Старший прервался, посмотрел на меня.
— Новенький? Из научников?
— Ну да, в общем. Внештатный, вот.
— Тогда давайте моим архаровцам что полезное расскажите, все равно ж без дела сидите.
— Так вроде они заняты же? А так отвлекутся…
— Работа стандартная, механическая, самое то слушать что полезное, а то информационный голод будет. А у ребят и так информированность убогая, до Беды из них болванчиков делали, теперь так нельзя. Умнеть надо.
— А, так тут у вас вроде как выездная лекция?
— Угу. Они многого не шарят и не рубят. По мне так это плохо, вот и толкую, о чем сам знаю. Давайте, расскажите что полезное – и старший в расчете подмигнул.
— Ну, ладно. Я вот про эксперимент один расскажу.
— С мышами? – ехидно осведомился конопатейший паренек.
— Конечно. Со слонами тоже можно проводить эксперименты. Только очень накладно. С мышами проще.
— Харитоненко, увянь. А то и тебя на опыты пустим. Например, на эксперимент – как быстро матрос Харитоненко может выдраить гальюн – мрачновато осек бойкого подчиненного старший в расчете.
Подчиненный тут же увял. И я пустился в повествование о науке.
— Значится вот такой эксперимент. Ну вы знаете, что мыши умеют плавать, но нехорошо – недалеко. И недолго. Пять мышей помещали в емкость с водой. Засекали время. Через 20 минут мыши уставали, начинали хлебать воду и шли на дно. Во второй раз снова в воду пускали пять мышей, но когда они начинали через 20 минут тонуть, трем мышам, которые дольше удерживались на поверхности воды давали дощечку, мыши на нее залезали и спасались. В третий раз снова пускали пять мышей, но две мыши были новые, а три мыши – те, что спаслись в прошлый раз. Так вот, первые две тонули через 20 минут, а три опытные мыши держались шесть часов! Совершенно обессиленные мыши из последних сил продолжали плавать в расчете на дощечку. И потом так повторялось всякий раз. Новички – тонули, опытные дожидались в конце концов спасительной дощечки. Идея понятна?
Старший расчета ухмыльнулся и осведомился у своего конопатого подчиненного:
— Матрос Харитоненко, смысл эксперимента постиг?
— Если умеешь плавать – это хорошо. Лучше, чем не умеешь.
— Матрос Слесарев, тот же вопрос.
— За битого двух небитых дают. Те три мыши были уже с опытом, знали, что есть шанс на спасение и потому держались стойко. Так, товарищ старший лейтенант?
— А это вон у ученого спрашивай.
Все посмотрели на меня.
— Да, когда знаешь, что победить можно – скорее победишь. И у тех, кто так считает шансов на победу больше, чем у других, не знающих о том, как побеждать. У нас, человеков, опыт выживания куда больше, чем у мышей – так что очень жизнеутверждающий эксперимент. Тот, кто считает, что сдохнет и складывает лапки – дохнет. Кто знает,что в таких условиях люди побеждали – выживет и победит.
— Когда ж это такое было? — с сомнением в голосе осведомился конопатый матрос Харитоненко.
— Да постоянно – ответил ему Слесарев.
Другие матросы загалдели, споря и со мной и друг с другом.
— Плохо молодежь историю знает – грустно заметил я старшему расчета.
— Плохо – печально согласился он.
— Ну, вот например, эпидемия чумы в Средневековье. Черная смерть дала 75% умерших из населения в Европе. Чтоб прикинуть – две трети присутствующих померли бы. Нас тут шестеро – так четверым бы амба. Тридцатилетняя война – в немецких землях две трети населения ласты склеили, особенно мужиков выбило – церковь христианская официально разрешила двоежонство, чтоб хоть как население восполнить.
— Точно, тогда еще лысые появились! – вспоминает молчавший до этого матросец.
— Это как так?
— Ну бюргер себе взял вторую жену, молодуху. Та и стала у муженька седые волоски выдергивать, чтоб он больше к ней подходил, моложе казался. А старая жена увидела – стала выщипывать черные, чтоб под себя подогнать. Так старались обе, что облысили напрочь мужа. И дети, которые потом рождались у молодухи были с рождения лысые. Вот.
— Да ну, глупости. У меня дядька лысый – не с рождения же – убежденно произнес Харитоненко – вечно ты Малышев напридумываешь!
Все заржали. Видно Харитоненко не впервой покупался на всякие подначки.
— У нас в семье тоже была история – включается в разговор старлей – Праздник семейный, все вино пьют, а теща у меня непьющая, ей купил бутылку лимонада. Ну первый тост, все значит, выпили. А теща морщится – де лимонад как—то пахнет не так и вкус у него не такой какой—то. Все понюхали – да, воняет, изрядно. Стали смотреть. Бутылка зеленая, видно плохо – но что—то в лимонаде болтается, с полмизинца. Вылили в блюдце – оказалось мышонок. Теща и сейчас не верит, что я не специально бутылку подбирал, а уж сколько лет прошло.
— Не дотянул мышь—то. Не выплыл – подвел итог Малышев.
— Видно нетренированный был – согласился и Харитоненко.
Все опять заржали.
— Хорошо, а при чем тут история? – спросил Харитоненко, когда все отсмеялись.
— История при том, что если знаешь, что по граблям ходить не стоит – то не ходишь. А не знаешь – получишь по лбу – пояснил старлей.
— Так я и так по граблям не хожу.
— Я все время забываю, что у тебя, Харитоненко, мышление сухопутное. Проще говоря – если твой дед и твой батя с какой—то бедой справились – то зная об этом и ты с бедой справишься. Так понятно? – резонерски выговорил старший расчета.
— Так у моего деда и бати зомбей не было. И вообще у меня два деда было. А батя один – недоуменно подвел итог Харитоненко.
Мне не получилось дослушать беседу, Травин вернулся.
— О чем вы так зажигательно беседовали? – полюбопытствовал он.
Расчет как—то затих.
— О мышах – ответил старлей.
— Полезные зверьки – вежливо согласился Травин. И неожиданно выдал: — Храбрый самурай был застигнут поздним вечером в незнакомых местах. Остановился на ночь у крестьянина. Тот предложил воину одеяло. Самурай презрительно ответил: «Это вы привыкли нежиться в постелях! Мы – воины, закалены и не изнежены!»
Ночью выпал снег. Похолодало. Самурай совсем замерз. Разбудил хозяина.
— Вы своим мышам на ночь лапы моете?
— Нет, господин, у нас такого не делают.
— Дикие невежественные дурни! Ваши мыши испачкают мою одежду. Ладно, давай свое одеяло!
Травин со значением подмигнул озадаченным зенитчикам, и мы двинулись в глубины лаборатории. Артиллеристы остались в задумчивости, постигая дзен истории о самурае.
Когда мы спустились с крыши в полумрак казематов верхнего яруса, он негромко сказал, протянув мне листок с фамилиями:
— По нашим данным за ними ничего не замечено.
— То есть чистые и порядочные люди?
— Нет, просто нам о них ничего порочащего не известно. Улавливали раньше разницу между «связей порочащих его, не имел» и «в связях, порочащих его, не замечен»? – уточнил Травин.
— Улавливал. Эти значит – не замечены? – сказал я.
— Именно. Валентина Ивановна приказала вам провести экскурсию по лаборатории.
Экскурсия получилась впечатляющей. Впрочем, Травин как экскурсовод был куда интереснее записных экскурсоводов мирного прошлого, сыпавших тысячами совершенно ненужных цифр и дат, но не дававших ничего полезного, отчего вся эта мусорная информация потом еще долго бренчала в межушном пространстве. Тут говорилось все по делу, может и суховато, но запоминалось слету. Я диву дался, поняв, что за короткий срок в мертвом выпотрошенном форте создали не менее грамотную лабораторию, чем бывшая тут раньше противочумная. Странно смотрелись новенькие, еще пахнувшие окалиной грубоватые решетки в старых краснокирпичных коридорах, масса видеокамер и каких—то еще датчиков и всякие другие следы поспешного усовершенствования – от свежеслепленных стенок с бойницами, которые вместе с железными решетками перекрывали в некоторых местах коридоры, до мебели в облагороженных казематах. Несколько раз приходилось по приказу сопровождающего высоко поднимать ноги переступая через натянутые поперек коридора проволочины.
— Мины? – не очень умно спросил я.
— Сигнальные фейерверки – на случай несанкционированного передвижения.
— А, понял… Это уже запретная зона?
— Для посторонних– да. У американцев она была бы покрашена зеленой краской.
— А, полосой такой! – вспомнил я виденные всякие боевики.
— Ага. У нас вон – серые значки. Незачем зря стенки пачкать и краску переводить. Так что это – серая зона. Запрет для внешней охраны, ну да их дальше караульных помещений вообще стараемся не пускать, нечего им тут делать, салагам. А там где раньше – в чумной лаборатории была заразная часть – там зона строгого допуска.
— Как делится—то? В смысле, что к чему относится? – уточнил я.
— Как раньше. Форт свое значение как крепость потерял довольно быстро. Вот его и переоборудовали – правая половина была заразная, левая – не заразная. Как легко понять – между ними было и карантинное помещение – там сейчас опять же промежуточная зона, рыжая называется. А место содержания особо опасных экземпляров – красная зона.
— Мутабор со своей «кошкой» там? – тихо спросил я.
— Да. И не только он. Из живых там только наш нейрохирург, но он немного не в себе.
— Я слышал. Так и живет с лоботомированной семьей?
— Да. Совершенно бесценный специалист, приходится идти навстречу. Даже мебель его из квартиры привезли частью, как просил. Ощущение леденящее, когда к нему заходишь, но он делает вид, что все в порядке – и мы тоже. Политес.
— А живых тут много? – осведомился я.
— Не очень – вежливо и обтекаемо поставил меня на место экскурсовод.
Ну, понятно, нефиг мне знать, сколько тут кого. Да полагаю и сами сотрудники не вполне в курсе. Хотя даже на первый взгляд – снаружи не меньше отделения на смене, значит подсменками еще два, получается взвод. Наверху расчеты артиллерии – тоже взвод.
Да внутренняя охрана, да кто—то им на подсменках, да за видеокартинкой кто—то смотрит. Да технического персонала десятка два самое малое – форт хозяйство хлопотное.