хорошее.
– Мы зарабатываем деньги.
– А деньги, – ответила Лия резким шёпотом, – это хорошо. Если не веришь, попробуй поголодать, – она отпустила Мэгги, сделала глубокий вдох и разгладила своё голубое платье. – Так, если ты настолько расстроилась, я об этом спрошу. Поговорю с администрацией и прослежу, чтобы эту мерзость бросили в огонь. Тогда ты успокоишься?
Кельвин снова закашлялся, и Лия повернулась к двери, потом остановилась. Взглянула на Мэгги с таким лицом, словно хотела изобразить нежность, но забыла как.
– Останься с ним, – сказала она. – Он будет рад. А я спущусь и разузнаю. Кейт у себя?
Положив руку на дверь, Мэгги кивнула. Хотелось сказать больше, уговорить Лию уехать, но это было слишком трудно. Да и как? Как уедет Кельвин, если он и на ногах стоит с трудом?
– Хорошо, – Лия повернула ручку и втолкнула её в комнату. – Только дай срок, Мэгги, и я всё улажу.
Она села на край постели и попробовала улыбнуться Кельвину, но не получилось – губы не слушались.
– Хочешь пить? – спросила Мэгги. – Или могу принести что-нибудь из столовой.
Он покачал головой.
– Что-то стряслось?
– Да нет. Ничего.
– Можешь не притворяться. Я больной, но не бесполезный. Могу же я помочь?
– Не можешь, – сказала Мэгги. – Не мог бы, даже если бы не болел.
Она взяла его за руку. Почувствовала через ладонь слабое биение сердца. Вспомнила, как держала его за руку в детстве, когда шла за ним по городу или гуляла по ферме. Тогда ему было почти столько же лет, сколько ей сейчас, и она любила его сильнее родного брата. Он проводил с ней больше времени. Когда он к ним только переехал, это было в диковинку, и он был весёлым и добрым, единственным в доме, кто всегда улыбался.
Но как раз в том году умерли его родители. Должно быть, он думал, что обязан улыбаться, чтобы его не прогнали.
– Просто кое-кому не нравимся мы и то, что мы делаем. Только и всего, – она снова попробовала улыбнуться, обратить всё в шутку. – Нас принимают за ведьм.
– Ведьм не бывает.
– Ничего другого от тебя и не ожидала.
– Не бывает ни ведьм, ни колдовства, ни гномов, ни фей.
– Знаю. Ты ни во что не веришь.
– Вот именно.
«Мошенничество или колдовство?»
Она то и дело отводила от Кельвина глаза. Смотреть на него было больно. Он так побледнел, что через кожу просвечивали кости.
Вспомнилась кость, найденная в подвале. Девушки, которую повесили в лесу, – так она сочинила для Кейт. Девушки, которую считали одержимой дьяволом.
Кельвин снова закашлялся, но зажал рот рукой и, сломавшись пополам, коротко, отрывисто вдыхал. Она всё ещё держала его за руку и попыталась вспомнить про себя молитву.
Скоро он уже смог распрямиться и откинуться на подушку, уставившись в потолок.
– Но ты-то по-прежнему веришь, да? – спросил он, все ещё задыхаясь. – Несмотря на все ваши трюки. Ты веришь, что есть и что-то настоящее?
– Да, – сказала она. – Знаю, ты так не думаешь.
– Я не думаю, что вы лжёте.
– Знаю.
– Только что действует это на вас так же, как и на остальных. Пара странных шорохов – и воображение уже само…
– Знаю.
– Но ты правда веришь, что после смерти мы куда-то отправляемся, что наш дух где-то существует?
– Не знаю. Не надо много говорить, Кельвин, тебе вредно.
– Мэгги…
– Да, верю. Да. Ты же знаешь.
Какое-то время он молчал.
– Значит, это не конец? – спросил он. – Ты правда в это веришь?
И тогда она увидела на его лице то же выражение, которое видела у скорбящих отцов за столом. Желание поверить – вопреки себе.
И они убеждали тех скорбящих отцов. Трюками. И те отцы уходили, поверив, что с ними говорил скончавшийся ребёнок, хотя на самом деле это Кэти щёлкала пальцами или Лия шумела в соседней комнате. Сколько они уже не чувствовали настоящих духов? Она и не помнила. Трюки давались так просто, что она словно забыла прислушиваться к чему-нибудь ещё. Теперь даже воспоминание о фермере из школы поблёкло и размылось – она уже не чувствовала на коже след его ненависти.
Они творят что-то ужасное. «Я обрёл покой, отец, – говорили они от имени ребёнка. – Не плачь».
– Это не конец, – больше она не придумала, что ответить. – В это я верю.
И отвернулась, не желая видеть его лицо.
Глава 30
Той ночью она почувствовала в воздухе новую грозу и открыла окно навстречу дождю. Иногда ей казалось, что дождь помогает от болезней – должен же он очищать воздух и смывать отраву. Но потом вспоминались лужи на улицах, тёмные от грязи, вспоминались крысы.
Кельвину нужно за город. Куда угодно, лишь бы не оставаться здесь. Это они его мучают. Надо так и сказать утром Лие. Дорога будет для него тяжёлой, но им нужно уехать.
Она услышала за дверью шарканье и обернулась. Дверь дрогнула, словно на неё кто-то опёрся, и в щели под ней появилась тень. Что-то протолкнули. Листок. Сперва она не могла пошевелиться; это так напугало, что она приросла к месту.
Потом руки и ноги снова послушались, и она бросилась и распахнула дверь, хоть ещё и была в ночной рубашке. В коридоре никого не было, но осталось ощущение, будто отсюда только что кто-то ушёл. Мэгги хотела нагнать его, но зловещий тёмно-красный ковёр отбил всё желание, и она снова закрылась.
Взяла листок.
Тот напоминал вырванную из книги страницу, но пустую, не считая убористого почерка на одной стороне. Она зажгла свечу.
«ВЕДЬМЫ», – было написано наверху, и она прищурилась, чтобы прочитать остальное.
«…т. е. по Контракту, или Соглашению, с дьяволом силами им наделённые, дабы творить странное».
ВАМ НЕ РАДЫ В НЬЮ-ЙОРКЕ.
ЗАНИМАЙТЕСЬ СВОИМ МРАКОБЕСИЕМ В ДРУГОМ МЕСТЕ.
НАКАЗАНИЕ ЗА КОЛДОВСТВО – ПОВЕШЕНЬЕ.
По стеклу застучал дождь, и окно всё ещё стояло открытым, так что мелкие капли заносило внутрь, и она подумала: «Надо закрыть окно».
Снова перечитала записку.
«Надо позвать Лию и показать ей, – подумала она. – Надо пожаловаться отелю. Первое предложение явно откуда-то списано, так больше никто не говорит. Не из Библии. Можно показать какому-нибудь учёному, может, он ответит. Надо закрыть окно. Дождь, – думала она. – Идёт дождь».
Затем обнаружила, что уже подносит уголок листка к пламени свечи. Он занялся сразу – бумага чернела и корчилась в руке, огонёк разрастался, пока она не почувствовала, как он лижет пальцы, и от листка почти ничего не осталось, и только тогда вскрикнула и уронила его на пол, а через долю секунды набросила сверху тяжёлое одеяло с кровати и топтала босыми ногами, а потом ещё и облила водой из кувшина.
«Я схожу с ума», – вдруг подумала она. Остановилась с колотящимся сердцем, задыхаясь, поражаясь, что не сожгла отель со всеми постояльцами.
На ковре останется подпалина, им придётся заплатить, да и одеяло наверняка испорчено, им придётся заплатить. Она прижала руку к сердцу и увидела, что кончики пальцев покраснели и скоро покроются волдырями; но пока что боли не было, только мрачное, головокружительное замешательство.
«Я сошла с ума».
Утром она накрыла подпалину половичком из-под окна. Одеяло сложила как можно плотнее и сунула в конец чулана. Окно простояло открытым всю ночь, так что в воздухе не осталось ни намёка на гарь.
Затем нашла в столовой Лию и молча села рядом. Та кивнула и вернулась к своей газете. Мэгги спросила себя, не потому ли она в неё так вперилась, что не хочет видеть, как за ними наблюдают гости.
Мэгги взяла хлеб. Отщипнула кусочек, заставила себя съесть.
– Кельвин? – наконец спросила она тихо, и Лия коротко качнула головой.
– Нет. Не сегодня.
Мэгги сама не знала, зачем спросила. Он уже много недель не спускался к завтраку.
– Кейт тоже нехорошо, – сказала Лия, – но у неё вроде бы всего лишь разболелась голова, и, конечно, она очень переживает за него, – она бросила короткий взгляд на Мэгги. – Пожалуй, для такой маленькой девочки это слишком, – Лия и сама стала бледной, под глазами появились тени.
– Ты с кем-нибудь вчера говорила насчёт…
– Да. Мистер Барнум извинялся и обещал, что лично займётся этим.
– И что это значит?
На её лице промелькнула слабая усталая улыбка.
– Я и сама не знаю.
– Лия…
– Да?
– Вчера ночью, – она посмотрела на сестру. – Вчера ночью…
– Что вчера ночью?
И зачем она сожгла? Не пришлось бы сейчас объяснять. Помнит ли она вообще текст?
Да и что сделает Лия? Листок, который никто не видел, да испорченный ковёр. Это просто неприятности, не больше, очередные неприятности, а если о них узнает Кельвин, ему только станет хуже. Мэгги нечего предъявить, кроме подпалин, – и то она могла просто уронить свечку.
Она и правда могла просто уронить свечку.
Её память стала как сцена, где поднимается и опускается занавес, а за ним что-нибудь пропадает. Она правда уронила свечку? Она правда прошла посреди ночи через весь отель и встретила дьявола?
– Вчера ночью…
– Мэгги. Я не выспалась. Если у тебя что-то…
– Нет, – она покачала головой и отломила ещё кусочек хлеба. – Нет. Ерунда.
Лия помолчала, словно понимала, что Мэгги врёт. Но ответила:
– Хорошо.
Глава 31
В пятницу, когда они договорились встретиться с Эми и её друзьями, никто не хотел ехать. Кельвину было плохо как никогда, даже вызвали врача. Лия сказала, что должна остаться с ним, а Кейт сказала, что неправильно самим получать удовольствие, когда Кельвин так болеет.
Но уже поздно было писать и просить не присылать экипаж. И тогда Мэгги собралась. Она ехала всего на одну ночь. И ей действительно нужно было вырваться из отеля, пусть и ненадолго. Здесь давили стены, всюду преследовали перешёптывания гостей.
Она попросила у Лии сундучок и собрала кое-что, включая расшитую игольницу, которую купила в подарок Эми. Прихватила и Библию, потому что так положено и потому что она встречается с добрыми богобоязненными людьми, и ей казалось, что они посмотрят на неё и увидят, будто Нью-Йорк её осквернил, будто её осквернило всё то, чем она занималась здесь и чем никогда бы не занималась в Рочестере. Перед отъездом она заглянула к Кельвину попро