Эми поставила посреди стола керосиновую лампу.
– Друзья, – объявила она. – Начнём?
Элизабет с мистером Гарретом всё ещё сидели на диване, обсуждали лекцию с четой Грейди. Мэгги их не знала. Тоже квакеры, но переехали из Огайо совсем недавно. Она пыталась понять, зачем они пришли, и не могла предугадать, одобрят ли они происходящее.
Наконец все потянулись к столу.
Лия говорила правду: они ничего не подготовили. Оставались простейшие трюки. Постукивания, возможно, трясущийся стол. Но если погасить лампу, воцарится полная тьма – а это уже половина победы.
Мэгги чувствовала, что отчасти осталась мыслями в зале, ещё силилась услышать Эверетта Тёрнера. Человек, вышедший к ним, заявил, что их одежда сшита из хлопка, собранного рабами, – а эти люди как ни в чём не бывало уже перешли к следующей части вечерней программы.
Лия положила ей на спину руку и мягко подвела к столу.
– Как вы это называете? – спросила Сьюзан Грейди. – У вашего занятия есть название?
– Для нас это ещё в новинку, – сказала Лия. – Мы провели совсем мало опытов. Но есть такое слово – «сеанс»…
– И верно, – заметила Эми. – Очень подходит. Означает «заседание», «собрание».
Здесь было холоднее, чем в гостиной Лии, но не сквозило. Сухой воздух стоял недвижно, как в пустой церкви.
Мистер Гаррет сел напротив Мэгги, внимательный и заинтересованный. Но Элизабет снова встала и отошла к серванту налить себе воды из кувшина.
– Элизабет, – спросила Эми, – ты к нам присоединишься?
Скорее нет. Её явно тянуло к дверям, во взгляде читались сомнение и раздражение. Она отпила.
– Даже не знаю.
– Лиз. – К ней обернулся мистер Гаррет. – Давай.
В Хайдсвилле это показалось бы странным – чёрные и белые за одним столом. Да и в Рочестере подобное одобрили бы не все. Раньше Мэгги такие вопросы не волновали, но после речи Эверетта Тёрнера в ней проснулся стыд. Она поймала себя на мысли: странно, что мистер Гаррет и Элизабет не ненавидят их всех. А может, и ненавидят.
Хотя они и сами, конечно, северяне. Здесь все носят одну и ту же одежду.
Наконец Элизабет подошла и заняла последнее свободное кресло.
В комнате стоял аромат сухих цветов, хотя их и не было видно.
– Итак, – сказала Эми. – У нас нет особых ожиданий. Мы просто мирно посидим вместе. Мы рады находиться в обществе друзей.
Все с ней согласились, а потом Мэгги почувствовала себя в центре общего внимания.
Эти люди ждали только её.
– Возьмёмся за руки? – тихо подсказала Лия, глядя на Мэгги.
– Да, – Мэгги распрямилась, обвела взглядом каждого за столом, как она надеялась, с безмятежным и уверенным выражением. – Мы возьмёмся за руки. И положим их на стол, вот так.
Мэгги видела, что Александру Грейди не нравится слушать приказы от девочки, но он всё же со вздохом взял за руки Элизабет и Айзека.
Мэгги взяла Лию и Сьюзан Грейди. Кейт – Лию и Айзека.
– А теперь закроем глаза.
Сама Мэгги не зажмурилась, пока не убедилась, что все послушались. Затем Лия убрала руку от Мэгги и притушила керосиновую лампу, пока в комнате не стало темно. Лия снова охватила ладонь сестры и сжала.
Тишина окрепла, потяжелела. Шум вечера, духота, свет и разговоры – всё забылось; из-за их внезапного отсутствия тишина углубилась, стала сильнее.
Это почувствовали все. Мэгги не сомневалась.
И ждала.
За столом ощущалось движение – кто-то ёрзал, кто-то тяжело выдохнул. Неуверенно или взбудораженно переговаривались. Мэгги чувствовала нетерпение Элизабет: «У меня есть дела поважнее», и в ответ нетерпение зашевелилось в ней самой.
Но она ждала.
Слава темноте. Любой мог открыть глаза – но ничего бы не изменилось. Мэгги сидела с открытыми глазами, но различала только смутные силуэты и тени и то сама могла бы их придумывать. А это меняло всё. Лишало уверенности, дарованной светом, – возможности увидеть, чтобы поверить.
И затем в этом ожидании то, что раньше казалось тишиной, раскрылось. Скрип пола, слабое постукивание, возможно мотылька о стекло окна, и тихие звуки людей: шелест верхних юбок о петтикоты[2], шарканье ног по ковру. Кто-то влажно, хрипло дышал. Болезнь. Замечали ли они это раньше?
Она ждала. В таком состоянии могли прийти любые мысли, разум работал иначе – и трюки уже были ни к чему.
Что-то приближалось. Надвигалось на них. Она потянулась навстречу мыслями. Или, подумала она, скорее яростной надеждой, заточенной страхом. Всё по-настоящему.
У всех в мыслях кто-то есть – ушедшие любимые люди. Даже у Элизабет. Как тут удержаться? Даже если не веришь. Всё-таки задумываешься, что бы ты им сказал. Что меняет знание о том, что они до сих пор здесь.
Стук по столу с тем же успехом мог быть канонадой – он потряс круг так, что все вскрикнули и крепче вцепились в соседей.
Это Лия, уже не державшая Мэгги за руку, постучала костяшками. Затем снова схватила её кисть, словно напоминая, чем они должны заниматься. «Незачем, – хотелось ответить Мэгги, – здесь уже есть что-то настоящее». Но шум сбил настрой, и она засомневалась. А люди ждали.
– Здесь есть… – она сглотнула, сделала вдох. Во рту пересохло. – Здесь кто-нибудь хочет поговорить с нами?
И, не дожидаясь Кейт, щёлкнула большим пальцем ноги. В этой комнате хруст прозвучал так тихо, что его бы и не заметили, если бы не подходящий момент, не темнота, не обострённое нервическое внимание гостей.
– Тебя знает кто-то за столом?
Она щёлкнула тем же пальцем. «Да». Теперь стол словно искрился, нервы горели, как огни. Мэгги перевела дыхание. Почувствовала прилив уверенности. И тут в голову пришло имя. Словно прожгло темноту перед глазами. «Либби». Сердце забилось. Есть имя.
– Если моя сестра будет называть буквы, ты скажешь своё имя?
«Да».
Она имела в виду Кейт, но Лия сказала: «А». И замолчала. Тишина. «Б». Лие это давалось, она вычислила тихий размеренный темп и тон, который настраивал на особый лад. «В», «Г» и так до «Л», когда Мэгги щёлкнула пальцем, – и они начали заново.
С последней буквой – «Л-И-Б-Б-И» – Мэгги услышала, как резко вдохнул мистер Гаррет.
Её пульс участился.
– Здесь кто-нибудь знает Либби?
Тишина, затем он прошептал:
– Моя сестра.
Сестра. Не кузина, тётушка или соседка. Сестра. Мэгги казалось, она сейчас расплачется от восторга. Теперь комната принадлежит им: они покорили всех гостей, и для этого потребовалось только имя.
На этом успехи закончились. Она пыталась ответить за духа «всё хорошо», но сбилась, забыла, на какой они букве, и Лия потеряла терпение. Впрочем, это не имело значения. Им хватило и «Либби».
Потом, когда снова зажгли лампу и все обменялись взглядами, гости были сплошь напряжение, радость и удивление. Лия лучилась улыбкой, но мистер Гаррет сидел опустошённый. Пока остальные расходились, он не поднимался с места. За его спиной встала Элизабет, положив руку на плечо, и тогда он посмотрел на Мэгги.
– Это же не какие-то игры? – проговорил он. Мэгги старалась не отводить взгляд.
– Нет, мистер Гаррет.
– Она умерла всего год назад. Либби. Она болела, но… ей было всего девятнадцать.
– Сочувствую.
– По-моему, иногда я её вижу.
Элизабет наблюдала за Мэгги со странным выражением, и тогда она отвернулась. Повторила:
– Сочувствую. Надеюсь, вы не… надеюсь, это как-то помогло.
Она не привыкла к тому, чтобы мужчины смотрели на неё с таким чувством. Поёрзала, затеребила рукав.
– Да, – сказал он. – Почему-то помогло.
Было поздно. Перед уходом миссис Грейди взяла Мэгги за руку и произнесла:
– Надеюсь, вы позволите нам прийти ещё, – словно это Мэгги – хозяйка дома.
А мистер Гаррет долго смотрел на неё, потом пожал руку и поблагодарил.
– Я бы тоже хотел прийти снова, – сказал он.
Эми сидела за столом и молча наблюдала.
Когда остальные разошлись, она пересела в кресло под окном и поманила Мэгги.
– Посиди со мной.
Лия, Айзек и Кейт проводили гостей, а теперь тихо переговаривались на кухне.
Мэгги ещё не поднималась из-за стола. Теперь, вставая, она ощутила, как много сил тот ей придавал. Без него она казалась себе маленькой и неуклюжей. Села рядом с Эми.
– Мы благодарны за то, что ты пришла, – сказала та. – Спасибо тебе, Мэгги.
Мэгги разглядывала обои. Желтовато-красные, без рисунка. Они словно сливались со светом свечей, отчего вся комната мягко сияла.
– Было очень интересно, – добавила Эми.
С кухни раздался смех Лии.
– Я не знаю… – Мэгги замялась. – Я не знаю, что это такое. Но то, что случилось в школе, – это всё как-то связано. Духи существуют, и, по-моему, они могут, как бы… обращаться к нам, ко мне, они могут…
Она замолчала и рискнула поднять глаза на Эми – та сидела с непроницаемым выражением. «Просто скажи. Скажи, что ты мне веришь». Эми молчала.
– Может, ты думаешь, это неправильно, – продолжила Мэгги. – Заниматься этим.
– Что же тут неправильного?
– Что это порочно или, не знаю, богохульно. Что нам нельзя разговаривать с мёртвыми.
– Больше похоже, что мёртвые разговаривают с тобой.
Мэгги моргнула. От свечного дыма в глаза словно насыпали песка. Она выдавила:
– Так, значит, ты веришь?
Эми перевела взгляд на фотографию дочери на каминной полке, потом обратно на Мэгги.
– Я всегда верила в возможность того, что духи любимых остаются среди нас. В каждом из нас есть свет, Мэгги, и я убеждена, что его не так-то просто затушить.
– Потому что я-то знаю, что церковь… церковь говорит совсем по-другому. Что должны быть рай и ад, а не вот так. Я знаю, священникам это не понравится.
Эми тут же фыркнула.
– Ну конечно. Большинство церквей этой страны уже в точности решили, как всё устроено и как положено молиться Богу, и новые идеи в их уклад не вписываются. Но американцы не должны слушать одних только священников. Особенно тех, кто замалчивает самые животрепещущие нравственные проблемы нашей страны.