— Да—да, конечно! Вам помочь?
— Нет, что Вы! Я справлюсь, а Вы, если не затруднит — сожгите, пожалуйста воооон тот БТР, что направляется, кажется, в нашу сторону... если, конечно, Вам это удобно...
— Никакого неудобства, буквально полминуты!
...
— Да, так на чем мы прервались?
— Ээээ.... понимаете ли.... я все же, простите уж, имел нахальство выразить свое неудовольствие Вашим поведением...
— Ну, дорогой мой! Я, признаться, был уверен, что Вы, в свою очередь...
— Извините, что прерываю Вас, коллега, но вон из того домика по нам стреляют... Как Вы считаете, может заляжем?
— Да, пожалуй, Вы правы... и, если Вы не против — давайте возьмем его штурмом, коллега?
— Ну... собственно, почему бы и нет? Пойдемте. Хотя, знаете ли — вот именно об этом я и хотел с Вами поговорить...
Но мой напарник все же переходит в грубой прозе и нетерпеливо спрашивает:
— Ну? Ну что там?
Не могу отказать себе в некоторой язвительности и отвечаю. Не успев полностью выйти из образа, только что болтавшего у меня в мыслях:
— Боюсь, что продолжительное общение вас с конским поголовьем сильно сказалось на вашем словарном запасе, знаете ли. Здесь у этих ребяток была техническая комнатакомпьютеры, мониторы, рация есть. Все вроде исправно, огоньки вот горят всякие.
— Рация? Какая? – обрадованно спрашивает напарник, довольно шустро шурша коленками по покрытому пылью полу.
— Понятия не имею – искренне отвечаю я.
— Серьезно? – удивляется пропущенный мной в комнатенку блондин. На стул он вскарабкивается моментально, так дети на стул залезают, и тут же начинает внимательно оглядывать не столько рацию, сколько листочки бумаги, приклеенные к стенке рядом.
Потом поворачивается и невинным тоном спрашивает:
— Ты что, действительно не знаешь как с этой штукой работать? Это ж самая простая из всего простейшего.
— Нет, не знаю. А ты можешь сделать простейшую операцию по удалению аппендикса? Или вот зашить девственную плеву с целью восстановления таковой? – рявкаю я в ответ. Нет, ну ведь действительно бесит! Сам не пойму – с чего я выбрал в виде простого эту операцию с этой манипуляцией… Черт его знает. И то и другое не делал, то есть делал на трупе еще в институте аппендэктомию, а пластику вульвы – не делал вообще. Ну то есть мне говорили, что это просто, даже проще простого…
Впрочем, блондин примирительно поднимает ладони, дружелюбно улыбается и идет на попятный:
— Я же не в обиду, не возмущайся, просто она и впрямь… В общем – не сердись! Сейчас я с нашими свяжусь, со связью—то куда веселее!
— Ладно, пойду соберу оружие, да гляну что там и где.
— Пока не ушел – в гараже у них что?
— Пусто. И крокодил – честно информирую его.
— Это ты о ком? – удивляется напарник.
— Ну крокодил. Или аллигатор, я в них не разбираюсь. Ящерица в полтора метра…
— Ничего себе ириска! Я—то сразу почему—то об одном знакомом подумал…
— Не, это не известный сапер, а вполне себе безвестная тварь – успокаиваю я его.
— Ясно, понял. А живой или неживой?
— Пес его знает. Вроде шевелился, ну так по сейчашним временам это ничего не значит – мудро отвечаю я ему.
—Ага – кивает он башкой и углубляется в таинство проталкивания радиосообщений в пространство. Или как оно там называется…
В комнате подбираю здоровенный автоматический дробовик с барабанным магазином и незнакомый совершенно пистолет девахи.
Вроде я такое в кино видал. Ни запасных магазинов ни подсумков на мертвых нету. Парень меня удивляет – по виду он тщедушный ботан, мелкий и тощий, но силы в нем было явно не соразмерно. Так—то я бы сказал, что это типовой ботан—задрот, которому и километр пешком пройти тяжко. Придаток к компьютеру, а дрался как большой, даже при том, что я в него одну—то пулю точно всадил. Вот сподобился убедиться, что людоедство дает силу. Немного подумав, стягиваю с него тяжеленный бронежилет – здорово запачкан кровью и мозгами, но выглядит солидно, не ровен час придется его на себя напяливать. Если нас тут прижмут, а это не исключено.
Поднимаю и наскоро обтираю от натрусившийся пыли выручивший меня ПБ. Пока перезаряжаю, осматриваю комнату. Общее впечатление – пошлая роскошь. Причем без вкуса. Ну вот некоторые предметы обстановки явно в ансамбле, но натащено и всякого сильно позолоченного. По принципу «оченно я это богатствие уважаю!»
Прикидываю, что делать с запертой в чулане теткой. Потом вспоминаю, что тут еще и зомби по соседству. Ладно, они заперты, погодят малость, ничего с ними не будет. Аккуратно поглядываю попутно в окна – вроде пусто вокруг. А вид со второго этажа красивый – неожиданно даже для себя отмечаю попутно.
— Есть связь – негромко докладывает из комнатки блондин.
— И как там?
— Все идет очень неплохо, тьфу—тьфу, чтоб не сглазить, потери минимальны, враг разгромлен, а за нами скоро приедут. Оружие собрал?
— Ага.
— Тогда давай, помогай, тут у них все же видеонаблюдение имелось – посматривай в крайний монитор – узнаешь обстановку?
На черно—белом мониторе четыре картинки – двор с лошадью, парадный вход, подходы слева и то, что за сараем. Это мне чертовски повезло, что мы подошли с тыла и никто не увидел меня во дворике. Видимо из—за того, что тут деваха сидела. Так—то женщины аккуратнее и внимательнее мужчин, но эта видно не отнеслась к обязанностям всерьез.
А парень занят был – у входа стоит пара сумок, я их видел, когда напарнику дверь открывал, да и в комнате сумки стояли – ясно, что готовились уехать, собирали бебехи.
Оп! А на чем они готовились уезжать—то? В гараже то у них кроме мелкого крокодила ничего нет. Да и не транспортные животные крокодилы, ни разу такого не слыхал. А сумок – внизу две, да наверху четыре и все громоздкие. То есть пешком не убежишь. И получается, что неизвестно кто к нам в гости раньше приедет – свои или чужие.
Убираю свежанабитый патронами магазин в разгрузку – пока на картинки любовался, руки привычно набивали патрончиками пустые магазины – и говорю о своих опасениях напарнику. Тот кивает несколько рассеянно – слушая одним ухом, во второе ему толкуют что—то важное по рации. Не дожидаясь окончания приема, повторяю уже сказанное. К моему удивлению он реагирует достаточно спокойно. Корчу недоумевающую рожу.
— Не волнуйся, о том, что мы здесь, никто не знает, значит если за ними приедут раньше наших – мы вполне будем неожиданностью. Вломиться они не смогут. Дверь заперта и в гараж и в дом, окна заколочены, так что не проблема.
— Могут быть свои ключи.
— А я на цепочку запер – успокаивает меня напарник.
— А шваброй не подпер? – огрызаюсь я, потому как уже на покойном бронежилетчике убедился, что сила у людоедов есть и вынести пинком цепочку они в принципе могут.
— Шваброй не подпер – соглашается блондин.
— Ну так и как?
— Пока никак, ждем – достаточно спокойно отвечает он.
Пес его знает. Так издаля – похоже на то, что он знает, что говорит.
— Может тетеху эту выпустить из чулана? – спрашиваю я его.
— А зачем? – удивляется он.
— Кофе бы нам сварила. По запаху судя – хороший у них тут кофе.
— Это я и сам унюхал, однако погодим. Тетка эта неизвестно кто, даже если она душой и телом за нас, не ровен час чужие первыми приедут, начнется тут свистопляска, а тетка будет под ногами путаться, еще глядишь ее и продырявят. Да и в кофе неизвестно что добавить может, если она не вполне за нас.
Мы ей никак не родственники. К этой дробе патроны нашел? – показывает он взглядом на непривычных очертаний, какой—то монолитный дробовик покойного компьютерщика. Тот и впрямь выглядит словно состоящим из двух деталей – самого оружия и здоровенного барабана. Калибр впечатляет, явно 12. На прикладе к слову видны крупные буквы АА—12.
— Нет, не попались. И запасного барабана не видал. И с чего тетке нам что—то сыпать?
— А я почем знаю. Чего она внизу сидела? Да и перстеньки на упокойнице такие, что вполне и просто тетка может позариться. Не снял, перстеньки—то? – спрашивает инвалид.
Нет, перстеньки я не снял. Во—первых некогда было, во—вторых… Во—вторых это вообще—то чистое мародерство, а таковое в приличном цивилизованном обществе не приветствуется. Собрали оружие, восполнили потерю боеприпасов – никто и раньше слова не сказал бы.
А вот за золотые зубы и обирание всяких ценностей с тел – в регулярных армиях наказывали нередко. И я не знаю, как настроен мой напарник. В нашей охотничьей команде в самом начале этой Беды разговор такой был. Не меня одного интересовало, как играть по новым правилам, потому и решили обсудить.
Я же разговор и завел, вспомнив эпизод, когда немецкие панцергренадеры пристрелили своего же камрада, который ночью ползал по нейтральной полосе и драл у мертвых русских золотые зубы и часы. Как только вернулся – камрады его обыскали. Нашли золотишко и пристрелили.
Без всяких трибуналов, прямо в окопе. Меня это сильно поразило в первую очередь потому, что я точно знал – ребята из вермахта у нас тут, нимало не стесняясь, грабили всех и вся, не терпя никакого возражения. Если баба или старик, например, не хотели отдавать тулупчик и валенки, то им тут же стреляли в голову и с теплых тел вещички стягивали – и такое творилось, что в 41, что в 42 повсеместно – от Ленинграда до Сталинграда.
И тырили они все, даже то, что к полу приколочено было шурупами. А тут внезапно такая деликатность и щепетильность. Николаич тогда промолчал в начале, вместо него ехидно спросил Ильяс:
— А потом это золотишко и часики они куда дели? Выкинули, небось, с отвращением на дно окопа? Или обратно трупам вернули?
— Не знаю, этого в описании происшествия не было – ответил я.
— Серега! Ты как считаешь, почему пристрелили? – повернулся к нашему пулеметчику Ильяс.
— Похоже на то, что этот фриц был на посту, скорее всего у пулемета. Пост бросил, полез за добычей, пока остальные не набежали. Значит если бы русские атаковали или пустили бы разведку, то у пулемета никого, тревогу поднять некому, в блиндаже подсменки сладко спят, бери всех голыми руками, режь сонными или просто тупо в трубу от печки бутыль с Молотовым и гранаткой сверху запечатать.