Лева вошел, когда Дорохов читал документы о Борисе Воронине, оставленные капитаном. Он молча кивнул ему, указал на стул, а сам углубился в справку. В ней не было ничего интересного, вернее, почти не было. Александр Дмитриевич взял карандаш и синей жирной чертой дважды подчеркнул: место работы Воронина — отдел главного механика, тот самый отдел, где работали исчезнувший Степан Крючков и симпатичный Богданов. Капустин, насупившись, сидел на краешке стула и ждал от Дорохова новых подвохов. «Видно, дошел до него вчерашний урок, — подумалось полковнику. — Однако есть в нем что-то такое располагающее, наверное, Кудрявцев со своими ребятами именно это и уловил». Дорохов подмигнул Левке.
— Ну, что нос повесил? Думаешь, снова мораль читать буду? Нет, брат, сегодня мне некогда. Есть деловой разговор.
Парень облегченно вздохнул и даже подался вперед.
— У меня к вам просьба.
— Давай.
— Порвите тот протокол, где я про Лаврова рассказал. Я там все наврал.
— О протоколе потом. Хорошо, конечно, что сам решился об этом заговорить. Но сейчас у меня к тебе один очень важный вопрос. Не буду скрывать, что ответ на него явится проверкой твоей честности, Лева.
Капустин снова насторожился и не очень уверенно пробормотал:
— Спрашивайте.
— Я хочу знать, как и почему вы с Борисом решили оговорить Лаврова. Только если будешь отвечать, говори правду или не отвечай совсем.
Капустин вздохнул, немного помолчал, рассматривая ногти.
— Расскажу. Что убили парикмахера, нам утром сказали. Мы с Борисом вышли из камеры умываться, а один малый, что сидел с Лавровым, как раз мусор выносил после утренней уборки. Проходя мимо, шепнул про Сергея. Днем нас повезли на работу — овощи на базу перебирать. Сказали каждому, что за день полагается сделать, а Борька говорит: «Ты тут за двоих вкалывай, а я махну через забор и из дома пожевать чего-нибудь принесу да про Серегу узнаю». К концу работы он вернулся, колбасы притащил и два батона, а узнать ничего не узнал. Потом через два дня снова домой рванул, а вечером лежим в камере, он и говорит, что Сергея убили дружинники. Они решили расправу устроить. Вот нас посадили, парикмахера убили, а потом за других примутся, ну, за тех, кто в беседке собирается. Полежали, поговорили и решили пойти к капитану и немного поднаврать на «очкарика», чтобы он не выпутался.
— Кто предложил — ты или Борис?
Наверное, впервые в жизни Левка на подобный вопрос ответил искренне и без сомнений:
— Борис, но и я, конечно, согласился, — Капустин все-таки не смог удержаться от привычки выгораживать приятелей.
— Кстати, расскажи, Лева, что за ребята в беседке собираются?
— Наши, заводские. Приходят туда, песни поют, на аккордеоне и гитарах играют. Кто с бутылкой, но больше так. Из дворов гоняют, говорят, спать не даем. Из подъездов — тоже. Во Дворец культуры без билетов не пускают. Вот и идут в беседку. Выпить соберутся, вдвоем, втроем сложатся на бутылку — и в беседку. С четырьмя рублями в ресторан разве пойдешь? Да и не пустят, если прямо со смены. В кафе или буфете можно, конечно, закуску взять, но водку увидят и прогонят. Куда идти? В беседку. Там и посидеть, и поговорить можно.
— В карты играют?
— Не только в карты, но и в домино.
— А кто там у вас всем заправляет?
— Гена и еще «Зюзя».
— Они что ж, судились?
— Почему судились? — неподдельно удивился Капустин. — Гена песни всякие сочиняет, музыку придумывает. Он даже на конкурс посылал, только вот ответа до сих пор нет. В Доме культуры он, знаете, какой джаз организовал? А потом поссорился с директором, и тот его выгнал.
— А кто такой «Зюзя»?
— Васька с автобазы. У него есть маленькая книжка, и он туда сокращенно анекдоты записывает. Как услышит новый, так в книжку. Хочет потом, под старость, напечатать.
— А судимых там много?
— Есть, — смутился Капустин. — Вот я судимый, потом Борька Воронин, еще Толик, Лешка недавно из колонии вернулся.
— А из взрослых кто?
— Взрослые тоже приходят. Степан Крючков на гитаре хорошо играет. Федя-баянист. Иногда парикмахер заходил. Многие бывают.
— Ты меня не понял, Лева. Я спросил, кто из взрослых — постоянных посетителей беседки раньше судился?
— Степан Крючков судился за драку, парикмахер за кражи. Дядя Леша после войны за вооруженные налеты двадцать лет был в заключении. Только он еще в прошлом году в Сибирь завербовался. Жалко, что уехал, хорошие песни знал и рассказывал занятно.
— А о преступлениях у вас идет разговор?
— Бывает. В прошлом году, когда обворовали наш трикотажный магазин, мы все гадали, чья это работа.
— Ну и как?
— Решили, что «залетные». Ну, теперь там, наверное, только и разговору про Лаврова да Серегу-парикмахера. Мы-то уж с Ворониным вторую неделю в беседке не были, здесь, в милиции, живем.
Дорохов изучающе смотрел на Капустина и думал, спросить ли у него о записках, которые носил Воронин Славину. И решил: еще рано, спрошу после разговора с Борисом. Отправляя Капустина в камеру, полковник предупредил:
— О нашем разговоре — никому ни слова. Особенно Борису.
— Ладно, — не очень уверенно ответил Левка.
Дружинники продолжали работу. Они заходили в квартиры, спрашивали, выясняли. Но им явно не везло. Мальцева и Звягин снова направились в подъезд, где были накануне. Они несколько раз звонили в квартиру Крючкова, надеясь, что, может быть, кто-то откликнется. Но раскрылась дверь соседей. На пороге появилась вчерашняя знакомая, и сразу зашумел словесный ливень.
— Вы зря звоните. Он еще не приехал. Я его тоже жду. Вдруг ему не повезло и он приедет с Олечкой. Вот тогда я ему буду нужна как воздух. Он скажет: «Олекса, присматривайте за моей девочкой», и мы вместе с Егором будем присматривать.
— Ты меня звала, Лесинька? — за спиной женщины появился ее тщедушный супруг.
— Нет, Егор, я тебя не звала. Я говорю молодым людям, что жду, когда Степан отдаст нам свою дочку.
— Тогда почему мы все тут стоим? Почему мы не зовем молодых людей в квартиру?
— А может, молодые люди торопятся, — возразила женщина.
— Мы действительно торопимся, — начала Зина, но ее остановил Звягин.
— Если можно, мы зайдем, — сказал Павел и чуть ли не насильно втолкнул в дверь Мальцеву.
В комнате Звягин обратился к хозяину.
— Вчера вы, Егор, Егор... — парень забыл отчество и мучительно старался вспомнить.
— Михайлович, — с поклоном подсказал пожилой мужчина.
— Вчера, Егор Михайлович, вы говорили, что после вас туда, ну, на место убийства, пришел молодой человек.
— Ничего он не говорил, — перебила Звягина хозяйка. — Это я говорила. Ну, пришел, так и что? Вы знаете, сколько туда сбежалось народу?
— Подожди, Александра. Раз дружинник спрашивает, ему нужно рассказать подробно.
— Нет, вы подумайте! — всплеснула руками женщина. — Ему мало, что мы всё подробно написали, ему еще надо рассказать. Егор, я прошу тебя, иди и ложись в постель и не волнуйся, я расскажу сама все, что надо.
— Надо, надо, — ворчливо повторил Егор Михайлович, нехотя удаляясь.
Женщина, завладев полем брани, победно взглянула на дружинников.
— Вы хотите знать подробности? Так прочтите протокол, там гражданин следователь все записал на двух страницах. Он записал, я прочла и расписалась. Больше мы с Егором ничего не знаем...
Звягин хотел что-то спросить, но теперь Мальцева чуть ли не насильно вытащила его из квартиры.
— Павел, они определенно что-то скрывают.
— Честно говоря, я тоже так подумал и хотел поговорить...
— Бесполезно, — махнула рукой Зина. — А ты завтра как работаешь? С утра?
— Нет, во вторую.
— Тогда придем пораньше и, как только женщина уйдет, поговорим.
— Что же, мы ее караулить будем?
— Покараулим. В магазин-то она, наверное, ходит.
— Ну что ж, это идея.
Александр Дмитриевич разыскал по телефону Козленкова и попросил зайти к нему. Когда тот появился, показал ему записку, найденную в халате Славина. Николай несколько раз прочел ее.
— Есть, товарищ полковник, в Железнодорожном районе возле вокзала новое кафе. Может, тут о нем говорится? Но почему понадобилось встречаться там, а не у нас, здесь? Может быть, провожали кого-нибудь в отпуск? И ждать поезд решили в кафе?
— Возможно. Но самое интересное я еще не сказал. Записки Славин получал не раз, и всегда приносил их Борис Воронин.
— Воронин?.. — не сумел скрыть удивление Козленков. — Любопытно. Я по вашему заданию наводил справки о нем и о Капустине, но за последнее время никто ничего плохого о них не говорит. Вот только дома у Бориса я давно не был.
— Пока не ходи... Завтра поговорим с ним, тогда решим, что делать дальше. Я хотел сегодня Воронина вызвать, кстати, и Киселев предлагал, но воздержался. Если в этих записках и встречах не все чисто, днем, когда отправят их на работу, Воронин кого угодно предупредит. Слушай, Николай, а ты завтра что делаешь?
— Двое дружинников свободны, и мы договорились с утра продолжать вместе поиски.
— Возьми ты этих ребят и понаблюдай за овощной базой, где работают мелкие хулиганы. Мне Капустин рассказывал, что Воронин частенько с работы сбегает. Кстати, оказалось, что инициатива дать ложные показания на Олега принадлежит тоже Воронину.
— Хорошо, Александр Дмитриевич. С Воронина глаз не спущу.
— И еще, Коля. Давай пройдемся да посмотрим на злополучную беседку. Уж очень много о ней разговоров. Ты завсегдатаев-то тамошних знаешь?
— Знаю.
— Вот и отлично, и я хочу с ними познакомиться.
В сквере Дорохов и Козленков свернули в боковую аллею и направились к беседке. Еще издали до них донеслась песня. Под переборы гитары пели несколько человек. Пели стройно, вполголоса. В песню тихо вплетался аккордеон. Смолкали певцы — и аккомпанемент звучал громче. Дорохов не знал этой мелодии, а слова нельзя было разобрать.
— Красивая песня!
— Это у них что-то новое.