Но Лия попробовала – и вот что вышло. Однажды муж уехал по делам и не вернулся. Оставил её в шестнадцать лет одну с малышкой Лиззи, без всякой поддержки. Люди даже сомневались, что они развелись, хоть сама Лия в этом уверяла. И что тогда остаётся?
Хотелось Мэгги только вернуться в город и объяснить всем, что она не злая. Что в ней ошибаются. В декабре, после переезда в Хайдсвилл, она целыми днями не вставала с постели, глазея на пустые стены и мебель: стул, шкаф, столик. Её вещи – немногое, что она хранила, – лежали в сундучке в углу: Библия, ещё из детства, серебряная булавка, пара брошюр от Эми.
Она якобы болела – так всем говорили. Мол, у неё горячка, бред. Сама не понимает, что болтает. Вечно ей что-то мстится. Её увезли за город поправляться.
И каким-то образом это стало правдой. Она действительно заболела. После переезда в Хайдсвилл одолела слабость, воспалилось горло. Говорить было трудно. Мать наваливала на неё всё новые одеяла, а отец оставил в покое. Накатывала и отступала головная боль, на краю зрения кишели тени, по стенам ползали чёрные точки. Иногда, закрыв глаза, она видела яркое жёлтое пятно на тёмной дороге. Девочку с вывернутыми руками.
Мэгги пролежала бы в постели ещё не одну неделю, если бы её не навестил Кельвин, такой серьёзный и напуганный, словно ему сказали, что она умирает. Может, он и правда так думал. Кельвин привёз шоколадок – а их поди поищи. Кельвин знал о болезнях не понаслышке. Он лишился обоих родителей. И тогда ей стало стыдно. Она поднялась, расчесала волосы и сказала всем, что ей уже лучше.
И какое-то время Мэгги старалась. Старалась вести себя тихо, обходительно, прилично. Извиняться она отказывалась, но сочинять небылицы, как раньше, перестала. Старалась стать юной леди, которой с минуты на минуту разрешат вернуться в Рочестер, к той жизни, что она уже почти-почти начала вести. Но вот прошло Рождество, а за ним морозный тёмный январь, и февраль, когда не прекращал валить снег, и вот теперь уже март с пронизывающим до костей холодным ветром – а они всё здесь.
Глава 6
Пора прекращать, говорили они друг другу. И не прекращали.
Стук яблока был удивительно громким, а посреди ночи – ещё и необычным. Но этот фокус уже надоел. Внезапный скрежет стула по полу, когда все вроде бы спят, казался действенней. Если звякать ложкой о лампу, особенно с открытой дверью спальни, тоже получалось жутко. Иногда они ничего не делали, но наутро говорили родителям, что в их комнате что-то скрипело и стонало всю ночь напролёт.
Иногда мать отвечала:
– Да, я тоже слышала.
Их истории посеяли семена, пускавшие собственные побеги.
– Девочки к этому очень восприимчивы. – Мэгги слышала разговор матери с Мэри Редфилд. – Если в доме что-то есть, именно девочки его притягивают.
Потом она рассказала Мэри Редфилд о своей бабушке, у которой якобы были видения.
– Вдруг у девочек дар? – предположила мать. – Он передаётся по женской линии. – Она отпила кофе. – Благословение и бремя одновременно.
Мэгги под лестницей, затаив дыхание, ждала, что она расскажет больше, но Мэри сменила тему на странное поведение одной её лошади, а потом Мэгги уже не могла заставить себя спросить у матери, правда ли всё это, правда ли, у её бабушки был дар, верит ли в это мать и если верит, то почему усомнилась тогда, в Рочестере.
В детстве они обе умели хрустеть суставами, и уже тогда отец сказал, что другим это нравится вовсе не так сильно, как им.
Мэгги знала, что об этом, как и о многом другом насчёт своих дочерей, он уже забыл.
Это Кейт предложила в пятницу утром: можно пугать родителей, даже находясь в одной комнате с ними. Это Кейт придумала наконец-то задействовать их талант к хрусту.
Она репетировала, упираясь стопами в изножье кровати.
– Заметно, что я что-то делаю? – спросила она, когда раздался отрывистый резкий треск.
– Нет.
Кейт как будто не двигалась, поэтому было непонятно, откуда исходит звук. Мэгги, даже видя её босые ноги, не подумала бы на сестру.
– А ты так можешь? – Кейт села и похрустела костяшками, подкрепляя вопрос.
– Ты же знаешь, что могу.
– Не хуже меня?
Мэгги устало посмотрела на неё.
– Не хуже.
Кейт поставила ноги на пол. Повторила: три резких быстрых хруста.
– Это вредно для здоровья, – сказала Мэгги.
– Не думаю. Сама попробуй.
Мэгги замялась: не хотелось подчиняться младшей сестре, но ещё меньше хотелось, чтобы казалось, будто она так не может.
– Ладно.
Она решила даже не садиться. Сперва похрустела костяшками – легкотня. Потом встала на цыпочки и вытянулась, пытаясь определить, какие суставы могут с треском подвигаться. Опустилась на пятки и хрустнула по очереди каждым пальцем на левой ноге. Причём громче и лучше, чем Кейт.
Кто-то красив, кто-то умён – ну а Мэгги с Кейт умеют хрустеть костями. Чем богаты, тем и рады.
Кейт лучилась улыбкой.
– Ужас какой.
Мэгги огорчилась, что мысль пришла Кейт, а не ей. Но не поспоришь – что-то в этой идее есть.
– Они не догадаются, что это мы, – сказала Кейт. – Даже сидя в одной комнате с нами. Вряд ли догадаются. Как думаешь?
У этого хруста действительно было преимущество: никто бы и не подумал, что человеческое тело на такое способно. Костям вообще не положено издавать звуки, если, конечно, они не ломаются.
По лестнице поднялась мать. Открыла дверь, заглянула к ним.
– Что делаете? – и прибавила: – Как же у вас холодно.
– В окно дует через трещинку, – сказала Мэгги.
– Откуда там трещинка?
– Не знаю.
Мэгги заметила трещинку только этим утром: тонкая, как волос, прямая линия в верхнем углу. Может, птица врезалась.
Она не торопилась рассказывать об этом отцу, который наверняка просто забьёт окно досками.
Вдруг треск словно ломающийся лёд. У матери округлились глаза.
– Что это? – спросила она. Кейт промолчала.
– Не знаю, – ответила Мэгги и сымпровизировала: – Мы это уже слышали. По-моему, из-под пола.
– Господи боже, – сказала мать. – Ну и дом…
– Он словно пытается что-то сообщить, мам, – вставила Кейт. Таким тоненьким голосочком, что Мэгги чуть не прыснула.
– Спускайтесь-ка обе, – сказала мать. – Нечего моим милым девочкам мёрзнуть в собственной спальне.
Она развернулась и ушла. Прежде чем пойти за ней, Мэгги накинулась на сестру:
– Зачем ты так?
– А ты зачем? – спросила Кейт.
Она никогда не умела вовремя остановиться – вот в чём беда всей их задумки. Мэгги хотелось держать игру в рамках, но Кейт попробуй удержи.
– На сегодня хватит, – заявила Мэгги. Сестра ответила капризным взглядом и выразительно похрустела костяшками.
Глава 7
В воздухе вовсю пахло снегом, небо было низким, белым и неподвижным. Мать набила всем в башмаки солому для согрева, но у Мэгги ноги всё равно мёрзли, а вдобавок ещё и чесались. Её послали одну в маленькое отделение почты на главной улице – мать ждала письма от кузенов из Буффало или от Лии. Мэгги попросила у матери толстую серую шаль и дважды обмотала плечи и половину лица да ещё накинула сверху свой чёрный шерстяной плащ. Когда-то он принадлежал Лие и теперь поизносился, а глаза над шалью всё равно щипало от мороза. И всё же славно было вырваться из дома, побыть где-то одной, почувствовать, как бьётся сердце, пока поднимаешься по пологой улице к центру Хайдсвилла.
Его и деревней было не назвать, не то что городом. На главной улице всё ещё росли деревья, её окружал лес. Все здания: бакалея, таверна, почта и кузница, куда устроился отец, – смахивали на времянки.
На почте работал мальчишка её возраста, Стивен Уитакер. Ей нравились его острые скулы и кривая улыбка, но он был нервный и неловкий, и к тому же с ним ассоциировалось разочарование. В каждый приход она отчаянно надеялась, что и её ждёт письмо, с рочестерской маркой, и каждый раз обманывалась. Понятно, что сперва Эми не могла ей написать – слишком уж быстро они уехали, а Эми закрутилась со своими делами, устраивала съезд, собирала подписи для петиции. Но время шло…
Объяснение могло быть только одно: Эми её не простила. Поверила Джеймсу Крейну. Поверила, что Мэгги – злая девчонка, которая сочиняет небылицы про привидений, чтобы скрыть собственные грехи.
На улице почти никого не было, и, войдя на почту, Мэгги сперва решила, что и здесь пусто. Тут из-за стойки, отряхивая руки о рубашку, поднялся Стивен. Он испуганно моргнул.
– Померещилось, что тут крыса, – сказал он.
Мэгги инстинктивно отшатнулась, окинув взглядом пол.
– Ты же не боишься крыс? – спросил он.
– Конечно нет.
– Я так и думал. Небось, всё время их видите, так и шмыгают по дому – ручей-то совсем рядом.
Ей почему-то стало обидно.
– Вовсе нет.
Она ни разу не видела в доме крыс. Кстати, это и правда странновато.
– Ну, значит, слышите. Потому-то Уикмены оттуда и съехали. Они твердили, будто там всё время какие-то звуки, – Стивен заговорщицки улыбнулся. – Мол, в доме есть привидения. Слыхала о таком?
Мэгги моргнула, на миг решив, что ей показалось. Потом сердце забилось быстрее, словно её поймали на лжи. Она потёрла ладони, чтобы согреться, и попыталась изобразить равнодушие.
– Не слыхала. Что за привидения?
– Не знаю. Просто говорили, там что-то чудное. Но это же, ну, крысы, чему там ещё быть?
Сперва она решила, что Стивен её разыгрывает. Узнал о том, что случилось в Рочестере, и теперь издевается над ней, над девочкой с призраками. Но ему вряд ли хватило бы на это ума.
В голове всплывали вопросы: кто ещё слышал о привидениях? Мог ли слышать отец? Что там наговорили Уикмены?
Но за ней вошёл кто-то ещё, кто-то незнакомый, и перед посторонними задавать такие вопросы не хотелось.
– Для нас есть письма? – произнесла она слабым голосом. Стивен оглянулся на стопки почты, но она уже знала: ответ – нет.