Она подоспела как раз к тому времени, когда пламя под котлом разгорелось слишком сильно и уха грозила вот-вот сбежать через край. Женщина отодвинула котел чуть в сторону, где пламя было меньше, взяла ложку, попробовала уху. Соли было в самый раз. Попробовала рыбу. Готова!
— Мужики! Обеда-а-ать! — крикнула она.
— Да-а-а-ать! — отозвалось над рекой.
Набрав полные легкие воздуха, женщина крикнула еще громче, и на другом берегу эхо ответило ей.
— Дети! Мама зове-е-ет!
— Ве-е-ет! — повторило эхо.
Вскоре к костру подошли двое мужчин. В дети женщине они явно не годились. Один из них, сутуловатый, с сединой на висках, был даже старше поварихи. Второй, высокий и стройный, был моложе года на два, не больше. Но женщина не напрасно назвалась мамой. Она заботилась о них как мать о детях. Ей приходилось следить и за тем, чтобы мыли руки, не забывали побриться и чтобы одежда у них была в порядке.
Старший из мужчин взглянул на котел и воскликнул:
— Ай да ушица! Будто жена варила.
Сплавщики сели за стол.
— А тут что? — Младший заметил под столом лукошко. — Ягоды! Мавра! Это ты набрала?
— Зайка серенький бежал и ягод насобирал, — засмеялась Мавра. — После ухи попробуете.
— Ну и молодец ты, Мавра! — похвалил старший. — Не будь я женатый, обязательно посватался бы. Пошла бы за меня?
— Да ну? Что же ты, Степана, взял не меня, а другую?
— Я тоже все время о нашей Мавре думаю, — заметил младший.
— Признавайся, Мавра, кто из нас тебе милее, Микки или я? — спросил Степана, дуя на ложку.
— Сама не знаю, — посетовала Мавра. — Целыми днями сижу и голову ломаю, кто из вас мне милее?
— Я постарше и уж если обниму, так обниму, — Степана положил ложку на стол и встал, чтобы, показать, как он обнимает. Но едва он успел опустить руку на шею Мавры, как земля словно выскользнула у него из-под ног и он уже лежал на мху, пытаясь защитить руками лицо, по которому Мавра, заливаясь смехом, хлестала мокрой тряпкой.
— Не бойся, маленький, — уговаривала Мавра. — Мамочка только глазки протрет.
Микки весело смеялся.
— Вот видишь. А молодой — другое дело, — похвалился Микки. — Вот как надо обнимать.
И в ту же секунду он тоже оказался на земле, и Мавра стала хлестать их обоих.
— Ну, кто хочет еще пообниматься? Да я же слезами изойдусь, от печали изведусь. Два таких молодца, и ни один не желает обнять меня.
— Пусть леший обнимает, — ответил Микки.
Наконец Мавра позволила соперникам подняться:
— За стол, женихи, уха стынет.
Сплавщики принялись за уху. Степана взял хлеб, хотел нарезать его, но, подумав, сказал:
— Уха и так добрая. Пусть хлеб на ужин останется.
Ни сплавщики, ни Мавра не видели, что за ними из-за деревьев наблюдает незнакомый человек и тоже беззвучно смеется.
Когда за столом наступила тишина, Васселей вышел из-за дерева и подошел к людям:
— Здравствуйте.
Сидевшие за столом вздрогнули и переглянулись.
— Не бойтесь, — улыбнулся Васселей. — Обнимать вашу мамашу я не буду. Я видел, что из этого получается.
— Милости просим, — и на правах старшего Степана подвинулся, освобождая место за столом.
— Откуда и куда путь держишь? — полюбопытствовал Микки.
— «Откуда и куда»! Закудахтал, — заворчала Мавра. — Дай человеку дух перевести. Садись за стол, гость.
Васселей невольно провел ладонью по давно не бритой щеке и огорченно подумал, что к людям являться следовало бы в более человеческом виде.
— Издалека, братцы, я иду, — начал рассказывать Васселей, сев за стол. — Из Кеми. Работал я там на железной дороге. И вот решил податься домой.
— Правильно, — промолвил Степана, уголком глаза приглядываясь к гостю. — Нынче и поближе можно заработать на жизнь.
— Как у вас на сплаве? — спросил гость. — Как заработок, харчи?
— И заработать можно, и с голоду не помираем, — ответил Микки. — Конечно, как сыр в масле не катаемся, но ждем лучшего.
— От кого?
— От кого? — удивился Степана. — От Советской власти.
— Ну конечно, от кого же еще ждать, — согласился Васселей. — Жизнь, стало быть налаживается? Слушайте, а меня вы не возьмете в свою артель? Я только схожу домой, отдохну чуток и приду к вам. Я вижу — вы неплохо живете. Работаете, зарабатываете, живете в мире, и весело у вас. Все как положено.
Микки внимательно всматривался в гостя. Незнакомец говорил на диалекте здешних деревень, просился к ним в артель. Казалось бы, чего тут подозрительного. И все-таки, что-то настораживало в нем…
— Возьмем, возьмем, — ответила Мавра. — Работники нам нужны.
— Давненько я не брал в руки багра, — вздохнул Васселей. — А хорошо было раньше на сплаве.
— Да и сейчас неплохо, — сказал Степана. — Только время такое… По лесам всякие бандиты шатаются. А как там в Кеми?
— Там-то? Там все спокойно… Послушайте, у вас курева не найдется? Я вам лосятины дам.
Васселей развернул рюкзак и положил на стол большой кусок мяса. Степана дал ему полпачки махорки и попробовал мяса.
— Хорошее мясо. Совсем свежее. Уж не в Кеми ли ты его добыл?
— В Кеми лоси не бегают. В лесу я его добыл.
— Как? Ружья-то у тебя нет…
Васселей не ответил. Наступило гнетущее молчание. И тогда Васселей неожиданно для себя спросил:
— Скажите, вы не слышали о Миккитове Мийтрее? Он родом из Тахкониеми.
— Погоди, погоди, — поднялся Микки. — А сам ты из какой деревни?
— Я из-под Контокки. Свой я… А что?
— Врешь, — зло сказал Микки. — Ты не из-под Контокки. И не свой ты. Ты тоже из Тахкониеми.
— А разве в Тахкониеми живут не свои? — Васселей положил ложку на стол.
— Свои, да не все. Ты, Васселей, не свой.
И Микки потянулся за топором, лежавшим, за скамьей.
— То-то я гляжу, — Степана тоже вскочил, — вроде он на сына Онтиппы похож. Что у тебя под полой? Покажи.
Не успели мужики схватить топоры, как Васселей вытащил револьвер.
— Стреляй, стреляй! — закричала Мавра. — Немало ты уже невинных душ погубил. Мы-то тебя как своего…
— Ни с места! — предупредил Васселей. — Я шутить не буду. Понятно?
Васселей схватил рюкзак и, не сводя револьвера с сидевших за столом сплавщиков, начал пятиться к лесу.
— Я не хотел вам ничего плохого… Вы же свои люди. Я пришел к вам по-хорошему… А вы?
— Свои… Знаем, знаем. Поглядел бы ты на себя, на кого ты стал похож… А говоришь — свои, — укоризненно сказала Мавра.
— Каков есть, таков есть. Эх, вы… Надо же мне жить как-то. Но учтите: если кто из вас сейчас встанет, то худо ему будет. Прощайте.
— Иди, иди своей дорогой, — махнул рукой Степана, словно с отвращением отмахнулся от него-то.
— Своей дорогой? Эх, была, бы у меня своя дорога…
Васселей круто повернулся и, не оглядываясь, бросился бежать в лес. Как только он скрылся в лесу, сплавщики побежали в деревню, чтобы сообщить о появлении опасного бандита.
«…Вот тебе и свои!» Васселей сунул револьвер в кобуру. И на этот раз револьвер спас его. Видно, лучше полагаться на оружие, чем на людей. Значит, так его встречают люди. Васселею было велено идти к людям, поднимать народ. Хорошо их поднимать, сразу за топоры хватаются. А если они возьмут не топоры, а что-нибудь похуже, скажем винтовки? Он-то представлял себе: вот придет к людям, они поймут его, пожалеют. Пожалели! Видно, суждено ему за всеми радостями жизни наблюдать вот так, из-за-дерева. Казалось, судьба нарочно показала ему, как весело живут люди, и сказала: «Это все не для тебя, потому что ты несешь…» От одной мысли о том, что он несет людям, Васселею стало знобко. С каким отвращением, неприязнью смотрели на него сплавщики, узнав, кто он! Не дали даже ничего объяснить. Да и что объяснять? Своими делами он уже сказал все. Зачем он им, если даже и явится с повинной? Он так же нужен людям, как лесу это упавшее дерево, на котором он сидит.
Сломленный жизнью человек сидел на стволе сломанной бурей сосны. Если бы в тот момент Васселея настигли красные, он вряд ли стал бы сопротивляться. Или… Впрочем, кто знает. Ведь и сам иногда не знаешь, что сделаешь…
Васселей чувствовал страшную усталость. Он, еще ни разу за все эти блуждания по лесам так не выбивался из сил. Он закурил. Потом поднялся, залез под густую ель и лег.
Он уснул сразу.
Проснувшись, Васселей спросил себя: «А что же дальше?»
Впереди опять была тайга, болота, реки, скалы, дамбы. Места эти уже были знакомы, и Васселей не пользовался картой и компасом. К полудню он вышел к деревне Вааракюля, откуда была родом Анни. Здесь был ее прежний дом, здесь жили теща и тесть Васселея. До дома, до Тахкониеми, оставалось всего пятнадцать верст. Но Тахкониеми — деревня не маленькая, стоит на водном пути. Там мог быть красноармейский пост. И конечно, всех жителей уже предупредили, что, если в деревне появится кто-то чужой, пусть сообщат. В деревне Вааракюля всего десяток изб. Вряд ли здесь могли быть солдаты или милиция.
Васселей лежал на опушке леса, наблюдая за всем, что происходило в деревне. На озере купались ребятишки, женщины были заняты своими домашними делами. Начало темнеть. Когда деревня уснула, Васселей подкрался к чьей-то риге, постоял за ней и, убедившись, что его никто не видит, добежал до избушки тестя. Наверное, в деревне не было избы беднее, чем эта. Низкая дверь вела в узкие сени, через которые можно было попасть в небольшую горницу. Правда, в конце сеней был устроен закуток без окна, который в шутку называли светелкой. Вот и все помещения этой избы. Не было даже хозяйственного двора: к сеням был пристроен сооруженный из вбитых в землю жердей, обложенный дерном сарай, заменяющий хлев. Впрочем, в этом хлеву не всегда была корова. Но сейчас там какая-то скотина была. Может, теленок, а может, и нетель. Васселей улыбнулся, вспомнив один случай… Было это во время похода Малма. Как-то финны заглянули и в эту захолустную деревеньку. Кажется, пришли за мясом или маслом. Стали требовать у тестя. Тот объясняет, что, мол, нет у них коровы, есть… как это… а сам забыл, как будет по-фински телка. Сказал по-карельски. Финны не поняли. «Ну, как ее… Такая корова, которая уже не теленок, но еще не корова, — объясняет старик. — Вроде как корова-девушка». Финны рассмеялись и телку не тронули, хотя у соседей теленка забрали.