— Важный такой из себя, толстый. Морда — две моих. Бакенбарды как у адмирала, бородища по пояс. Одет в костюмчик с иголочки, рубашка накрахмаленная, галстук — все чин по чину. Штиблеты черненькие, узенькие — и начищены так, что в них свет люстры отражается. В одной руке трубка, в другой — тросточка, пузо — как парус надутое. Одним словом — профессор! Не знаю, каким чудом его в нашу Тмутаракань выманили, да ни в том вопрос! Начал он, понимаешь, свою лекцию с того, что, мол, улики — это неоправданная роскошь, доставшаяся нам от старого режима.
— Чего? — удивленно поднял бровь Елисеев.
— Ты не перебивай, ты дальше слушай. Короче, улики органам правопорядка не нужны. Преступника надо припирать к стенке другими способами. Даже особый метод предложил: «ошеломляющий моральный удар» называется. Берешь подозреваемого за грудки и грубо так заявляешь, что нам все уже давно известно, и смысла запираться… просто нет. Только хуже себе сделаешь. И заявлять это надо с особой убежденностью в голосе и свирепой мордой.
Преступник как услышит такое, сразу в штаны теплую струю пустит и лапки кверху.
— Что, прям так и говорил? — не поверил Елисеев.
— Ну, не совсем в таких выражениях, там все больше в словах иностранных было, но смысл приблизительно такой.
— По-моему, дурак он, этот профессор. Попробовал бы свой метод к Чесноку, к примеру, применить (ни дна ему, ни покрышки!). Тут хоть какую рожу скорчи — толка все равно не будет, — заявил Елисеев.
— Вот и мы между собой так же порешали, только профессору этому ничего в лицо говорить не стали. А то бы обиделся на наше бескультурье. Так и укатил к себе домой, считая, что мы его идеями дурацкими прониклись. Ну, и чуток погодя, я подумал, что он, наверное, издевался над нами. Пытался втюхать свой метод, как офеня — негодный товар. Только нам чуйки и здравого смысла хватило, чтобы понять это.
Колычев замолчал, скрутил на ходу козью ножку и стал курить, отравляя воздух дрянным самосадом.
— И что, вся учеба так впустую прошла? — недоуменно спросил Елисеев.
— Нет, конечно. Были и другие спецы, настоящие, матерые. Вроде нашего Хворостинина. Те дело говорили. Но именно этого профессора я почему-то на всю жизнь запомнил. Глаза, бывает, закрою, и так и вижу его рожу толстомясую.
Глава 19
У заржавевших ворот мукомольной артели скопилась очередь из самых разнообразных транспортных средств: от крестьянских подвод до чахоточно кашляющего грузовика, весь кузов которого был завален мешками. Сам водитель — крепкий детина в кожаной куртке и кепке — вылез из машины и смолил самокрутку, о чем-то переговариваясь со сторожем — дедком лет семидесяти, довольно бойким и юрким для своего возраста. Помощник водителя мирно дремал в кабине, уткнувшись носом в баранку.
К ним-то и направились сыщики.
— День добрый!
— Есть маненько, — согласился сторож. — И вам здравствовать.
— Ладно, Михалыч, я в кабину полезу, — сказал водитель.
— Давай, Сема.
Сторож выжидательно уставился на сыщиков.
— Нам бы товарища Саруханова найти. Где он — не подскажете? — спросил Елисеев.
— А вы кто такие будете? — прошамкал беззубым ртом дед.
— Уголовный розыск.
— И документике у вас имеются?
Сыщики предъявили удостоверения.
— В управлении должон быть. Чернявый такой, в штанах красных. Сразу определите, — пояснил сторож.
— Спасибо, отец! Продолжай нести службу. Петру было любопытно, почему на столь ответственный пост поставили этого древнего старикана, но, видно, днем ничего страшного не происходило и дедок со своими обязанностями справлялся.
Удивительное дело: управление артели находилось в подвале. Сыщики спустились по полуразрушенным бетонным ступенькам и оказались в темном коридоре, пропахшем сыростью и мышами.
Навстречу им бежал коротконогий человечек с взлохмаченной прической, нервно прижимая к щуплой груди деревянные счеты с растрескавшимися костяшками. Он едва не сбил с ног сотрудников губрозыска.
— Погодите, товарищ, — притормозил его Колычев.
— Что? Это вы мне? — вскинул голову человечек.
— Подскажите, где товарища Саруханова можно найти. Нам сказали, что он где-то в управлении.
— Вторая комната по коридору направо, — ответил человечек.
Колычев посторонился, и тот помчался дальше по своим делам.
— Шустрый какой, — покачал головой ему вслед Борис. — Куда так торопится?
Он толкнул нужную дверь. Та со скрипом распахнулась, явив сыщикам любопытную картину: целующуюся парочку. Молодой человек со смуглым восточным лицом в гимнастерке и красных памятных галифе и девушка в цветастом сарафане так были увлечены этим делом, что не заметили появления нежданных гостей.
Колычев кашлянул.
— Ой, — девушка с силой оттолкнула кавалера и пулей прошмыгнула мимо сыщиков в открытую дверь.
Саруханов — у сотрудников губрозыска не было никаких сомнений, что именно он — смело поднял подбородок и поправил выбившуюся из-под солдатского ремня гимнастерку. На его красивом лице не было даже тени смущения, скорее, читалось недовольство внезапным вторжением.
— Стучаться надо, товарищи, — сказал он.
— Работать надо на работе, — сурово произнес Колычев. — Вижу, у вас тут моральным разложением попахивает.
— Это моя невеста, — горделиво выставил правую ногу Саруханов.
— Невеста — не жена, и вообще, любовью надо дома заниматься, — упрямо гнул свою линию Колычев.
— А вы, простите, кто такой, чтобы мне обструкции устраивать? — выпалил Саруханов.
— Сразу видать начитанного человека, — игнорируя его реплику, Колычев обратился к Елисееву.
— Так кого попало читальней заведовать не поставят, — поддакнул Петр.
— Что за ерунда! При чем тут моя грамотность и читальня?! — вконец запутался Саруханов.
— А при том, — объявил Петр. — Сразу явку с повинной писать будете?
Колычев бросил недоуменный взгляд на напарника, но ломать его игру не стал, лишь добавил с апломбом:
— Нам все известно, товарищ Саруханов.
— Да кто вы такие! — выкрикнул тот.
Он явно задыхался от волнения.
— Пуговку расстегните, — посоветовал ему Елисеев. — Мы не на параде.
Не спрашивая разрешения, он присел на единственный стул в комнате и с наслаждением вытянул ноги.
Саруханов даже захлебнулся от такой наглости.
— Что вы себе позволяете!
— Заткнись, — сказал Колычев. — Мы — уголовка. И раз пришли к тебе, значит, есть причина.
— Вы что — из-за той пшеницы, что я продал? — прохрипел Саруханов.
Ставшая враз тесной гимнастерка душила его, не давала говорить.
Сыщики переглянулись.
— И из-за нее тоже. Как же вы дожили до жизни такой, гражданин Саруханов? Кто вам позволил самоуправствовать с артельным имуществом? В стране голод, а вы муку налево сплавляете. Спекуляциями, небось, занимаетесь. Нехорошо…
— Это было в первый и последний раз, — всхлипнул парень. — Я к свадьбе готовлюсь…
— Думаешь, дождется тебя невеста опосля всего этого? — нахмурился Елисеев.
— Чего этого?! — совсем перепугался артельщик.
— Да того, что ты нам только что расписал. Советская власть воров по голове никогда не гладила и гладить не собирается. Так что пойдешь ты, братец, с нами в казенный дом. — Тут Колычева совсем прорвало, он вперил в парня полный гнева взгляд. — Люди с голоду пухнут, а ты… — Он не нашелся, что добавить, лишь скрежетнул зубами и напряг кулаки.
— Сдавайте дела, — произнес Елисеев.
— А что потом? — еле слышно сказал Сару-ханов.
— Потом с нами пойдете.
— Хорошо, я сейчас.
На их голоса уже потянулись другие сотрудники артели, однако Елисеев быстро спровадил всех подальше от двери, за исключением плотного толстячка в полосатом костюме, который делал его похожим на тигра. Этому толстячку Саруханов передал свои дела и должность, а потом вместе с сыщиками вышел в коридор.
— Где у вас читальня? — требовательно спросил Елисеев.
— Простите, а она-то здесь причем? — совсем перепугался «жених».
— Показывай, кому говорят! — прикрикнул Петр.
Читальня находилась в том же подвале. Елисеев быстро сверился с наличием в ней газет и обнаружил, что номера из его списка здесь отсутствуют.
— Что и требовалось доказать, — усмехнулся он.
— Спасибо науке, — в тон ему добавил Колычев, окончательно запутав Саруханова. Тот крутил головой по сторонам, не зная, на ком из сыщиков остановить свой взгляд.
Они доставили насмерть перепуганного парня в свой кабинет, усадили для допроса.
— Мне бы водички, — попросил подозреваемый. — В горле пересохло.
Елисеев принес ему воды. Парень жадно выхлестал целый стакан. Руки у него дрожали, и Петр быстро отобрал посуду, пока Саруханов ничего не расколотил.
— Легче? — спросил Колычев.
Парень кивнул.
— Отлично. Держи себя в руках, Саруханов. Расстреливать тебя никто не собирается. Хотя… будь моя воля! — Колычев звонко щелкнул пальцами, имитируя выстрел.
Подозреваемый вздрогнул.
— Я понимаю и готов сотрудничать со следствием. Знаете, я бы, наверное, сам пришел…
Елисеев хмыкнул.
— Ну-ну…
— Правда-правда, товарищи! — стал клясться Саруханов.
— Тогда сначала поговорим, а потом вы все сами напишете. Договорились? — внезапно перешел на «вы» Борис.
Саруханов почувствовал, что отношение к нему изменилось, с надеждой посмотрел на сотрудников уголовного розыска.
— Значит так, кому и когда вы продали муку — это мы чуть позже выясним, — заговорил Колычев. — А пока нас интересует, кто у вас покупал газеты.
— Менял, — чуть слышно сказал Саруханов.
— Простите?
— Менял, — громче ответил допрашиваемый. — Я на контрамарки с ним менялся.
— В театр?
— В синематограф. У него на каждую новую фильму всегда контрамарки бывали. Только, пожалуйста, не спрашивайте, откуда он их брал.
— В синематограф один ходили или с невестой?
— С невестой, — на сей раз Саруханов густо покраснел. — Она у меня очень любит фильмы смотреть. Особенно с Мэри Пикфорд. Это ее любимая актриса.