– Например, рабство.
– Именно. По-моему, лучше слушать своё сердце и задумываться о том, что нам говорит опыт, – она помолчала и посмотрела на Мэгги так, словно осознала что-то новое. – Тут, пожалуй, ты можешь спросить: а почему бы не послушать и духов? Наверное, вполне естественно, что они обращаются к нам в эти смутные времена. Как думаешь, Мэгги? Как думаешь, почему это с тобой происходит?
Не успела она ответить, как ворвалась Лия, объявив, что Кейт устала и им уже пора уходить. Поэтому вопрос так и повис без ответа. Но зарубка на душе осталась. «Почему это с тобой происходит?»
По дороге домой с реки налетел прохладный вечерний ветер, и Мэгги содрогнулась, чувствуя, как он обжигает лёгкие. Лия и Айзек ушли вперёд, погружённые в беседу. Кейт брела рядом.
В голове застучало. В памяти мелькали события дня – жаркого, яркого, путаного: Эверетт Тёрнер и Уилл Гаррет; живые глаза Эми и тёплые руки Сьюзан Грейди.
И имя – Либби. Пылавшее в сознании, словно написанное огнём.
Глава 19
Свет был реденький – солнце встало, но ещё не грело. Мэгги слышала, как Лия на кухне, напевая под нос, растапливает плиту. Кельвин зашнуровывал башмаки. Когда Мэгги вошла в гостиную, он поднял глаза.
– Доброе утро.
Мэгги взяла чашку с водой со стола.
– Ты куда?
– Давненько не заезжал сюда больше чем на день-другой, – ответил он. – Решил, пора бы навестить родителей.
При виде вытянувшегося лица Мэгги пояснил:
– Я имею в виду могилы.
– А.
– Много лет там не был. Когда приезжал в город, не успевал. – Он завязал шнурки, распрямился. – Пожалуй, лучше сказать – не старался успеть.
– Я не знала… – Мэгги запнулась. – Я не знала, что они… здесь.
– Здесь. Оба родились здесь, вот и…
– А.
– Да.
– Мне стоило знать, – сказала она. – Прости.
Он отмахнулся.
– Наверное, не помешает прихватить цветы. Так ведь полагается делать, да?
– Можешь нарвать по дороге.
– Можно и нарвать. – Он кивнул.
– А где это?
– Кладбище?
– Да.
– Старое – к востоку от реки.
– Я такое не знаю.
– Слышал, скоро там перестанут хоронить. По-моему, оно уже полное.
– А. – Мэгги раздумывала, что ещё сказать. – Ты пойдёшь пешком?
– Конечно. – Он глянул на неё. – Хочешь со мной?
По дороге они нарвали полевых цветов. Жёлтых касатиков и дикую морковь. Как назывались другие, Мэгги не знала. Когда-то у неё была книжка с наименованиями цветов, но с тех пор она уже многие забыла. Главное, они были красивые, хоть Кельвина это вроде бы не очень интересовало. Он говорил больше о другом. Поискать ли ему здесь работу или лучше вернуться на ферму, не понадобится ли отцу помощь с домом, не стоит ли записать Кейт в школу, раз уж они переехали в город, и не ему ли этим заняться, не надеется ли отец, что он возьмёт это дело на себя.
Скоро Мэгги перестала слушать. Кладбище оказалось дальше, чем она ожидала, ноги уже ныли от ходьбы. Они вышли из сердца города, и вдоль дороги снова встали стеной деревья, дома встречались реже. В это время года всё зеленело и дышало новой жизнью.
Не так давно весь город был дикой чащей. Да и вся страна, говорили люди, хотя в её учебнике истории на первой странице писали так, а на следующей уже рассказывалось о племенах сенека, мохока и онайда, словно и то и другое правда, словно страна была дикой и в то же время населённой, словно все эти люди – часть дикости и в итоге должны исчезнуть вместе с ней. Вот только они отказались и остались здесь. Её обучали истории, которая рассыпалась, стоит на неё дунуть. Да и что вообще такое – эта самая дикость?
– Пришли, – сказал наконец Кельвин, когда дорога свернула за домик каменщика и перед ними открылось огороженное кладбище. Окружённое деревьями, оно раскинулось куда шире, чем маленькие церковные участки, – большое, плоское, тесно уставленное могильными камнями.
Это и близко не походило не кладбище в Хайдсвилле или за рочестерской школой. Его прорезала тропинка, вдоль которой выстроились самые величественные памятники – каменные ангелы и склепы с именами целых семей. На окраинах надгробия были поменьше и стояли теснее, многие уже покосились. Кельвин целенаправленно прошёл к маленькому камню, точно такому же, как все вокруг. Мэгги следовала за ним. Они остановились перед могилой.
– Вот и они, – сказал Кельвин.
Ветер зашелестел деревьями, мягко тронул траву. Кельвин взял из рук Мэгги цветы и присел, чтобы положить их перед камнем. Нам нём указывались только имена. Мэри Браун и Александр Браун. Что бы такого умного сказать? Непонятно.
– Хотелось бы добавить даты, – сказал Кельвин.
– А почему ты не добавил?
– За каждую букву надо платить. Пришлось продать отцовские часы, чтобы выбить хотя бы имена. – Он помолчал. – Думал выручить за них намного больше, но я был ещё мелкий, не умел торговаться.
Они постояли в тишине.
– Впрочем, всё равно не знаю, в каком году родилась мать. У отца сохранились документы, семейные архивы и всё прочее. Но у неё не было ничего. Она всегда говорила, что ей двадцать пять. Каждый год в день рождения ей снова исполнялось двадцать пять.
Мэгги заметила, что на другой стороне кладбища среди статуй и надгробий повыше остановилась телега. За ней шли скорбящие. Слишком далеко, чтобы разглядеть лица. Но по платьям и сюртукам видно – люди зажиточные.
– Эми мне сказала, что у квакеров на могилах почти ничего не пишут. И нет статуй. Потому что все люди равны, даже после смерти.
– Неплохо. Давай притворимся, что мы не бедняки, а квакеры.
– А ты не хотел похоронить их у церкви?
Он скривился.
– К чему? Они туда не ходили. Спроси я священника – он бы ответил, что места нет. Может, удалось бы похоронить их у баптистов, но родители сами не одобрили бы таких хлопот.
Солнце забиралось выше, накрывавшая кладбище полутень удалялась.
– Так даже лучше, – продолжил он. – По-моему. Здесь приятнее. Поновее.
Казалось, когда хоронишь семью, надо искать не новизну. Казалось, скорее захочется чего-то старинного, вечного по ощущению. Мэгги всегда думала, что в древних местах острее ощущается присутствие Бога.
– Здесь славно. Спокойно, – сказала она.
– Правда, – отозвался Кельвин. – Да и какая им разница?
Она посмотрела на него.
– Я об этом. – Он неопределённо обвёл рукой кладбище. – Мёртвым же всё равно, где они похоронены.
– Ты правда так думаешь?
– Да. Иногда даже думаю, что лучше бы поберёг деньги и не тратился на надгробие. Мне бы в то время деньги не помешали. А родители бы не возражали. Мать наверняка сама бы и посоветовала. Терпеть не могла бестолковые траты.
– Так нельзя, – не согласилась Мэгги. – Кельвин. Ты что? Людей надо хоронить как положено. Это важно.
– Почему?
– Чтобы они… их души… упокоились.
«Не знаю почему», – думала она, но зато знала, что это правда. Знала лучше многих, что могилы тревожить нельзя.
– Какой уж тут покой, когда вы с сестрой каждый вечер вызываете их на разговор? – ответил он.
Мэгги отвернулась к надгробию. Почувствовала, как краснеет.
– Всё не так.
– А как?
– Они сами к нам приходят.
Мэгги услышала, как он уже набирает воздух, чтобы объяснить, почему она ошибается.
– Вчера вечером Лия говорила буквы, а я с помощью постукиваний назвала имя, Либби, и это оказалось имя сестры мистера Гаррета. Его покойной сестры. Я не могла этого знать, Кельвин.
Он осёкся.
– Ты назвала имя?
– Да, – сказала она и только потом поняла, в чём созналась. – Нет. Дух, Кельвин. Нет. Я не это имела в виду.
– Мэгги, брось. Я же в курсе дела. Это Кейт звенела колокольчиком. Это ты что-то делала под столом – пальцами ног или чем там ещё. Мне всё равно.
– Нет. Дело не в этом. Это только одна сторона. В Хайдсвилле мы ничего не делали, а вчера вечером – да, Кельвин, это я выстучала имя, но только потому, что я его знала. Она была там. Либби.
– Либби.
– Да. Это не такое уж распространённое имя – не Мэри или там Сара. Просто так я бы не угадала…
– Это сокращение для Элизабет. – Кельвин задумался. – И с вами была Элизабет Рид. Может, поэтому оно и пришло тебе в голову.
– Это имя его сестры.
– Да тебе просто повезло. Мэгги…
– Это не везение, Кельвин. Не везение.
– …слушай, я же тебя не ругаю. Мне это нравится. По-моему, это всё интересно – твоё занятие. Вообще всё, что происходит. Как люди по-разному реагируют, во что верят – мне всё нравится. Хоть книгу об этом пиши. И, Мэгги, это же безобидно – больше того, это помогает людям, радует их. Такие идеи утешают людей. Тут нет ничего плохого. Я бы тебе даже помог – если захочешь продолжать.
– Это не безобидно. Духи существуют, и они не безобидны. Мистера Белла обвинили в убийстве.
– Да всё у него в порядке.
– Ханну Крейн скинули с лестницы и переломали ей руки.
Кельвин сунул руки в карманы и пнул камешек.
– Это не я, Кельвин. Я бы не смогла.
– Знаю. Скорее всего, она поскользнулась. Её отцу не стоило тебя обвинять.
– Она не поскользнулась.
Он сделал долгий глубокий вдох, потом вынул руки из карманов и потёр глаза.
– Либо она поскользнулась, либо ты её столкнула, и я знаю, что ты этого не делала, а значит, она сама не удержалась на ногах. Шёл дождь. Ступеньки осклизли.
Голос Мэгги задрожал.
– Я знаю, что видела. Мистер Крейн с друзьями потревожили могилы за школой для нового здания, разбередили духов – и те разозлились.
Какое-то время Кельвин молчал, потом сказал:
– Знаешь, каждый день открывают что-то новое. В области мозга, электричества, медицины.
Он словно набросал три никак не связанные вещи: мозг, электричество, медицина.
– Звук, – продолжил он. – Свет.
– Знаю.
– То, что сейчас кажется непостижимым, через несколько лет кто-нибудь объяснит научным методом.