вердивших, что всё это неправда. У матери куда лучше получалось утешать, чем спорить.
Но вот Эми. У Эми на всё имелось своё мнение – причём обдуманное и весомое. Эми часто с ней беседовала, давала книги, подбрасывала трудные вопросы – она разглядела в Мэгги потенциал, что-то такое, чего она вроде бы и не видела в себе. Эми её уважала. Любовь матери не поколебалась бы, что ни делай, но вот уважение Эми надо было ещё заслужить – и от его утраты стало чуть ли не так же больно, как от перелома. Ей велели не выходить из дома, а через несколько дней после происшествия Лия приложила к её лбу руку и сказала:
– Да у тебя жар, Мэгги. По-моему, ты заболела, – посмотрела на мать и многозначительно прибавила: – Должно быть, она болеет уже давно. И сама не понимает, что говорит.
Жар. Лия с матерью только это и твердили, переодевая её в ночную рубашку. Приносили то воду, то влажное полотенце на лоб. Подтыкали одеяло. Перешёптывались. Убавляли свет ламп.
Кейт слонялась в дверях, потом стала помогать. Принесла пучок высушенных трав и подержала над свечкой. Затем раздула огонёк и оставила их тлеть в мисочке.
Села на кровати Мэгги и посмотрела на сестру.
– А ты правда болеешь? – прошептала она.
– Не знаю, – ответила Мэгги.
За дверью спальни Лия гнула своё:
– Она не знала, что творит. Жар – она была не в себе. Её нельзя ни в чём винить.
– Иначе ведь уму непостижимо, – шептала мать. – Чтобы она такое наделала.
– Разумеется, мама, – твёрдо заявила Лия. – Жар.
– Значит… доктор…
– Нет. Никаких докторов. Мистер Крейн знаком со всеми докторами в Рочестере. Ты её мать. Тебе лучше знать, когда твоя дочь больна. Правильно?
– Но, Лия… я не…
– У девочки сильная лихорадка. Это знаешь ты, это знаю я. И не о чем тут больше говорить.
И тогда, в тёмной комнате с резким запахом горящего шалфея и травы зубровки, Мэгги и вправду почувствовала себя больной. Ужасно больной. В черепе словно били в барабаны, перед глазами всё плыло. Может, её заразил гнев того человека. «Да, – подумала она, – теперь я больна».
Созвали собрание.
Мэгги сидела, привалившись к подушкам и глядя, как мерцает и чадит свечка у кровати, а внизу, в кабинете, говорили о ней. Кейт присела на лестнице и с каждым новым гостем бежала докладывать Мэгги. Пришли Джеймс Крейн, и местный врач, и Кельвин, и их отец, и Айзек – всё-таки это его дом.
Когда кабинет закрыли, Кейт юркнула в чулан по соседству, где можно было приложить ухо к стене и подслушивать. И когда встреча закончилась, Кейт вернулась и всё пересказала.
Ни к чему привлекать полицию, сказал Кельвин. Семья Фоксов поможет оплатить уход за девочкой, он и сам заплатит, если понадобится, но Мэгги больна, это всем понятно: в тот день у неё был жар – об этом никто не знал, но она не ведала, что творила. Всё это ужасный несчастный случай.
Кейт разыгрывала разговор в лицах. Для Джеймса Крейна – щурилась и говорила глубоким голосом. Доктор вежливый. Кельвин нервный.
Джеймс Крейн:
– Я всё видел собственными глазами. Эта девочка – зло.
Доктор:
– Разве так можно говорить. У неё определённо какая-то болезнь. Умопомрачение…
– Да самая обычная болезнь, ничего особенного, – говорил Кельвин. – Жар. Всё пройдёт.
Говорил:
– В школе слишком крутая лестница.
Говорил:
– Мы оплатим лечение Ханны.
Джеймс Крейн:
– Вопрос не в этом. Денег у меня в достатке. А вы, собственно, кто вообще такой? – спросил он Кельвина.
– Решительные действия, – говорил врач. – Какая-то… истерика, девочку нужно увезти в тихое место для лечения…
– Я повторяю ещё раз, – Джеймс Крейн повысил голос, – я видел, как девочка столкнула мою дочь – сбросила мою дочь… Ханна ударилась о землю сильнее, чем если бы просто поскользнулась…
Наконец взял слово отец – но не для того, чтобы заступиться.
– Мы её увезём. Уедем как можно скорее. Расплатимся и уедем. Этого довольно?
– Нужно вызвать полицию, – сказал Джеймс Крейн.
– Ей только пятнадцать, – вмешался Кельвин. – Полиция… это неправильно…
– Она уже не ребёнок, – не унимался Джеймс Крейн. – Должны быть последствия.
– Последствия будут, – пообещал Джон Фокс. – Будут.
Глаза щипало. Кейт то и дело пропадала из поля зрения. Было очень жарко. И Мэгги всё думала: «Теперь я и правда больна».
Глава 13
Рочестер
Апрель, 1848
От реки тянуло запахом железа. Мэгги оперлась на каменный бортик моста, привстала на цыпочки, чтобы заглянуть за край и сделать глубокий вдох. Железо смешивалось с сырым травянистым ароматом весны. Её организм совсем сбит с толку: когда они уезжали из Хайдсвилла, стояла зима, а здесь уже почему-то весна.
Они прибыли вчера поздно ночью и рухнули в постель как подкошенные, толком не поговорив с Лией и не взглянув на её дом. Мэгги проснулась первой и встретила сестру на кухне. Та её поджидала и предложила вместе сходить на рынок.
Мэгги взглянула на север, вниз по течению. Их не было в Рочестере почти пять месяцев. Теперь всюду стояли новые постройки, на берегу теснилось больше мельниц, домов и транспортных контор, чем она помнила, и работало там больше народу.
Она знала, что город наводнили тысячи людей, едущих на запад, – но тысячи оседали и здесь. Раньше отец, бывало, на них жаловался – особенно на ирландцев, им он никогда не доверял, – на всех тех, кто приехал копать канал да так и остался, открывая себе для развлечения таверны, игорные дома или что похуже. Но город же должен как-то строиться, правильно?
Приезжали сюда и с юга – бежали из рабства вдоль реки Дженеси до её впадения в Онтарио. Столько людей, все в движении. От одной мысли об этом её сердце билось быстрее.
Она повернулась к Лие.
– Ну? – спросила она. – Ты когда-нибудь скажешь, что думаешь?
– О чём?
– О брошюре. Я же знаю, ты её читала.
Лия наблюдала за небольшим пакетботом, рассекающим воду. На ней было чёрное платье. Она всегда так ходила – надеялась, что примут за вдову. Чёрное платье со скромным кружевным воротником, почти наверняка слишком тяжёлое и душное для такого дня. На лбу выступили капли пота.
Красавицей сестру не назовёшь, но взгляды она привлекала – люди на неё оборачивались.
– Прочитала, – сказала Лия. – Да.
Свою брошюру – с именами на каждой странице – Мэгги по приезде спрятала в тумбочку у кровати для сохранности. Она была уже захватанная, страницы рассыпались. Мэгги планировала как можно скорее отнести её Эми, показать печатные слова, написанные мужчиной. Имя её отца на обложке. Со всем этим спорить невозможно.
– И? – сказала Мэгги.
– Ты, должно быть, очень довольна.
И что это значит? Как же порой трудно разговаривать с Лией. Она словно говорит шифром, за каждым словом кроется двойной смысл.
– Не довольна. Мне всё равно. Там просто правда.
– Ты надеешься, люди это прочитают и вспомнят твою историю про школу. Если это правда, то и тогда ты, возможно, не лгала.
Это её задело. Мэгги сделала глубокий вдох, впустила в себя запах воды.
– А я и не лгала. Теперь никто не будет сомневаться, – она подпустила в голос уверенности. – Я бы хотела встретиться с Эми. Она должна знать, что случилось. Все должны знать. Все должны прочитать показания. Показания настоящих свидетелей.
Лия как будто не слушала.
– В брошюре мне показалось странным, что никто не спросил тебя с Кэти. Словно никого не интересовало, что думаете вы.
– И никогда не интересует, – отрезала Мэгги.
– Ну меня в данном случае интересует. И весьма. И если всё это твой план, чтобы заставить людей поверить…
Мэгги начала качать головой.
– …Тогда поздравляю с оглушительным успехом, я очень впечатлена.
– Нет, Лия, нет. Всё не так. В доме были стуки, которые никто не мог объяснить. И все их слышали. Мы задавали вопросы, на них кто-то отвечал.
– Но, Мэгги… – Лия осеклась, подбирая слова. Она поставила корзинку и взяла сестру за руку. – Мэгги, этому духу не пришлось помочь? В общении? Со всеми этими стуками, шорохами и прочим.
Мэгги стряхнула её руку. Желудок скрутило тугим узлом.
– Потому что я обманщица? – сказала она. – Ну правильно. Я и это выдумала, чтобы столкнуть Кэти с лестницы и обвинить во всём привидений, да только руки не дошли.
– Мэгги.
– Ты уж берегись, а то и тебя спихну в реку. Я сильная.
– Мэгги.
– Всё было по правде.
– Конечно. Я не сомневаюсь, что дух настоящий. Но ведь не помешало добавить драмы и от себя, правильно? Я же знаю вас с Кэти, знаю ваши проделки, как вы дурачили нашего отца… Я не говорю, что вы лжёте, только говорю, что вы всегда умели устроить представление…
– Это не представление.
– Но если бы это было представление… послушай, Мэгги. Если бы это и было представление, я бы не возражала. Понимаешь?
Мэгги пыталась её понять. Она знала, что Лия, пропустив всё самое интересное, обидится, что ей захочется как-нибудь поучаствовать. Но возникло ощущение, будто старшая сестра уже умчалась вперёд, обставив её на два шага, и теперь дожидалась, когда Мэгги её догонит.
– Ты бы не возражала?
– Нет.
– Почему? После школы ты велела больше не рассказывать байки.
– Это другое. Здесь всё совсем иначе. Я три раза перечитала брошюру, Мэгги. Это что-то из ряда вон. Она у меня из головы не идёт. Я каждый день думаю о том, что всё это значит. Или что может значить. И я давала почитать брошюру друзьям – их это очень заинтересовало. По-моему, они бы хотели с тобой познакомиться, раз теперь ты приехала.
Мысль о том, что с ней кто-то хочет познакомиться, удивляла – и воодушевляла.
– Что бы ты сейчас ни ответила, Мэгги, – тихо произнесла Лия, – можешь рассчитывать на мою поддержку.
– Поддержку? Как тогда, с мистером Крейном?
Лицо Лии изменилось.
– Да. Именно так.
Они молча уставились друг на друга в ясном утреннем свете. Мимо по мосту, насвистывая, прошла на работу ватага мальчишек, Лие пришлось посторониться.