно. Девочка запиналась в своих туфельках, всё ещё оглядываясь через плечо. За окном мелькнула тень – фермер шёл к двери. Мэгги сжала её руку и побежала по классу между партами. Теперь она тащила Ханну за собой, чувствуя такие холод и тяжесть, словно бежала через холодную воду. Оглянуться не смела, но чувствовала: он там, следует по пятам. Выход близко. Пара секунд – и они на главной улице.
Мэгги потянулась к ручке, распахнула дверь. Лицо ужалил порыв дождя. Девять белых ступенек, ведущих в школу, были острыми и скользкими, и она чуть не поскользнулась, пошатнулась вперёд, к земле. Удержалась – и вот тогда обернулась и увидела, что тёмный силуэт совсем близко.
Вот она держит Ханну за руку – а вот уже нет.
Всё происходило беззвучно, словно под водой. Жёлтое платье Ханны полыхнуло на фоне тёмного неба – красочное пятно в воздухе, – а потом в мгновение ока рухнуло на улицу.
Хруст, с которым сломались её ручки, – Мэгги никогда его не забудет. Был ужасен и крик Ханны несколько секунд спустя, но в память навсегда врезался именно тот отчётливый хруст. Так нога наступает на хрупкую ветку и ломает её пополам, а потом – ещё раз.
Ханна на мокрой дороге, плачущая, с вывернутыми руками, в перепачканном ярком платье; и вдруг её отец – бежит к ним, что-то крича, а что – Мэгги не понимала. Она почувствовала на затылке жаркое дыхание, но, развернувшись, никого не увидела. Обернулась на класс – противоположная дверь всё ещё открыта, всё видно до самого каркаса нового здания, и там ей померещилась женщина, закрывшая лицо руками.
Когда она обернулась, мистер Крейн уже взял Ханну на руки, но смотрел не на неё, а на Мэгги – и на его лице застыли изумление и гнев.
Он обвинил Мэгги через несколько часов, когда уже совсем стемнело. Сперва, пока Ханна кричала и плакала, они ещё помогали друг другу. Мэгги сбегала за доктором, а он ждал рядом с дочерью. Когда вернулась – поблагодарил.
– Он меня швырнул, – наконец заговорила Ханна. Слёзы высохли, лицо, бледное от боли и шока, исказилось. – Он меня швырнул.
Но мистер Крейн велел ей молчать.
Мэгги сидела в кухне с Лией и матерью, когда в дверь заколотили. Отец только-только вернулся с работы, ещё не разулся и не снял шляпу, поэтому открыл он. Было около семи.
– Я пришёл сказать вам, мистер Фокс, – раздался из коридора пронзительный и яростный голос, – что ваша дочь – злая и грешная девочка.
Наверное, Джон Фокс сперва не понял, о какой из дочерей идёт речь. Но мистер Крейн продолжал:
– Не могу представить, по какой злодейской причине, но она сбросила мою дочь со школьной лестницы, и я видел это собственными глазами. Надеюсь, вам никогда не доведётся слышать, как ваш ребёнок ломает кости, мистер Фокс.
Мэгги надо было сразу возразить и сказать, что Ханна просто поскользнулась. Всё было бы намного проще.
Но она попыталась сказать правду. Вышла в коридор вся в слезах.
– Мистер Крейн, – она встала за отцом. – Мистер Крейн, я её не трогала, я бы никогда… как вы можете…
Отец резко развернулся к ней.
– Мистер Крейн, в школе был кто-то ещё. Спросите Ханну, она вам скажет.
– Ханна не понимает, что говорит. Она бредит от боли.
– Там был человек – или не человек, а что-то ещё… – она сглотнула, от паники в горле встал комок, и следующие слова прозвучали хриплым шёпотом. – Мистер Крейн, по-моему, в школе есть привидения.
Потом она ещё не раз вспомнит этот момент. Вновь и вновь. Презрение и гнев на их лицах. Как вспыхнули её щёки, когда она услышала мать и Лию в коридоре и обернулась к их изумлённым лицам. «Привидения».
Они бы поверили, что Ханна поскользнулась, но в такое кто поверит? Сказать эдакую чепуху – всё равно что сознаться.
Мистер Крейн обернулся к отцу.
– Мистер Фокс, – прошипел он. – Девочка спятила. Она безумна.
Но раз сказав, Мэгги не отступалась от своих слов. Теперь у неё появилась цель, и цель эта была не только оправдаться: в школе небезопасно. Там творится что-то неладное. Новое здание нужно снести. А надгробия – вернуть на место. В этом она не сомневалась – иначе пострадает кто-нибудь ещё. Она твердила это без конца. И каждый раз отец только больше кривился.
В школу она не вернулась, и поползли слухи, что к делу привлекут полицию. Мистер Крейн втайне послал Эми и Айзеку письмо, о котором Мэгги не полагалось знать, но она была уверена, что в нём он просил выставить Фоксов на улицу.
Им говорили, что Ханна очень больна. Не в себе от шока. Обе её руки сломаны, она плачет днями напролёт.
– Мужчина и женщина, – говорила Мэгги. – Я знаю, что я видела. Они злились. И у мужчины была какая-то сила. Я не могу объяснить, просто знаю. И всё ещё чувствую его, словно он ко мне прилип…
Мать в слезах уверяла, что Мэгги что-то путает, что всё это какая-то случайность.
Но он правда прилип: его гнев пристал к коже, словно какой-то несмываемый осадок.
Послали на ферму за Кельвином. И он мягко ей объяснил, что в некоторых условиях разум порождает фантомы и произошёл только несчастный случай.
Эми выслушала все её возражения и долго на неё смотрела.
– Вы мне верите? – спросила Мэгги.
– А ты сама себе веришь? – вопросом ответила Эми.
Мэгги не знала, что сказать, потому как одновременно верила и не верила.
А Лия заявила так:
– Пора это прекращать. Просто скажи, что она поскользнулась, Мэгги, или ты не знаешь, что случилось, но свою байку о привидениях бросай. Неважно, что ты считаешь правдой. Мне всё равно. Но если будешь во всём винить привидений, тогда и правда покажешься злой девочкой, как говорит мистер Крейн. Перестань.
Но она не могла. Повторяла вновь и вновь, до хрипоты, и всё равно ей не верил никто, кроме Кейт. Эми и Айзек отстранились от них, проводили на работе целые дни, ужинали отдельно, говорили, что молятся за исцеление ребёнка. Мэгги снова пыталась объясниться с Эми, но её к ней не подпускали.
Она знала, что ей не верит и мать, но это почему-то задевало не так сильно. Мать её любила. В этом Мэгги никогда не сомневалась. И будет любить, даже если дочь совершит страшное преступление, если солжёт, украдёт или кого-нибудь убьёт. Но мать мягкая, слишком мягкая и робкая, всегда слушалась того, кто громче рявкнет. Она не из тех, кто поспорит или заступится. Мэгги знала: даже если бы мать поверила, она бы всё равно не выступила против Джона Фокса, Джеймса Крейна, Лии и Кельвина, хором т