Да, да, он следовал за ней, но никто не сказал, что это по-настоящему, никто не подтвердил, что тоже его видел, она оставалась одна…
– Мисс Келли…
– Если хочешь, зови меня Анной. Я больше не твоя учительница.
– Мисс Келли. – Кофе никак не мог улечься в пустом желудке, но внутри уже росло другое чувство. – Мисс Келли.
Она решила встать. Встала. Посмотрела на учительницу, которой пришлось прищуриться против света, задрав голову.
Столько мужчин собралось в кабинете в прошлом ноябре, чтобы обсудить её. «Она безумна. Она больна. Она грешна».
– Вы знали, – сказала Мэгги. – Вы знали. Вы знали, что я говорю правду.
– Не сразу. Но потом узнала, да.
– Вы могли… – это уже слишком, в голове кружилось сразу так много мыслей и вопросов. Мисс Келли тоже грешна, её тоже совратил дьявол? – Вы могли с кем-нибудь поделиться. Могли мне помочь.
– Да. Я могла бы кому-нибудь сказать – да пожалуй, что и всем. Но тебе бы ничем не помогла. Просто и меня объявили бы сумасшедшей, а мне было что терять, Мэгги, причём больше, чем тебе.
– Но если бы мы обе рассказали одно и то же…
– Нас бы обеих назвали сумасшедшими, или сказали бы, что это я тебя испортила, или что мы работаем в сговоре, как салемские ведьмы. Мне бы запретили преподавать, я бы не могла заработать на жизнь. Или, как знать, меня бы вовсе сослали в больницу, в лечебницу. Я не стала рисковать. Я знала, что ты это перенесёшь лучше меня. И оказалась права. Сама подумай. Судя по тому, что я слышала, привидения – это лучшее, что с тобой случилось.
– Нет. Нет, – Мэгги мотала головой. – Нет. Это худшее… – Вот только это же неправда, да? Эта сила, это ощущение, когда к ней что-то тянется, когда она загорается изнутри, когда её разум переходит границу, и эта жизнь в мире, подальше от отца, бесконечной работы и уроков, гнетущего быта. Разве Мэгги не превратила всю свою жизнь в дикое приключение? – Это худшее, это одновременно и худшее, и лучшее. Не могу… не могу объяснить.
– Тогда прости, – сказала мисс Келли, хотя не казалось, чтобы она раскаивалась. – Я привыкла помалкивать, когда вижу то, что видеть не положено.
Мэгги не поспевала за собственными мыслями. «Вижу то, что видеть не положено».
– Что это значит? Что… кого вы ещё видели?
У мисс Келли был узкий серебряный браслет, и теперь она принялась рассеянно вертеть его на запястье. Какое-то время молчала, потом заговорила.
– Мою двоюродную сестру Мэри. Она плыла с нами в Нью-Йорк на пароходе, но в пути скончалась. Пришлось обернуть её в брезент и сбросить в воду. Ужасно. В детстве я часто её видела. Слышала, как она стучится в окно. И знала, что об этом лучше помалкивать. – Она отвела взгляд в сторону, и Мэгги увидела учительницу в профиль: длинные тёмные ресницы, изгиб губ. – И вот я здесь. Рассказываю всё тебе. Надеюсь, тебе можно верить.
Тут она обернулась, и их взгляды встретились. «Да, – подумала Мэгги, зная, что вслух это произносить необязательно. – Мне можно верить». Что им двоим ещё оставалось, кроме как верить друг другу? Они одинаковы. Перед глазами проплыла туманная картина другой жизни, где мисс Келли тоже её сестра, где они вместе ездят по стране и проводят сеансы, а за ними вихрится хаотичный сонм привидений. Возможно, её сёстры повсюду, думала Мэгги, причём сами этого не знают – все слишком боятся подать голос.
– Мисс Келли… Анна… – она попробовала назвать её по имени, но оно словно было неправильным, каким-то странным и незнакомым. – Мисс Келли. – Она сама не знала, что спросить. В голове бурлило слишком много всего. – Вы боялись?
– Его? Конечно. У него же есть сила, да? Думаю, она есть у некоторых духов. Он умер во гневе и пронёс гнев с собой. А Мэри я не боялась, – мисс Келли склонила голову к плечу и окинула взглядом деревья, словно ожидала увидеть Мэри за ветками. – А ты боишься духов, с которыми разговариваешь?
Мэгги почувствовала себя так, словно сорвалась с якоря, словно зависла на краю истерического смеха, и если он начнётся, то уже никогда не закончится. Земля ушла из-под ног. Она задорно бросила:
– Иногда никаких духов и нет. Даже чаще всего. Это все трюки.
– Я так и думала, – не удивившись, ответила мисс Келли.
– И вы не думаете, что это неправильно?
– Неправильно?
– Мы же обманываем людей.
– Не знаю, Мэгги. А ты как думаешь? Это неправильно? Зачем тогда этим занимаешься?
«Ради денег, – могла бы ответить она. – Ради внимания. Ради утешения». Всё это правда, но у неё было кое-что ещё, правдивей.
– Я хочу, чтобы люди знали. Просто хочу, чтобы знали: что-то такое есть. Не хочу знать это одна.
– Да. Это одинокое существование, правда?
Но у Мэгги были сёстры. У мисс Келли – нет. И она права: ей бы тоже никто не поверил. Она бы даже сделала ещё хуже. Она могла бы запятнать Мэгги своей странной репутацией. Их обеих приняли бы за ведьм.
– Священник… – начала Мэгги. Сглотнула. Она никому не говорила о том, что он сказал, и таскала его слова за собой, как дохлого зверя, привязанного к ноге. – Это священник сказал, что мне на ухо нашёптывает дьявол. Что я сбилась с христианской стези и принесла грех в этот мир.
Она до сих пор чувствовала его хватку на руке.
– Ах, христианская стезя, – сказала мисс Келли. – Как же они любят прокладывать для нас христианскую стезю. Сами-то мы не справимся. Что за священник? Такое ощущение, что ты его немало напугала.
– Сомневаюсь.
– А ты не сомневайся. Наша страна задумана так, чтобы власть оставалась у немногих избранных, но приглядись к ним поближе – и увидишь, в каком ужасе они живут. А как иначе. Их власть стоит не на моральном авторитете, а на насилии. На том, чтобы не дать подняться другим. Они строят страну на костях. – К её щекам прилила краска. – И они в ужасе от мысли, что мёртвые восстанут.
Тут она покачала головой, словно наговорила лишнего. Поднялась, отряхнула юбку, потянулась. Забрала обе чашки. Словно обозначала, что их разговор окончен, но Мэгги просто не могла в это поверить – столько дверей в разуме, которые она старалась закрыть, вдруг распахнулись настежь.
– Мисс Келли, – сказала она. – Почему мы его увидели? Почему только мы?
– Не только мы. Некоторые дети тоже. Кое-кто из них говорил правду. Да и Ханна видела, сама знаешь, но отец, понятно, ей не поверил. Дети странные. Они часто видят то, что не открывается другим.
– А почему этого не видят все?
– Не знаю, Мэгги. Как я понимаю, это зовётся даром, верно? – её голос звучал устало, но она всё же мельком улыбнулась. – Может, мы просто были готовы увидеть. Уверена, мистер Крейн тоже бы увидел, если бы себе позволил. Но он уже определился с тем, каким видит мир, и ничего другого ему не надо.
И она оставила Мэгги в нежном утреннем свете, рядом с немыми надгробиями и заброшенным деревянным каркасом.
Глаза снова упали на имена. «…ри и Эла… 17…».
Скоро имена сотрутся и исчезнут вовсе.
А ещё скоро камни снова перенесут. Деревья вырубят. И будет больше школ, больше зданий, больше магазинов, больше фабрик, больше всего. Другого выбора нет. Это знали все. Нужно строить страну – и затем жить с последствиями.
Мэгги поддёрнула рукав и провела пальцами там, где, как ей когда-то казалось, к коже пеплом прилип гнев. Но теперь она не почувствовала ничего, кроме осенней прохлады, зато вдруг обнаружила, что если стоять совсем неподвижно, то под землёй ощущается движение. Скорее всего, вода, подумала она: забытый ручей под школой, прямо как под домом в Хайдсвилле.
Подчиняясь порыву, она припала к земле, прижалась к ней ухом. Да. Она что-то слышит, глубоко под землёй, вот только на воду это непохоже. Скорее на голоса.
Глава 41
Домой она брела как в тумане, и ничто уже не казалось настоящим: обычное светлеющее утро, торопливые люди, заполняющие улицы, деревья с позолоченными листьями – всё такое хлипкое и несущественное, тронь – и развеется, раскрывая под собой незнакомую глубинную истину. От голода кружилась голова, и она не знала, куда идёт: ноги сами несли её.
У дома Мэгги увидела, что на пороге кто-то сидит. Незнакомый. Она спросила себя, не сон ли это, не очередной ли фантом разума. Но в человеке было что-то материальное. Молодой, светловолосый, и при виде Мэгги он неловко встал. Поправил шляпу и приветственно поднял руку.
– Доброе утро, – сказал он, неуверенно глядя на неё. Её туфли промокли от росы, юбку заляпало грязью, а уж какое у неё лицо, она себе и представить не могла.
Мэгги остановилась перед ним, забыв, как говорить, как быть обычной, пока наконец не раскопала в памяти слова:
– Доброе утро.
Он полез в карман и достал конверт, протянул, словно это приглашение, впрочем, так и оказалось.
– Я Закари Браун, – сказал он. – Мне писала Лия… миссис Фокс… мисс… Лия, писала о Кельвине. Вы – это она?
– Её сестра.
– А. Хорошо. В общем, видимо, Кельвин дал ей моё имя. Я не смог попасть на похороны, но хотел вас навестить и попрощаться с ним. – Когда Мэгги не ответила, он добавил: – Я в Рочестере проездом, по дороге на запад. Она дала этот адрес и ещё адрес фермы в Аркадии, вот я и… но здесь никого, она, видимо, ушла на рынок или…
– Но кто вы? – спросила Мэгги.
– Надо было написать, предупредить, что я приеду, – продолжал он, – и я хотел, хотел передать, что получил ваше письмо…
– Это моя сестра занимается письмами, – ответила Мэгги. – Я-то даже не знала, что у Кельвина были родные.
– Почти и не было. Мы двоюродные братья, но все наши родители скончались в молодости, и с тех пор мы уже не виделись. – Поняв, что Мэгги не возьмёт письмо, он сунул его обратно в карман. – Я видел Кельвина только пару раз в детстве. Мы приезжали в гости на ферму, где он жил с родителями, поэтому мне теперь и написали. Я хотел посетить похороны. Думал, этого хотели бы и родители. Жаль, очень жаль, что он скончался. – Закари поперхнулся. – В нашей семье болезни – обычное дело, – прибавил он.