— Ну уж если б кто говорил, так не ты – тихонько возмущаюсь я в ответ, поворачиваясь к нему. Он не замедляет посадить меня в галошу поглубже, показав пальцем понятный знак – нечего мне на него таращиться, мое дело вокруг смотреть.
— Я—то сначала подумал, что ты из Охотничьей команды, крутой как вареное яйцо и всякое такое… А ты лопух лопухом, балбес балбесом. Но вот как под монастырь подвести – так только от тебя и жди подвоха – со злым недоумением вдруг заявляет калека.
— Ты что белены объелся? Ты ж вроде старший, да еще и это… – так же злобно огрызаюсь я шепотом.
— Что еще и это? На мои ноги намекаешь? – еще злее шипит блондин.
— Ну да, и про них тоже. Ты ж вона уже частью чистый терминатор, тебе отстреленные части тела отстегнуть – раз плюнуть и опять в бой! Чего ты завелся—то? – сбавляю я немного градус накала, поняв, что хватанул лишнего.
— Собака ты плюшевая, свинья мохеровая, кабан шерстистый – странно ругается напарник, с которым сегодня меня судьба спарила.
— Ладно, насчет ног, извини, в запале сказал. Но если инвалид не протестует против задачи, то мне с ногами – вообще стыдно. Так понятно? Тем более, что остальные мои в самой гуще, а я вроде как прячусь.
— Значит дурак – уверенно резюмирует калека уже немного спокойнее.
— А хоть и так. Ты—то шибко умный. И чего тут развел психоанализ? – огрызаюсь я, но без особого запала.
— Я жить хочу – тихо и просто отвечает блондин и меня от таких обычных слов передергивает всерьез. Еще и потому, что довелось мне видеть чеченскую видеозапись, где именно так говорил наш паренек, которому ичкерийцы собирались «на камеру» отрезать голову, а он не понимал еще, что эти веселые, добродушные с виду бородачи сейчас будут его убивать. И его зарезали как барана, а он все твердил эту фразу. Пока не забулькал перерезанной глоткой. Тошное было зрелище, до холодного ужаса и бешенства бессильного. А тут этот еще…
— А я нет, можно подумать… Ты б хоть намекнул, что гнилая задача, а ты вишь из себя неколебимого героя корчил! Мне после пары людоедов хвастаться нечем, еще бы я там курдыбачиться бы начал. Ты б меня первым бы к ногтю, да еще и рассказал бы, какой я бесполезный – огрызаюсь я в ответ.
— Значит из—за твоей боязни, что будешь выглядеть как тебе на роду положено, мы тут оба уляжемся? Я ж старший, мне жопой вилять не гоже, тем более народу там было много. Сам им слова не сказал, а на меня теперь батон крошишь? Я ж все же старший — и что, мне артачиться против приказа? Ты ж как памятник стоял, прям Герой Кронштадта и Окрестностей! Весь из себя Медный Пеший!
— Да тыж...эээ... ну... Сам…эээ…
— Ага. Вот и сидим тут… А в целом как в старом анекдоте… (тут он оглянулся на тихое фырканье нашей кобылы и поправился) Ковбойском, да. Нажрались мы с тобой, Джонни, навоза за бесплатно оба…
— Слушай, а чего ты заволновался—то? Ну лежим и лежим. Никого нет, дорога не проезжая.
Тут я вспоминаю, что все это тарахтение вдали аккурат там, где мои друзья из команды, означает, что они в бою. А я тут вот с этим блондином пререкаюсь.
— Коттедж брать надо. Он тут ключ к местности. А мы лежим паршиво, если кто тут попрется – у нас никаких преимуществ нет – тоскливо и убежденно говорит безногий.
— С чего ты взял, что кто—то тут попрется? – неуверенно уточняю я у него. Пес его знает, но кажется мне, что боевого опыта у него поболе. Ну вот не объясню почему мне так кажется, но уверен.
— Непоняток много. Штуковина эта, пугалка. На кой черт она тут стоит? От чего отпугивает? Дорога не заминирована, одна растяжка фигова – не в счет. Простое объяснение – схрон тут и запасное направление для отхода если что. А нас тут в кустах прищучить – легче легкого. Мы и не рыпнемся. И самим не удрать и не видно толком по сторонам. Надо брать коттедж, а я как штурмовик сам понимаешь не фонтан, да и ты, хоть с ногами, а рассчитывать на тебя…
— Ты это… Извини если что. А за то, что мою шкурку спас – спасибо. Знал бы, что ты думаешь – взбутетенился бы против задачи этой. Если б хоть намекнул, ты сам—то как кинозвезда держишься. Близко не стань… — говорю я ему.
— Ладно, проехали… Но мы вообще—то можем и просто свалить. Обойдем в обрат эту пугалку и дернем подале отсюда. Точку засады нам никто конкретно не устанавливал – неожиданно предлагает он. И смотрит. Внимательно.
У меня как—то холодок проходит внутри живота. Ну да, в общем. Вполне можем. И трибунала тут никакого нет. И не узнает никто. И мне даже некоторое время его предложение кажется весьма соблазнительным. Стыдно самому признаться. Но вот нравится оно мне. Но с другой стороны прекрасно понимаю, что… А как это сформулировать—то? Совесть ест? Это как их называют – угрызения? Или мужское самолюбие? Черт, намешано всякого в обычном человеке…
— Честно сказать – предложение заманчивое…
— И? – поднимает вопросительно брови блондин.
— А сам—то ты как считаешь? – пытаюсь я узнать его мнение.
— Не вертись. Отвечай.
— Ну… В общем, ладно. Там вон мои колготятся и раз еще стреляют, значит живы. Планов действия я не знаю, но этот Павел Ксаныч мужик толковый и просто на убой бы не послал. Раз надо перекрыть дорогу, значит надо…
— Комсомольцы—бобромольцы… — задумчиво, но ехидно перебивает меня калека.
— Да нет… В конце концов в лесу тоже не безопасно, нарвемся на морфа и гайки – неожиданно ляпаю я.
— И это тоже верно – соглашается безногий.
С минуту молчим. Потом он спокойным голосом говорит:
— Отползешь назад, прикроешься кустами и залазь в реку. Бережок невысокий, так что на манер крокодила к шлюзу. От шлюза по канавке аккурат вылезешь к дому. Башкой верти, глазами смотри, ушами слушай, я тебя прикрывать буду, но я не Господь Бог, хотя и с пулеметом. Патронов у меня всего 36 к этой бандуре, маловато, чтобы быть богом. Работу по зачистке жилого помещения знаешь?
— Ну немного отрабатывали – признаюсь я.
— Не верится как—то – с сомнением говорит безногий. Потом окидывает внимательным взглядом окрестности и лезет в свой вещмешок. Протягивает мне моток проводка и какую—то фигню. Оказывается гарнитура, которая на ухе располагается. Напяливаю ее, хотя ремень от каски мешает.
— Если что – шепчи, громкость тут на максимуме. Получишь инструкции – хмыкает блондин.
— Погодь, а откуда ты взял, что там канавка?
— Полоска кустиков жидких – видишь? Зуб даю – в канавке они растут. Будешь там валандаться – старайся кусты эти не трясти. А то издалека заметно. Да. Из карманов достань что ценного, а то замочишь в воде—то.
Опа! А пультики—то от морфов у меня как раз в штанцовых карманах были, в чем я и убеждаюсь, вытягивая мокрые пластиковые фиговины. Блондин хмыкает. Злобно выгружаю то, что нельзя мочить и говорю:
— Ты б не хмыкал, у меня самооценка и так упала дальше некуда. Я вообще—то лекарь, а не вояка, меня потому туда и не взяли.
— И? – опять поднимает брови блондин.
— Как корабль вы назовете, так он вам и поплывет!
— Ишь, какие мы нежные!
— Какие есть! Вон Суворов с Кутузовым своих солдат чудо—богатырями называли и те горы сворачивали. А звали бы из дерьмом и тупыми обезьянами – так хрена бы им раскидистого!
— Ладно, понял. Давай, чудо—богатырь, двигай! У тебя все получится – хмыкает несколько дружелюбнее блондин и добавляет:
— Должно получиться. Другие варианты просто неприемлемы.
Глава 30. Команда лекаря. Штурм коттеджа в одно лицо.
Сползание меня в речку не отмечается никакими эффектами. Не так и глубоко, да и когда сидишь в воде низкая бровка бережка становится весьма достаточной, чтобы передвигаться на полусогнутых, держа в сухости оружие и боеприпасы. Держу башку все—таки пониже, глаза—то у меня не на самой макушке и еще давным – давно Николаич твердо вколотил в меня знание о том, что если я не вижу врага, не факт,что враг не видит меня.
Мне кажется, что по габаритам я сейчас как бегемот и меня видно отовсюду. Шумит водопад впереди, течение довольно солидное. Уже вижу старый бетонный шлюз с перилами, какие—то еще бетонные сооружения, но они заброшены. А вот над шлюзом торчит явно современная яркая фиговина, видно местная гидроэлектростанция.
Кустики уже неподалеку. Сейчас надо аккуратненько так, не делая резких движений двигать к этому домику. Рядом с ним стоят какие—то контейнеры, значит открытого места не так и много. Приглядываюсь к коттеджу. Сделан он изящно, окна большие, но сейчас забраны щитами из досок и решетками. Знать бы еще – наблюдают ли оттуда и кто и сколько. И куда смотрят. Смотрю до боли в глазах, в башку все время лезут совершенно неуместные сейчас мысли, гоню их мало что не палкой а они все равно лезут…
— Вроде как на втором этаже что—то мелькнуло? Занавеска? Жить он хочет, как же.. А я не хочу значит. Как бы не так. Да, занавеска. Еще как хочу. И к Надьке вернуться… Вот это особенно. А вот если я поползу чуток наискось. То меня тот куст прикрывать будет долго… Зато потом голое место совсем. Или пролезть лучше ближе к шлюзу? Нет, там меня из любого фасадного окошка видно будет как жука на тарелке…
Совершенно неожиданно вспоминается, как лукаво глянула на меня обернувшись Надька позавчера утром… И сосочек с горошинку, розовый… Не, так дело не пойдет. Надо сосредоточиться, а то вляпаюсь. Жить—то мне еще как охота, очень вкусное это дело – жить. А когда каждый день видишь это самое – нежизнь которая – еще и больше.