– И я его знаю, – свистящим напряжённым шёпотом произнесла миссис Дюслер. – Сейчас он в Ред-Крике, но это был его дом.
Настоящий человек – люди назвали невыдуманного человека. Но они-то с сестрой не могли, не знали, Мэгги в жизни не слышала о Джоне Белле – сердце колотилось, подступала тошнота. Однако имя прозвучало, и все в это поверили. Абсолютно все. Мэгги оглядела спальню. Испуганные лица. Только что они вдвоём обвинили человека в убийстве – и соседи ни на секунду не усомнились.
«Не мы, – думала она, – это не мы, мы никого не обвиняли, это всё коробейник». Но сама видела отражение своей тревоги в лице Кейт. Отца трясло. Мэгги чувствовала, как во мраке пылает огнём его ярость.
Глава 11
С этим действительно стоило заканчивать – и они закончили. Всем пора было спать. В комнате висела влага от дыхания, люди прели в зимней одежде, у всех голова шла кругом. Миссис Фолкнер снова упала в обморок, ей бросились помогать, поднялся шум, настроение развеялось, и дух – эта штука, буря в воздухе, эти постукивания – исчез. Кейт внезапно побледнела и заплакала, и Мэгги отталкивала от неё людей, закрывая сестру от перепуганных и требующих ответа лиц.
Наконец гостей выпроводили. Мать потребовала, чтобы на втором этаже устроились Дэвид с Кельвином, а Мэгги с Кейт – на первом. Больше почти ни о чём не говорили. Мэгги заснула как убитая и не видела снов.
Когда она проснулась, родителей не было. Кейт смотрела прямо на неё: кудрявые волосы распущены, под глазами лиловые тени. На улице густо валил снег, приглушая звуки дома. Голубое небо за окном светилось пронзительно и ярко, воздух был неподвижным и холодным как лёд. Мэгги видела, как поднимается пар от дыхания. Ноги закоченели даже под стопкой одеял.
Было первое апреля. Зима давно закончилась, но похолодало сильнее, чем в любой другой день на памяти Мэгги.
Было первое апреля, и они – соседи, все, – сейчас просыпались и думали: неужели это лишь розыгрыш на День дурака?
Мэгги села, и они с Кейт переглянулись, словно пробудились от одного и того же мёрзлого сна.
Мать сидела на кухне, задумчиво грела ладони о чашку горячего чая. На столе тарелка с хлебом да блюдце с маслом. Она казалась измождённой, а когда вошли сёстры – неодетые, только закутанные в одеяла, – бросила на них короткий взгляд, словно не узнала.
– Девочки мои, – произнесла она, будто сомневалась.
– Да, мама, – ответила Кейт и обошла стол, чтобы обнять её и поцеловать в макушку.
За зиму мать исхудала, её лицо заметно осунулось. Мэгги села за стол и взяла её за руку, тёплую от чашки.
– Всё хорошо, – пообещала она. – Всё будет хорошо.
В глазах матери стояли слёзы.
– Вчерашний вечер… – сказала она. – Даже не пойму, не приснилось ли мне всё.
Мэгги сжала её руку, повторила:
– Всё хорошо. Это был не сон, но ты не пугайся.
– Мистер Белл. То, что мы слышали. Что он подумает, если об этом узнает?
– Ему будет стыдно, – ответила Мэгги с шаткой уверенностью, которая успела прийти за ночь. У неё пока не получалось представить себе мистера Белла живым человеком. – Потому что он знает, что сделал.
– У моей бабушки случались видения. Мы все смеялись, переводили это в шутку, но она всегда говорила очень серьёзно. – Свободной рукой мать утёрла глаза, а потом слабо и с надеждой улыбнулась Мэгги. – И я верила.
А вчера поверили все. Как иначе? Эта мысль захлестнула Мэгги с такой силой, словно прорвало дамбу. Она была не одна. Поверили все. Тогда почему же её семья не вспомнит то, что случилось в Рочестере, и не…
– Девочки мои, – повторила мать. Мэгги подняла глаза и встретила взгляд Кейт. Очень серьёзный. Намного старше вчерашнего.
Отец ушёл на работу. Дэвид и Кельвин вернулись на ферму, но этим вечером планировали приехать на дежурство.
– Они будут с нами, – сказала мать. – Вдруг что-нибудь случится.
И посмотрела на дочерей – неуверенно, но будто надеясь на что-то.
Их неприбранная спальня, где ночевали Дэвид и Кельвин, казалась незнакомой. Один спал на полу и оставил за собой скомканные простыни. Кровать передвинули. Холодно было как обычно, но пахло по-другому, мужчинами, может из-за всех этих людей, что вчера набились в комнату. На полу валялся брошенный платок, на половицах виднелись новые отметины и царапины. Кейт подняла простыни, сморщилась и подошла к окну. Спальню заливало бледное солнце; уже и не вспомнить, каково тут было в темноте.
Мэгги села на кровать. Скрипнули пружины. Она провела большим пальцем по раме.
Кейт обернулась.
– Здесь ничего нет. Прислушайся. Правда же стало по-другому? Он ушёл.
Мэгги закрыла глаза. Попыталась как-то распахнуть разум, сосредоточиться на токе своей крови, на звуках и текстуре воздуха.
И ничего не почувствовала. Просто комната.
– Иди-ка сюда, – она протянула руку и затащила Кейт на кровать. – Придётся поговорить с ним ещё.
– По-моему, его больше нет.
– Должен быть.
– Мэгги…
– Посиди со мной. Как всё началось?
– Когда?
– Вчера. Не знаю. Вообще. Когда он с нами заговорил?
Кейт нахмурилась и потёрла глаза.
– Это мы заговорили с ним. И он…
– …И он ответил.
– Да.
Мэгги крепко сжала обе руки Кейт.
– Ты понимаешь, что теперь всё по-настоящему?
– Конечно.
– Тогда придётся снова поговорить с ним.
– Его здесь нет.
– Конечно же, он здесь, Кэти. Куда ему деваться?
Она пожала плечами.
– Сейчас его нет.
– Соседи вернутся. И Дэвид, и Кельвин, и отец, и все.
Кейт только моргнула, словно не понимала, о чём речь.
– И если ничего не произойдёт, – продолжила Мэгги. – Если всё будет тихо…
Кейт медленно осознала.
– Они больше не поверят.
– Не поверят. Решат, что мы их одурачили.
Где-то вдали захрустели снегом копыта – кто-то подъезжал к дому.
– Кэти. – У неё заныла голова. Может, всего лишь от холода. На краю зрения мельтешили тени. Она всё ещё держала Кейт за руки – или держалась за них: стоит отпустить – и рассыплешься. – Давай попробуем поговорить с ним сейчас. Просто проверим.
– Его нет. Всё по-другому.
– Знаю. Поэтому и надо попробовать. Давай попробуем. Они же вернутся, Кэти.
Вера приходит с повторением, думала Мэгги, что-нибудь повторяется и повторяется, пока не приобретёт свойства истины. Одного раза мало. Это должно происходить вновь и вновь, по требованию, иначе их примут за лгуний. Даже хуже: все подумают, что они шутки ради обвинили человека в ужасном преступлении.
– Я не знаю, с чего начать, – тихо сказала Кейт.
Не знала и Мэгги. Она мысленно пробежалась по всем событиям в поисках начала. Подвал. Но подвал теперь заколочен.
Головная боль. Она отпустила Кейт и прижала руки к глазам. Думай. Шевели извилинами.
Голоса на улице, прибитые снегом. Ветер стих. Половицы молчали. Над окном поблёскивали острые сосульки. На кухне ходила мама.
Мэгги схватила свечку, стоявшую у кровати, замерла, словно та того гляди улетит, потом с силой стукнула три раза по стене. Задержала дыхание. «Пожалуйста, – думала она. – Ответь».
Кто-то хрустел по снегу к двери. Мэгги не понимала, как объяснить охватившую её панику. Знала только, что перед глазами стоят их лица – всех тех, в Рочестере, – и на них написано: «Лгунья».
Она не лгала. И не могла допустить, чтобы они так считали.
«Отвечай же». Она напряглась, комната не отвечала. Стояла тихая и светлая, как снег.
Она ничего не втолковывала Кейт, не заставляла её. Кейт не возражала. Согласилась сразу. Новые игры, новые трюки – другого выбора не оставалось. Это лишь затем, чтобы люди увидели истину. Они спустились, и скоро, когда постепенно вернулись мужчины и стеклись любопытные соседи, Кейт щёлкала пальцами ног, шепталась со стенами и круглыми глазами смотрела в потолок. Потом задула свечу и сбила со стола чашку, заливаясь краской от удовольствия, а соседи тем временем охали и ошалело переговаривались.
Мэгги не могла сосредоточиться – вся извелась от волнения, ничего не могла рассчитать по минутам. Внутри страх и надежда смешались в какую-то странную отраву. Что бы сёстры ни делали – всё принималось с изумлением и восторгом, приправленным ужасом.
Соседи вернулись и на следующий день, и на послеследующий. Привели с собой других. Имя мистера Белла упоминали только шёпотом, словно никто не желал участвовать в обвинениях, но всем, конечно же, хотелось спуститься в подвал. А уж там призрак справился без посторонней помощи. В тёмную скрипучую каморку, где под землёй текла вода, набились сразу восемь-девять человек. От страхов и предвкушения разыгралось воображение – и они сами услышали всё, что хотели. А потом нашли кость ноги, о которой Мэгги уже и думать забыла, и принесли наверх, положили на стол, словно какой-то трофей, на глазах перепуганной матери. Мэгги и Кейт притворялись, что видят кость впервые в жизни, и возбуждение снова разгорелось, сильное, как никогда.
Настоящий коробейник молчал. Мэгги гадала, не обиделся ли он.
Репортёр Эдвард Льюис прибыл четвёртого апреля. Объявил всем, что проделал долгий путь, хотя так и осталось непонятным, откуда именно. Он слышал о происшедшем, так не удостоят ли его чести поведать об этом миру?
Льюис тут же приступил к опросу, подробно записывая всё, о чём рассказывали соседи. Мэгги ни разу не видела его без блокнота.
Он был хорош собой. Моложе её брата, но старше Стивена Уитакера. Кудрявый, с лёгким акцентом, который Мэгги не узнала. И он печатался в газетах. С ним хотели поговорить все.
– Мы слышали духа. Мы видели, как сдвинулся шкаф. Глаза младшей девочки почернели.
Эдвард Льюис кивал и строчил, строчил.
– Поразительно, – бормотал он. – Продолжайте.
Мать проговорила с мистером Льюисом много часов, как и отец. Мэгги видела, что репортёр чем-то его впечатлил: отец явно отнёсся к нему всерьёз.