Здание советской архитектуры. Много цветов, тенисто — потому как там обсажено все вокруг деревцами. И когда вылез из машины нос к носу столкнулся с Буршем, неторопливо вышагивающим по аллее. Вид у него такой, что понятно – отработал, но еще в себя не пришел.
— Что это вас принесло – удивился коллега.
— Да недописал истории болезней, совесть заела.
— А, это зря – гоните ее палкой, заразу.
— Не, придется заполнять.
— Опоздали, я уже ваши истории болезни сдал.
— Как!? Незаполненными?
— Отнюдь. Можете меня поздравить – я пробил старое изобретение, когда врач надиктовывает в диктофон нужный текст, а потом машинистка печатает и вклеивает в саму историю. Время у машинистки дешевле, чем у врача и обучить ее проще. Старая песня, раньше – еще в СССР такое было, потом отменили, а сейчас считаю в самый раз пришлось – гордо сказал коллега.
Надо же как. И даже ничего из старословянских словес не ввернул.
— Поздравляю и спасибо, выручили!
— Спасибо, не за что. Хотя отметить шаги прогресса можно. Как насчет вина и пива?
— Не получится – у меня сегодня гостей набежит. А я вроде как хозяин в доме. Кстати – приглашаю и вас тоже. Официально.
— Гм… А на тему чего праздник? День рождения? Или свадьба?
— Просто собирушка—междусобойчик. Безотносительно. Ну отчасти и проводы тверского конвоя. Наш тот пациент с ним отправляется.
— Наш это который? Язва желудка или у которого острый отит был? Или с карбункулом?
— Нет, у которого спина была в мелкую дырочку. Дробью ему шарахнули.
— А, американец… А удобно будет?
— Конечно.
— Ну что ж – тут Бурш задумчиво оглядел окрестности – а пойдемте!
Дома уже все было вылизано до невыразимой степени чистоты, посреди большой комнаты развернут стол и даже со скатертью и каким—то убийственным фарфоровым сервизом. Несколько женщин – в основном знакомые, хлопотали с таким усердием, что я сначала подумал – нас затопчут, если мы не прижмемся к стене. Выгрузил купленную еду, добавив ее к совершенно снайдеровскому натюрморту, в который превратилась кухня.
Разве что печеного быка или кабана не хватало. Или лебедя, как на царском пиру. А все остальное было, начиная с нескольких десятков разномастных бутылок, всякого мяса в разных видах, свежей зелени, одуряющее пахнущих свежеиспеченным хлебом караваев и булок и кончая несколькими сиротливо забившимися в угол тортами и горой фруктов.
Я успел заметить, что несколько моих знакомцев уже расставили стулья, установили еще стол и вся эта суета явно организована и уже идет в завершению. Мне доверили открывать банки с консервами и я блистательно с этим справился, украсив стол всякими маринованными огурцами—помидорами и маслинами разного вида – от больших черных до зеленых с какой—то впихнутой внутрь красной фигней. Пока я возился с этим трудным делом, женщины с ураганной скоростью нарубили несколько салатов, потом сапер Крокодил в несколько ходок доставил кучу шампуров с каким—то жареным мясом, но не банальными шашлыками, а тонко и дурманяще пахнувшими кебабами, Вовка приволок два ведра только что сваренной картошки, а Серега запихнул в полупустой холодильник водку и шампанское и вдул туда морозной струей углекислоты из огнетушителя. На кухне ощутимо потянуло холодком.
— Шампанское заморозите – заметил Бурш, только что аккуратно накромсавший здоровенный кус розовой ветчины.
— А я его скоро выну, а вот водку еще больше охлажу – ответил глянувший на часы Серега.
— Однако, интересный способ применения огнетушителей – сказал Бурш.
— Ими еще можно сделать джакузи из любой ванны. Не доводилось принимать ванну из газировки? – усмехнулся Серега.
— Нет, до такого сибаритсва я не дошел – огорчился мой коллега.
— Надо будет вам как—нибудь устроить – пообещал щедрый пулеметчик, а его подружка—кассирша засмеялась так, что я подумал – она с такой ванной точно знакома.
Судя по шуму в прихожей стало ясно, что в общем вся толпа гостей в сборе, женщины меня турнули как хозяина рассаживать публику, хотя чего их рассаживать, не президентский совет и не Боярская дума, где у каждого свое место, тут такого ранжира не было. Собственно все были свои, разве что не все были знакомы с двумя пришедшими вместе с Ильясом мужчинами – оба они завтра уезжали в Тверь, да Бурша не все знали. Мне то что Бурш, что американский пациент, что второй Ильясов гость – плотный, крупный здоровяк лет сорока с коротко постриженной светло—русой головой, на которой уродливо извивался свежий шрам – уже знакомы. Здоровяк со шрамом как раз вместе с Ильясом провернул – не без нашей помощи – несколько серьезных авантюр, направленных на обеспечение анклава чаем и кофе. Когда раньше писали про апокалипсис, обычно упоминали стандартный набор – тушенка, сгущенка, соль, сахар, водка. Такая на первый взгляд ерунда, как чай – кофе никем в расчет не бралась. А вот без чая оказалось куда как непривычно жить, привыкли наши граждане чаевничать. На что и обратил наше внимание пришлый – этот самый здоровяк. Майор идею взятия под контроль запасов чая и кофе в городе одобрил и мы неделю крутились по адресам, которые этот хитрован где—то добыл. В итоге создан запас года на три, да с излишком, образовалась оптовая компания в котором и мы все пайщики, что дает неплохие доходы. Ну если правление не будет себя вести, как до Беды было – рядовым акционерам пять копеек в год, топменеджерам и верхушке – миллиарды в месяц… С этих мыслей сбил Енот, приволокший здоровенный шмат сала. Оно даже на вид было вкусным. Несмотря на все разносолы, и те, которыми уже украсили столы и теми, что еще оставались на кухне. Может мне показалось, но вроде бы присутствовашие на кухне мужчины облизнулись. Енот не доверил процесс никому другому и стал священнодействуя нарезать на тонкие бело—розовые ломтики.
— Сейчас уже можно шампанское вынимать, а вместо бутылей могу туда твое сало определить – заявил Еноту Серега.
— Угу – отозвался Енот.
— Ну все, все пришли, давайте к столу! – заявил занявший весь дверной проход Ремер.
— Погодите минуту! – мало не хором отозвались женщины и Енот с Серегой.
— Время пошло! – строго заявил Ремер и тут же был выставлен с кухни вон Дарьей Ивановной.
Пациент меня вызвал в прихожую и со значительным видом вручил симпатичный легкий карабинчик, как оказалось – под наш промежуточный патрон. Честно признаться не очень—то он мне нужен, этот карабин с непонятным именем «Мини—30», особенно после того, как МЧСники поделились с нами кучей СКСов, найденных их ребятами в одном из не до конца демократизированных армейских складов. Правда насчет ребят я не вполне прав, там и женщины были, у них в этой конторе девчонки весьма боевые, не отнимешь. Но прибыток – уже хорошо, попробовал я отдариться тут же ящиком сгущенки и коробкой с зерновым кофе. Кофе Мельников взял, а от сгущенного молока скривился словно зеленый лимон сжевал. Оказалось в армии как—то дорвался до сгуща, теперь видеть его не может. Ну, понятно, у нас в роте ребята так шоколадом на пищекомбинате обожрались. Тоже потом страдали. А вообще приятно – даже не подарок, а внимание, но и подарок как ни крути –тоже. Когда вернулись в комнату, увидели, что второй купецкий гость толкает речь, да так, что все его слушали, даже и женщины. Здоровяк явно был в ударе и соловьем пел:
— Борщ... Что вы знаете о борще, бледные люди, живущие под унылым и блеклым небом скудного севера? Это первое красного цвета, испорченное уксусом, вот что вы знаете! Вы думаете, борщ — это прибрел с работы, сел и задумчиво внедрил под пономарение теленовостей, не отвлекаясь на вкус и запах, полезный набор корнеплодов и аминокислот? Мне жалко вас, но я вам завидую, потому что открытие борща у вас впереди!
Чтобы понять, что такое борщ, надо ехать на Украину, на Кубань, или в город Ставрополья с говорящим за себя именем Изобильный! Надо ехать в место, где воткнутая в землю лопата, если забыть ее на три дня, уже не может быть вынута, а только окучена и привита чем—то полезным, ибо уже укоренилась и выгнала из себя нахальные побеги.
Есть его надо вечером. Ну да, ужин отдай врагу. И это правильно, потому, что отдав врагу правильный борщ, ты сделаешь его другом, если он разделит его с собой. Или, если не разделит — осознание потери наполнит тебя священной яростью и тогда уже все, борьба до полной победы и окончательной гибели мерзавца этого, ибо человек, борющийся за борщ, проиграть не может! Ибо борется он за святое и правое дел, самое святое, после матери, детей, родины, хлеба и любимой женщины.
Так вот, вечер. И не где—нибудь...В садочке, под деревьями... Жара ушла, но недалеко. Омыты в летнем садовом душе пот и усталость, ноги приятно гудят, и есть в такой душегубке ну совершенно нет желания. Ну так, взвара холодненького из погреба из запотевшего кувшина…
— Кхм – внятно сказал Бурш.
— Ну, черт с вами, из холодильника, врать—то чего. А общество собирается за столом, вся семья, чаянные и нечаянные гости, и затеплился вечерний добрый разговор, и разгорается потихоньку. А хозяйка хлопочет, и не понятно когда она успевает, говоря со всеми, как по волшебству покрыть стол тарелками. Зелень (эх, лучок зеленый! Укропчик со своей грядки, весь в каплях, собственно, вот прямо при нас его сорвали, помыли в уличном древнем рукомойнике, а он еще не понял, что его сорвали, и пахнет по—вечернему сильно и слюноотделительно)... Помидорки духовитые до головокружения, царапучие микробные огурцы и прочая зеленая мелочь, а поверх листьев салата молодой чеснок, и кто сказал, что он помешает целоваться? Нам не помешает, мы все его хрумкнем, ибо без него не можно куснуть во—о—н то сало розовенькое.
Все сидевшие и стоявшие как по команде внимательно посмотрели на принесенное Енотом сало, развратно и вызывающе разлегшееся на своем почетном месте среди других разносолов. Баюн—рассказчик тоже взглянул и вдохновенно продолжил:
— Впрочем, про сало мы ведь уже знаем, поэтому бог с ним, с салом, оно рядом с не менее достойным — с салом копченым, да колбаской домашней, кровяночкой да и другой. Ну, ту уж и без чеснока можно, там и своего хватит. Я сказал, кроме взвара ничего не надо? Тут я погорячился, я же не видел эту домашнюю буженину, кокетничающую яркими пятнами морковного камуфляжа. Какой еще взвар, тут слюни надо успеть сглотнуть, а то поперхнешься, благославляя всю эту красоту и благодать божью! И вот в симфонию запаха всепобеждающе вторгся запах икры из синеньких — хозяйка только что спасла их из духовки для нас... Нет, устоять положительно невозможно, рука сама тянется ложкой за этим восторгом, присыпанным зеленью, и зачерпывает ее, и поверх ломтя хлеба, душистого свежего хлеба, мягкого настолько, что только черт и знает, как ты ухитрился его намазать сливочным, плачущим от разлуки с базаром, где его купили, маслом (а главное, когда? Ведь беседа все течет неторопливо, и не отвлекался вроде, а — вот он, всему голова, ждет уж, подготовленный, в свои объятья икру). И — да, что ж, конечно, и рюмочку, но лучше — не спешить, не надо! Во—во—во—во, вот теперь, и именно этого, а то в прошлый раз до вишневки дело не дошло, так