— Это же политическая безграмотность, — заметил Хлебников.
Ахунов пожал плечами и, ничего не сказав на замечание Хлебникова, продолжил рассказ:
— Шейх в разговорах со служащими гоминдановского консульства Сабитом Кадыровым, Хафизом Иминовым, Касымом Хатамовым и другими неоднократно подчеркивал, что имеет связь с уйгурами-кашгарцами, проживающими в Баку. Там якобы среди населения распространяется литература с идеями панисламизма и пантюркизма.
За последние два года шейх заметно разбогател, ибо помимо руководства мечетью еще и торгует. Он имеет приказчиков, таких, как Ибрагим Ахун, которые на его деньги занимаются торговлей в Сарканде и Талды-Кургане.
Узнав от Ахунова, что Асадулла Хафизов готовится к сдаче имамства в мечети и на эту должность уже имеется кандидат, Хлебников подумал: «Как бы шейх не ушел из поля нашего зрения».
Отпустив сапожника, Михаил Петрович взял папку с материалами на шейха, раскрыл блокнот с записями. Несколько часов кряду он изучал имеющиеся документы, делал выписки, сопоставлял факты.
В тот же день Хлебников передал все материалы Романову и внес предложение о пресечении контрреволюционной подрывной деятельности шейха Хафизова.
Когда Михаил Петрович закончил доклад, Романов взял лист бумаги, переданный ему Хлебниковым, прочитал написанное и долго сидел задумавшись. Потом, как бы про себя, сказал:
— Вот это букет мы раскопали. С твоим предложением, Михаил Петрович, согласен. Но прежде чем пойти с докладами к начальнику губотдела и прокурору, надо провести еще некоторые мероприятия по сбору дополнительной документации о преступной деятельности шейха. Запишите, Михаил Петрович, что нужно сделать…
По свидетельству членов правления союза «Кошчи», других граждан общее число людей, получивших справки от шейха на получение китайских паспортов и вышедших из союза, перевалило за пятьдесят.
Свидетели Карим Мусабаев, Исраил Исламов, Абдулла Давлетов и другие рассказали о фактах враждебной агитации, которую проводил шейх среди уйгурского населения Алма-Аты, районов Джетысуйской губернии, прихожан уйгурской мечети.
Арест шейха Хафизова Асадуллы Касымова был назначен на 12 июня 1927 года. Оперативную группу возглавил Михаил Петрович Хлебников. Перед началом операции он зашел к начальнику губотдела Флоринскому. Тот предупредил:
— Смотрите за шейхом внимательно. Он может пойти на самые крайние меры, чтобы избежать ответственности. Надо исключить все попытки с его стороны к уничтожению улик преступной деятельности. Желаю удачи…
Было около 12 часов ночи, когда оперативная группа Хлебникова прибыла к уйгурской мечети. Шейх жил рядом, в отдельном доме, имевшем подвальное помещение. Наверху, в двух комнатах, которые разделяла просторная прихожая, размещался Хафизов, подвал занимал его слуга, уйгур-кашгарец Хашимов.
Дверь Михаилу Петровичу открыл временный постоялец шейха кашгарец Исмашахун Сейтходжаев, не имевший при себе документов, удостоверяющих личность. На шум вышел сам Хафизов. Предъявив ордер на арест, Хлебников вначале обыскал шейха. В карманах его одежды нашел семь затасканных, потертых на изгибах листов исписанной бумаги. На вопрос: «Кому принадлежат эти бумаги и записи в них?» — Хафизов ответил: «Мне». По просьбе Хлебникова шейх подтвердил изъятие у него бумаг личной распиской. Посадив шейха на пол, застланный кошмой (в доме не было ни одного стула), и оставив его под охраной красноармейца, Хлебников продолжил обыск.
Составив на вещи отдельный акт, заверенный подписями шейха и понятых, Хлебников приобщил его к протоколу обыска, как весьма важный для следствия документ.
Среди многочисленных писем, адресованных шейху и в беспорядке лежавших на широком подоконнике, Хлебников нашел газету «Кзыл Узбек». На ее первой странице под лозунгом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» рукою шейха была сделана надпись, содержавшая злобную клевету на советских людей.
Когда взошло солнце и правоверные потянулись к мечети на утреннюю молитву, шейх Хафизов, конвоируемый красноармейцами, шагал по пыльной Торговой улице к зданию губернского отдела ОГПУ…
Документы, изъятые при личном обыске у шейха, Валиев по просьбе Хлебникова дословно перевел на русский язык. Из семи листов четыре содержали расписки кашгарцев на получение китайских паспортов.
На трех листах были записи шпионского характера. Часть их излагалась в форме вопросов и ответов. Все вопросы, а их было десять, и ответы на них подробно освещали эмиграцию населения из Западного Китая в Семиречье, республики Средней Азии, а также выезд отдельных лиц в Синьцзян.
Изучив все материалы, выслушав доклад о ходе и результатах операции по аресту шейха, Флоринский предложил Романову и Хлебникову написать обстоятельную докладную записку в губком партии. Затем они обсудили план допроса шейха Хафизова Асадуллы Касымова, ярого врага Советской власти.
Ранним августовским утром 1927 года рабочий бойни Сидельников, проходивший мимо забора Алма-Атинского исправительно-трудового дома, заметил в траве туго скатанный сверток бумаги. Он поднял его, развернул. На листке виднелись какие-то непонятные ему, Сидельникову, знаки. «Наверное, кто-то из заключенных перебросил через ограду», — мелькнула мысль. Сидельников постоял в нерешительности несколько минут и пошел к железным воротам. Увидев часового, подал ему листок, сказал:
— Передайте, пожалуйста, начальнику. Вон там, у забора, поднял.
— Где?
— Да вон там, у тополя.
— Сейчас вызову.
На сигнал часового вышел дежурный и, выяснив личность передавшего записку, разрешил идти.
Автора записки установили в этот же день. Им оказался следственно-заключенный шейх Хафизов Асадулла Касымов. Во время вечерней прогулки он, выбрав момент, перебросил бумагу через забор.
Вызванный в исправительно-трудовой дом Романов, который вел следствие по делу шейха, пригласил с собой Хлебникова. Прочитав переведенную на русский язык записку, Александр Иванович резко бросил ее на стол дежурного:
— И тут провокатор и клеветник остался верен себе.
Михаил Петрович взял записку. Шейх сообщал:
«Меня за связь с гоминдановским консулом приговорили к смертной казни. Поскольку я приговорен и чтобы не погибнуть от рук неверных, то я… кончаю самоубийством. С белым светом расстаюсь через три дня…».
Далее следовали завещание и наставление о том, как должны будут поступить с его телом, с должниками и долгами.
— Надо же такое придумать, — заметил Хлебников после того, как прочитал «послание» шейха. — Дело еще у прокурора и когда оно будет направлено в суд, неизвестно. А шейх уже слюни распустил. Пакостливый, как кошка, трусливый, как заяц.
— Верно сказал, Михаил Петрович, — улыбнулся Романов.
И, обращаясь к дежурному и начальнику исправительно-трудового дома, добавил:
— Надо принять все меры, чтобы не допустить самоубийства. Этот шейх боится возмездия. Он нам нужен живой.
А. МинаичевОДИН В ДВУХ ЛИЦАХ
Васильев уже собирался домой, когда позвонил заместитель министра Сакенов.
— Зайдите, Петр Викторович, — сказал полковник. — Есть дело.
Невысокого роста, подтянутый и обычно спокойный, Байзулда Сакенов на этот раз был чем-то встревожен. Он сидел за большим письменным столом и его слегка прищуренные, отливающие желтизной, темные глаза выражали озабоченность.
Подполковник Васильев поздоровался, сел на стул. Сакенов сказал:
— Вчера в полночь службой ВНОС[12] было зафиксировано нарушение воздушного пространства Молдавии. Пройдя по курсу на Тирасполь, самолет возвратился обратно и западнее города Измаила ушел в сторону Румынии. Вскоре на железнодорожной станции Бендеры был задержан, а после выяснения личности арестован Умяр Деникаевич Юсипов. Он оказал сопротивление и пытался покончить жизнь самоубийством.
Юсипов, он же Измаил Ахметович Османов, оказался агентом иностранной разведки. Самолет, с которого был выброшен на парашюте Юсипов-Османов, стартовал из Афин. Вместе с агентом летел еще один человек. Его обнаружить пока не удалось. Он объявлен во всесоюзный розыск. Возьмите криптограмму, наметьте необходимые мероприятия на территории Казахстана.
Сакенов встал, подошел к карте, стал разглядывать надписи в районе, где предполагалась выброска второго агента-парашютиста.
— Сдается, что это заранее спланированная антисоветская акция из уже известной нам кампании, направленной на то, чтобы выведать государственные секреты в области промышленности.
Со слов Юсипова-Османова стало известно, что второй агент, после приземления, должен выехать в Казахстан. По данным органов госбезопасности Молдавии, собранным через поисковые группы, им, возможно, является некий Сергей Федоров. Ему около 25 лет. По паспорту проживает в Москве. При проверке документов работниками милиции С. Федоров кроме паспорта и военного билета предъявил справку о том, что работает на табачной фабрике «Ява», сейчас находится в отпуске.
…Было около полудня, когда уже немолодой мужчина в сером костюме несмело переступил порог кабинета майора Кудрявцева.
— Я Горохов, — представился он. — Утром звонил, просил принять по неотложному делу. Но в конце месяца, как обычно, на заводе аврал. Вот начальник цеха и задержал малость. Извините…
— Конечно, план надо выполнять, — улыбнулся Кудрявцев, вставая из-за стола. — Проходите, Савелий Иванович, садитесь. Мне уже говорили о вас.
Кудрявцев позвал еще кого-то. Вошел капитан Иванов с красными от бессонницы глазами.
— Я вам нужен, Александр Никитич?
— Да, очень! Давайте, Василий Романович, послушаем, что скажет Савелий Иванович Горохов, который еще ночью приходил к сержанту милиции Каргину. Записывайте все, что считаете полезным. Итак, слушаем вас, Савелий Иванович.
— Вечером в воскресенье, — сказал Горохов, — я был на футбольном матче и домой вернулся уже в сумерках. Жена предупредила: «Тебя ожидает фронтовой друг Сережа». Признаться, я никого не ожидал в столь поздний час. Прошел в комнату. За столом сидел мужчина и читал свежую газету. Я не сразу сообразил, кто этот человек. А он, улыбаясь, подает мне руку, здоровается. «Своих, — говорит, — не узнаешь, Савелий. Нехорошо!» Ба! Кузьма Сараев. Да ты ли это? — невольно вырвалось у меня. — Какими судьбами? Домой едешь или как? «Тише, Савелий, — предупредил Кузьма, поглядывая на дверь. — Отныне называй меня Сергеем. Так надо. Да я к тебе ненадолго. Сегодня же уеду». Лицо гостя как-то сразу изменилось, помрачнело. Его предупреждение насчет имени меня насторожило, но я не подал вида. Какой-то внутренний голос подсказывал: неспроста ты, брат, стал Сергеем. Я подумал, что гость сам скажет об этом. Кузьма вскоре прервал мои размышления. Спросил: «Как у тебя сложились дела после возвращения в Союз в 1946 году? Отсидел положенное или же сумел выпутаться?» Я ответил: Дело мое оказалось не столь сложным. Разобрались что к чему и через три месяца отпустили с миром. С тех пор живу вот в этом городе. Женился. Имею сына, Витей звать. Два года назад получил диплом об окончании техникума. На судьбу жаловаться не могу. Работаю на заводе сменным мастером. Отношение со стороны начальства и товарищей хорошее.