Толком еще не зная, зачем, Петр запомнил адрес Вороновых. Это было довольно далеко, на другом конце города, однако молодой человек вдруг ощутил огромное желание как-нибудь вечером оказаться поблизости, пройти напротив окон их дома.
Колычев заметил интерес товарища к Лизе Вороновой. Он улыбнулся, подумав, что его друг, кажется, влюбился. Это нормально, возраст такой, да и сама девушка, несмотря на не самое выигрышное происхождение, очень даже ничего, порядочная, работает. Глядишь, еще и перекуется, выбросит из головы мелкобуржуазные замашки, забудет дорогу в мещанские заведения вроде «Михалыча». Перемелется, мука будет, решил он.
Елисеев вызвался проводить Вороновых до выхода из угрозыска. На прощание Лиза одарила его улыбкой и с удовольствием пожала руку.
— Приходите к нам, чай пить, — внезапно сказала она, перед тем, как уйти. — Мы с папой будем очень рады. К нам гости нечасто ходят.
— Обязательно приду, — пообещал Петр.
Он буквально светился от счастья.
Разумеется, были в его личной жизни другие женщины, но это было плотское увлечение, не больше. Сейчас Елисеев был в этом твердо уверен.
Вернувшись, он застал друга в хорошем расположении духа. Колычев сидел за столом и увлеченно чистил свой «Смит и Вессон».
— Что, понравилась девушка? — спросил он, не отрывая взгляда от оружия.
— Очень, — кивнул Елисеев.
— А происхождение тебя не смущает?
Петр пожал плечами.
— А при чем тут ее происхождение? Владимир Ильич тоже ведь не из рабочего класса вышел.
— Верно, — согласился Колычев. — Ильич из дворян, однако нашел в себе силы порвать со своим классом и даже возглавить нашу борьбу. А твоя Лиза… думаешь, способна на такое?
— Предположим, что она еще не моя, — засмеялся Елисеев. — И станет ли моей, еще не известно.
Колычев оторвался от револьвера, оглядел Петра с ног до головы.
— Станет, — убежденно сказал Борис. — Ты у нас парень что надо. Девки в штабеля ложиться будут. Ты лучше о другом подумай: вдруг она тебя на ненашенскую сторону перетянет? Не ты будешь первый, кто от любви башку терял. И постарше тебя да поопытней глупости творили.
— Не, не перетянет, — посерьезнел Петр. — Такой номер со мной не пройдет ни в коем разе. Я на большевистских позициях твердо стою. Меня хрен подвинешь.
— Вот и хорошо. Показания Вороновых подшей в папку, а я пока к товарищу Янсону схожу, потолкую. Надо узнать: клюнула ли наша рыбка.
Но его плану не суждено было сбыться. В кабинет заглянул дежурный.
— Мужики, в Губфинотделе снова кража…
— Что, опять портфель свистнули? — схватившись за голову, простонал Колычев.
— Ага. Тебе, Колычев, прорицателем бы работать. Товарищ Янсон сказал, что эта кража по вашему профилю. Так что дуйте туда, да побыстрее, а то уже из губисполкома названивать начали.
И он захлопнул дверь.
Елисеева бросило в холодный пот. Не ожидал он от преступников такого проворства. Думал, что после вчерашней облавы те испугались и залегли на дно. Ан нет, снова решились.
— Ну, жулики! Ну, охренели, сволочи! — взорвался Борис. — Второй раз в одном месте делишки проворачивают. Никакого, понимаешь, страха перед органами советской власти!
Схватив револьвер, он помчался к входу. Следом, еле поспевая, кинулся Елисеев, на свой лад честя воров. Наглости им не занимать. Другой бы Губфинотдел теперь за три версты обходил, а они опять кражу устроили. И чуяло его сердце, что теперь эти гады придумали новую хитрую каверзу, и сыщиков ждет немало головной боли.
Глава 12
Новой жертвой хитрых воров стал мужчина лет пятидесяти, худощавый, низкий, с изрезанным морщинами лицом и испуганными глазами. Голова большая, выбритая до блеска. Одет в полинялую гимнастерку с расстегнутым воротом. На ногах солдатские штаны с заплатами, грязные обмотки и желтые башмаки явно на размер больше.
От мужчины за версту разило табаком. О пагубном пристрастии говорили и пожелтевшие редкие зубы. Потерпевший прижимал к груди потрепанный парусиновый портфель. Как раз такой пропал недавно у Мотыльковой.
— Представьтесь, — попросил Колычев.
— Афанасий Козлов.
— Где работаете?
— Артельщики мы при конном союзе.
— Что служилось?
— Дык это… обокрали меня.
— Что именно украли?
— Портфель с деньгами, — помявшись, сказал Козлов.
— Постойте, а в руках у вас что? — удивился Елисеев.
— Это не мой портфель. Мне его подменили. В глазах потерпевшего мелькнула лютая тоска.
— Здорово. Это как — подменили? — оживился Колычев.
Для него подмена портфеля была чем-то новеньким. В прошлый раз преступники действовали иначе.
Потупившись, Козлов принялся рассказывать.
— Я ить не только артельщик, но и кассир. И так вышло, что сегодня надо было сдавать выручку за месяц в финотдел.
— Большая выручка?
— Три миллиона и сто тысяч поверху, — пояснил Козлов.
— По-крупному работают, — скривился Колычев. — Дальше что?
— Да как обычно. Деньги в портфель положил, пришел в финотдел, занял очередь в кассу. Стоять долго, а мне курить приспичило. Ну, я в уголок сунулся. Там сразу двое смолило. Я, значит, за кисетом полез, чтобы «козью ножку» скрутить, а тут один из мужиков мне папироску предложил.
— А вы, наверное, не отказались? — иронично хмыкнул Колычев.
— Конечно, не отказался, — кивнул потерпевший. — С чего бы мне отказываться? Папироски дорогие, сами знаете, цена нонче кусается. А тут на дармовщинку дают. Пока я прикуривал, тот мужичок, что папиросу предложил, мой портфельчик подержал, а то сами, понимаете, неудобно: руки занятые. Но он тут не при чем: я свой портфель из виду не упускал.
— Что, совсем-совсем? — прищурился Елисеев.
— Ну да. Все время на виду был. Мы с мужиками покурили, поболтали о том, о сем. Тут моя очередь как раз подошла. Я с ними попрощался, подхожу к кассе, расстегиваю ремешки портфеля, открываю, а внутри заместо денег… вот такая штука. — Козлов продемонстрировал нутро портфеля, набитое газетами. — Я получше присмотрелся: вижу, портфельчик-то не мой. Ну, я шум поднял, милицию вызвал. А потом мне и вовсе плохо стало. Сердечко прихватило. Думал, прямо здесь и кончусь.
Козлов замолчал.
— Мужиков, с которыми курили, хорошо помните?
— По сию пору перед глазами стоят, — сказал потерпевший.
— И здесь их, конечно, нет?
— Нет. Они почти сразу вышли, как моя очередь подошла. Это я только сейчас сообразил.
— Плохо, — буркнул Колычев. — Описать их можете?
— Попробую, — помялся Козлов. — Ну, как я говорил, их двое было. Тот, который мне папироску предложил, высокий такой, усатый, приятный. Вот только лицо у него какое-то расстроенное. Будто случилось что. Даже когда шутил, все равно был невеселый. Хотя с чего нынче веселиться? Сами знаете, какая жизнь…
— Разная жизнь, — одернул Колычев. — Вы сказали, что высокий носил усы?
— Да, — подтвердил Козлов.
— Какой формы усы?
— Боже ж ты мой, — забеспокоился потерпевший. — Какой формы… обыкновенные. Усы как усы. Широкие, длинные, с рыжинкой, подкову чем-то напоминают.
— То есть загибаются к самому низу лица?
— Да. Все верно.
Козлов даже руками провел, показывая на себе форму усов.
— А как думаете: усы свои, натуральные, или приклеенные? — поинтересовался Елисеев.
Колычев одобрительно кивнул Петру. Парень мыслил в правильном направлении.
— С виду вроде свои, но за то не ручаюсь, — неуверенно протянул потерпевший.
— Плохо, что не ручаетесь. Как одет? — продолжил расспрос Колычев.
— Высокий? Да по-военному: френч зеленый, почти новый, ремешком кожаным подпоясанный… галифе, сапоги хромовые. Фуражка… Сейчас каждый второй в таком костюме ходит.
— Волосы какого цвета?
— Дайте вспомню. Волосы у него густые, темные. Прическа аккуратная, волосинка к волосинке уложена. Одеколоном хорошим от него пахнет. Думаю, заграничным.
Елисеев усмехнулся. Конечно, заграничным. Отечественному пока взяться неоткуда. Если только из старых запасов.
— А разговаривает как?
— Разговаривает? — переспросил Козлов. — Очень культурно разговаривает. Спасибо, пожалуйста, будьте добры… Сразу видно интеллигентного человека.
— Особые приметы?
— Чего не было, того не было. Разве что усы, но я о них уже упоминал.
— Усы этот тип мог и приклеить. Не велика хитрость. Ладно, с культурным разобрались. Опишите, пожалуйста, второго гражданина.
Козлов задумался.
— Ох и задали вы мне задачку… С ним посложнее будет. Мужик как мужик, ничем не примечательный. Рост невыдающийся, прямо скажем. Лицо толком разглядеть не удалось. Он кепочку мятую, серенькую на глаза надвинул и так стоял. Ну что еще… пиджачок на нем был кургузенький. На локтях заплатки. Аккуратные, кстати, заплатки. Мастер делал. Брючки в сапоги заправлены. Тоже серенькие.
— Одним словом — серая личность, — не удержался Елисеев.
— Во-во, это вы в точку угодили. Что ни на есть серая личность. Мимо пройдешь — не заметишь, — обрадовался Козлов. — И разговаривал по-простецки так, без научных слов.
— Ну, а навскидку, кем он по профессии мог быть: мастеровой, крестьянин, совслужащий? — задал уточняющий вопрос Елисеев.
— Да шут его знает, — пожал плечами потерпевший. — Ни на кого отдельно не похож и в то же время смахивает на всех в общности.
— Чересчур размыто сформулировали, — снова блеснул познаниями Колычев.
— Уж извините, по-другому не получается.
— Прежде вы их видели?
— Не припоминаю что-то. Ах, да! — спохватился Козлов. — Вот важная деталь!
Сыщики насторожились.
— Рассказывайте, гражданин потерпевший. Не тяните.
Козлов ухмыльнулся.
— Этот второй анекдотов много знает. Постоянно травил, пока мы курили.
— Каких анекдотов? — не понял Колычев.
— Разных. В том числе и скабрезных. И не хочешь, а захохочешь.
— Боюсь, это к делу не припишешь, — вздохнул Колычев. — По анекдотам мы вашу пропажу не найдем. Если очную ставку устроим — опознаете обоих?