— Таак. Значит Мутабор сейчас потерял мотивацию и соответственно «уходит».
Кабанова молча кивнула, провожая взглядом стремительно скользнувшую над нами здоровенную чайку.
— Ну хорошо. А я то тут с какого боку?
— Нам предложили его экстерминировать. Он ведь действительно очень опасен.
— Как посмотреть. Блондинку он взял – любо—дорого было посмотреть.
Тут до меня доходит, что я рассказываю начальнице некрологической лаборатории очевидные для нее вещи. Явно же, что без ее санкции и благословления морфа никто бы так на зачистку не выпустил. И ответственность она разумеется взяла на себя.
— Я знаю. Дело в том, что эксперименты на животных дали интересный результат. Морфированный экземпляр вполне потребляет и зомби своего вида. Особенно когда у него небогатый выбор между голодовкой и охотой на зомби.
— Ну я видел, что и зомби друг друга жрут.
— Они жрут упокоенных. А морф упокаивает сразу сам. Охотится и упокаивает. К слову я общалась с вашим пациентом из Америки – он своими наблюдениями подтвердил этот вывод. Морфы и сами занимаются чисткой таким образом. И мы могли бы это использовать, коль скоро зомби пищевая база для морфов.
— Много ли проку с одного морфа.
— Скажите это еще раз. А я припомню охоту на Блондинку.
— Да ладно вам. Я ж тоже не очень хочу, чтоб его пристрелили. Хотя знакомство с ним вспоминаю с содроганием.
— Значит придется вам посодрогаться еще – решительно говорит моя собеседница.
— Вот это здорово! Всю жизнь мечтал! Вот спасибо вам громадное!
— Перестаньте паясничать – одергивает меня как расшалившегося школьника строгая учительница.
— А моего согласия даже и не спросили?
— Этот разговор – не учитываете? – улыбается Кабанова.
— Ну, вы не спрашивали меня о согласии. Черт, да я даже не знаю, с чем я тут должен соглашаться!
Валентина Ивановна внимательно смотрит на меня и потом спокойно говорит:
— Мы знаем дополнительный резерв для мотивирования Мутабора. Благодаря ему мы получили массу интереснейшей информации и он, как источник, еще не исчерпан. Поверьте, у меня нет большой охоты подвергать вас и вашу охотничью команду риску. Но ставки очень высоки. Очень.
— Как тогда, когда вы остались ставить опыты в пустой поликлинике?
— Значительно выше – серьезно отвечает упрямая моя наставница.
— А чем все же Вивисектору, дважды покойному, удавалось держать своих морфов в повиновении? – спрашиваю я у задумавшейся наставницы.
— Это страшная военная тайна – невесело улыбаясь отвечает она.
— Вот прямо так?
— А как вы думали? Разумеется тайна. Большая часть работы лаборатории засекречена по—настоящему. Так что я могу дать вам необходимую информацию только в том случае, если вы подпишетесь принять участие в работе некролаборатории. И никак иначе, не обижайтесь. Тут не моя прихоть.
— Боитесь, что разболтаю? – уточняю я.
— Нет, не в этом дело. Просто есть протокол работы лаборатории. С соответствующими допусками. Работаете с нами – получаете допуск. Нет – тогда только та информация, которую разрешит выдать спецчасть.
— Ну да, ну да. Секретность ради секретности. Прямо совком повеяло. У меня отец должен был принять участие в конкурсе на проектирование ряда зданий в Ханое. А допуска у него не было. Вьетнамцы прислали карты города для привязки проекта к местности и рельефу, а ему карты выдать не могут, они секретные. Ну то—се, время потеряли прорву, наконец оформили допуск и торжественно выдали карты Ханоя.
Валентина Ивановна смотрит на меня снисходительно и только из вежливости интересуется – в чем соль рассказа?
— Да в том и соль, что карты были американские. Генштаба Ю ЭсЭЙ. С грифом «топ сикрет». Надо полагать – трофейные. Вот такая вот секретность получилась. Чистый совок в худшем смысле этого слова.
— Забавная история. Ваш отец выиграл конкурс?
— Нет. Опоздал со сдачей проекта – из—за этих идиотских карт.
— Жаль. Однако вернемся к нашим баранам и морфам. Это не мое требование. Но должна заметить, что я согласна с этим подходом. И так слишком много уже вам понарассказывала.
— Знаете, меня очень беспокоит именно влезание в эти тайны. Тут легко попасть в расход. Посчитают, что слишком много знаешь – и все, пропал бесследно. Ну и зачем мне это? В конце концов наша Охотничья команда и не самая боеспособная и не самая многочислнная и вооружена не самым лучшим образом. Сколько таких команд, не считая чисто военных формирований? Да всяко не меньше сотни!
— 214. Это не считая частей и подразделений гарнизона Кронштадтской ВМБ. Видите, опять вам выдала служебную информацию.
— Премного благодарен. Но так с чего именно нашу группу напрягать?
— По целому ряду причин. Например, вы единственная группа, в которой целый врач действует.
— Ну, как—то оно звучит настораживающее – «целый врач». Мне как—то не хотелось бы становиться нецелым. Фрагментированным. И я видел, как оно бывает. Когда с грязными перчатками расстаются.
— Вы про своего недавнего сослуживца, капитана Ремера и его напарника Копылова?
— Опа! А вы что о них знаете???
— Довольно много. Возможно больше вас.
— Но… откуда?!
— Видите ли, это опять же информация не для широкого круга лиц. Но разумеется мы должны были навести справки о тех, кто уж совсем рядом с нами крутится. Да я признаться и о вас забеспокоилась. Вы человек добродушный, растяпистый, наивный. Почему бы и не подстраховать, если есть такая возможность? Так вот касаемо грязных перчаток… так поступают либо с одноразовым материалом, который больше не пригодится никогда, либо сдуру. Вот например с Ремером так поступили сдуру, если вас это интересует. Ценный человеческий материал выкинули только по глупости. А уж вас и тем более списывать нет резона. После операции что выкидывают? Одноразовые перчатки, грязные тампоны и салфетки. А вот например не то что большой ампутационный нож, но даже зажимы Кохера заботливо отмывают и стерилизуют. Так?
— Ну, так…
— Вот и смотрите. Ценный инструмент – берегут как зеницу ока. Потому что нужен, а другой такой на земле не валяется. И заменить нечем. Конечно побояться придется. Но за все платить надо, увы—увы.
Тут Кабанова глубоко вздыхает и неожиданно говорит:
— Думаете я не боялась, когда тогда, в самом начале занялась экспериментами? Да я испугалась до заикания, когда у нас в тихой поликлинике такой массакр начался. Еле водой отпоили. Домой физически не могла пойти, ноги не шли от ужаса. Вот и занялась полузабытым и знакомым делом. Чем еще в студенческом научном обществе увлекалась, на патфизиологии. Отвлеклась, да и результаты оказались интересными. Про страх и забыла, пока работала. Только этим и спаслась…
— Надо же, а я со стороны видел прямо Ледяную Крепость – вспоминаю я свои безуспешные попытки уговорить Кабанову бросить возню с хомяками и бежать.
— Я ж говорю про вашу наивность – улыбается Кабанова.
Мне приходится съесть пилюлю. Хотя любой женщине хочется иногда выглядеть слабой и беззащитной, но не факт, что и впрямь все было так, как Валентина Ивановна рассказывает. Голос у нее в телефонной трубке был непререкаемым. Но отчасти она права, место под солнцем даром давалось только при социализме. Сейчас так или иначе его надо завоевывать, а мы вроде неплохо заняли эту нишу, околомедицинского снабжения. И не слишком накладно и не очень чтобы тяжело… Вон продуктовая служба Базы наверное живет не так вольно – им надо обеспечить жратвой население острова, а тут сейчас около 30 тысяч человек, да еще большие группы вне острова, а каждому человеку надо в день порядка полутора кило еды, да еще на зиму над запас создать, вот и таскают как муравьи. Я бы окуклился вот так изо дня в день вывозить склады, закладывать жратву на хранение, а они ничего, вполне довольны своей жизнью. Многим наоборот очень нравится, что нет никакого риска, и их охраняют. Тут ухитрились наладить телевидение – есть в Кронштадте и своя радиотелекомпания, вот на ее базе и заработало. Электричество далеко не у всех, да и не стабильное, так развернули несколько видеосалонов, прямо как в 90 годы – только тут и просто телевизоры работают, сериалы гонят. Народ ходит…
— Так что поволноваться придется. Оно окупается – сбивает с меня задумчивость голос Кабановой.
— Ну, я заметил, что вы обрадовались, когда мы за вами заявились…
— Еще бы не обрадоваться. Обещали утром приехать четверо сотрудников. Из них одна Юля отзвонилась, плакала, укусили ее. А остальные пропали бесследно, как в воду канули. В итоге явились вы, необещавший…
— Меня Сан Саныч напряг.
— Я помню…
Помолчали.
— Так что если хотите знать больше – придется соглашаться работать совместно.
— Что—то мне говорит, что выбора у меня особого нет?
— Выбор всегда есть – пожала плечами Кабанова.
— И если я откажусь?
— То вас повесят, расстреляют и утопят без права переписки. И значит пойдет другая команда.
— Что—то у вас вид недовольный.
— А с чего мне быть довольной? Это же не просто акция по зачистке территории ожидается. Тут все куда запутаннее и сложнее и там нужны не просто чистильщики, там думать надо будет, по—врачебному думать. Да еще и с прикладной военно—полевой психологией, причем не только нормальной, а… как бы это сказать—то? Некропсихологией.
— Психолог я извините никакой. Кроме институтского курса – шиш с маслом.
— У вас чутье есть. И пожалуй у вас единственного был внятный взаимный контакт с Мутабором.
— А Алик? Он же с ним постоянно?
— Да. И даже в шашки играют. Но контакта нет. Онли бизнес, как говорится.
— Мне кажется, вы придаете слишком много значения случайности. Да и у меня тоже только бизнес и был. Мне – спасти свою шкурку, ему – заплатить по счетам моими руками.
— Тем не менее, зафиксировано, что вы с ним шутили и он реагировал на ваши шутки адекватно. Особенно ценно – он тоже шутил. То же замечено было только в разговоре с вами и с вашим командиром. Но командир Охотничьей команды погиб, так что пока только один контактер – вы.