— А не маловато нас? — спросил Михаил Петрович.
— Бьют не числом, а умением, — запальчиво возразил Рийко. — Главное — свалиться как снег на голову. К тому же не вся банда в селе, — наверное, только гарнизон оставили.
— Мы выполним то, что нам приказано, — отрезал Михаил Петрович. — Хватит мелких стычек. Пора воевать по-настоящему.
На следующий день к вечеру они вышли на дорогу. Метель прекратилась. На дороге были видны следы саней и людей. Все они вели в сторону Киймасярви. Следы эти могли оставить лишь белые. «Больше некому», — рассуждали Саша и Рийко, вышедшие первыми на дорогу. Вдруг они услышали скрип полозьев. Кто-то еще едет. Ребята залегли. Вскоре на дороге показались сани, за которыми неторопливо шли, переговариваясь, трое. Два в гражданской одежде, третий — в офицерской шинели. Саша привстал и прицелился с колена. Он держал на мушке офицера. Но стрелять еще было рано. Пусть подойдут поближе. Но, как назло, под снегом оказался обледенелый камень, нога Саши соскользнула с него, и он нечаянно нажал спусковой крючок раньше времени. Те трое бросились в лес. Саша успел еще раз выстрелить. Мимо! Рийко побежал следом за бандитами, стреляя на ходу. Лошадь, видимо привычная к выстрелам, как ни в чем не бывало продолжала идти. Саша выскочил на дорогу и схватил лошадь под уздцы.
Бандитов уже и след простыл. Подоспевший к дороге Михаил Петрович велел Рийко вернуться.
Пограничники увели лошадь в лес, тщательно заметая за собой следы, так чтобы нельзя было определить, в каком месте они свернули с дороги. Отойдя далеко в чащу, они остановились в густом ельнике под горой и устроили привал.
В санях оказались два рюкзака и кошель. В кошеле было много всякой провизии, в одном из рюкзаков нашелся кожаный портфель, набитый какими-то бумагами.
— Вот это добыча! — воскликнул Рийко и начал перебирать бумаги. Протоколы собраний. Списки, еще списки. Просматривая один из списков личного состава какой-то роты, Рийко обратил внимание на фамилию Тахконен. Рядом с этой фамилией, созвучной с названием родной деревни Рийко, было указано место, откуда был бандит, — Тахкониеми. Вилхо Тахконен из Тахкониеми? Кто же это мог быть? По сведениям Рийко, из жителей Тахкониеми в белой банде был лишь его брат. Неужели Васселей?
— А что это за штука?
Михаил Петрович вертел в руках круглую печать, вырезанную из ольхи.
При свете только что зажженного костра Рийко стал разглядывать, что написано на печати. В центре три большие буквы KMS. Что же это значит? По кругу мелкими буквами: Karjalan metsäsissit. Ага, «Лесные партизаны Карелии».
Все это оказалось имуществом самого Таккинена!
Узнав об этом, Саша схватился за голову. Он упустил Таккинена, с которым у него были особые счеты. Хоть за старого Ярассиму рассчитался бы… Эх!
Рийко долго не мог заснуть. И не потому, что ночевали у костра, где с одного боку мороз покусывает, а с другого огонь припекает. Спать у костра ему приходилось не впервые, да и в общем-то было не холодно. Погода вроде чуть потеплела. Тихо, успокаивающе шумел лес. Лошадь, накрытая попоной, похрустывала сеном, изредка поглядывая на своих новых хозяев. Ей, видимо, было безразлично, кому служить, лишь бы кормили. Спать Рийко не давали мысли о Васселее. Вилхо Тахконен из Тахкониеми… Кто бы это мог быть? Неужели… Заметив, что Потапов тоже не спит, ворочается и вздыхает, Рийко решил спросить у него, но тот опередил его:
— Как ты думаешь, что со мной будет?
— Ничего с тобой не будет, — ответил Рийко. — Расскажешь, как оказался в банде и что делал там, — и все.
Потапов вздохнул, помолчал и начал тихо рассказывать, как ушел из банды. О том, как он попал в банду и что делал там, Рийко говорить ему не хотелось: это длинная история, и Потапов понимал, что рассказывать ему придется еще не раз и самым обстоятельным образом тем, кто будет решать его судьбу. Словно оправдываясь, почему он так долго добирается до красных, Потапов поведал Рийко, как он сперва пошел с руоколахтинскими комсомольцами. Стали пробираться на восток. Потом кому-то из ребят пришло в голову, что они должны сперва походить по деревням, рассказать народу о кровавом преступлении белых в Руоколахти, собрать побольше людей, чтобы начать борьбу с мятежниками. А Потапову они велели одному пробираться к красным. Сперва он пошел, но потом испугался, а вдруг красные ему не поверят, кто подтвердит, как он ушел от белых. Решил пойти в свою деревню, там-то его знают. Пока бродил по лесам, встретился вот с этими попутчиками. Они тоже направлялись к красным. Ну и пристал к ним.
Рийко рассеянно слушал его рассказ, а когда Потапов замолчал, тихо спросил, не знает ли тот, кто такой Вилхо Тахконен.
— А почему ты спрашиваешь? — насторожился Потапов.
— Просто так. В списке такая фамилия значится.
— Вообще-то он и не Вилхо и не Тахконен, — вдруг зло проговорил Потапов. — Васселей его настоящее имя. Родом он из Тахкониеми.
Рийко долго молчал. Потом, стараясь не выдать своего волнения, спросил деланно равнодушным голосом:
— Ну и что за человек он?
— Человек как человек. Не лучше других таких же, как он. Словом, бандит. А воюет здорово.
Больше ни о чем Рийко спрашивать не стал. Да и разговаривать ему расхотелось.
— Давай попробуем вздремнуть, — предложил он. — Завтра большой переход предстоит.
Липкин пропадал целыми днями на железной дороге. Положение в волости чуточку выправилось. Во-первых, улучшилось снабжение продовольствием, так что непосредственной угрозы голода уже не стало, во всяком случае в тех деревнях, где действовали органы Советской власти. Трудовая повинность оказалась уже ненужной, так как люди сами приходили на железную дорогу просить работу. Началась зима, и хоронившимся в лесах также пришлось сделать выбор: либо вступить в белые банды, либо явиться к представителям Советской власти с повинной — мол, весь я тут, делайте со мной что хотите. А что с ними можно поделать, если никакой другой вины за ними не было — уклонялись лишь от мобилизации на работы. Известия о расправах, учиненных белыми в Руоколахти и в других деревнях, склонили большинство населения на сторону Советской власти.
Военные действия захватили весь север Карелии. Правда, части Красной Армии пока ограничивались оборонительными боями. Наиболее ожесточенные схватки шли в районах Тунгуды, Койвуниеми, Маасярви, Ускелы, где белые рвались к Мурманской железной дороге, стараясь перерезать ее. Белым противостоял уже не один 379-й полк. Подходили эшелоны с подкреплениями, и красных войск заметно прибавилось и в Кеми, и в Сороке, и севернее, на кестеньгском участке, где противник также подошел близко к железной дороге.
Расположенные у железной дороги поселки и деревни были переполнены беженцами. Из западных деревень народ все, прибывал. Люди, приходили по одному, группами, даже целыми семьями. Из карельских деревень приходили ходоки за помощью, приходили крестьяне, не желавшие вступать в белые банды. Народ бежал даже из тех деревень, где белых еще не было и близко. Так что на нехватку рабочей силы на дороге уже нельзя было жаловаться. Наоборот, назревала другая проблема — как обеспечить всех работой и жильем. Особенно трудно было с размещением людей, с обеспечением их продовольствием и одеждой. Ослабленные долгим недоеданием люди был подвержены различным инфекционным заболеваниям. Возникла угроза эпидемии. Всеми этими вопросами и были заняты ревкомы, являвшиеся органами власти на местах.
Липкина вызвали к Самойлову. Они только поздоровались, как в ЧК явилась группа пограничников, пришедшая из Ребол. С ними был какой-то человек в гражданской одежде, но тоже с винтовкой. Не успели еще пограничники ничего сказать, как следом за ними в комнатку втиснулась группа карел-крестьян во главе с голосистой женщиной. Это были ходоки из приграничных деревень. Они наперебой стали уверять, что Потапов, которого привели пограничники, ничего плохого не сделал, он свой…
— А вы-то что хотели? — спросил Самойлов, когда наконец ходоки замолчали.
— Это уж вы сами решайте, — спокойно сказал Потапов. — Я бы пошел в Красную Армию. Но это не так просто. Во мне хорошего тоже мало. Так что, пожалуй, вам сперва надо меня проверить в ЧК.
— Ну что ж, так и сделаем, как вы советуете, — улыбнулся Самойлов.
Тем временем ходоки вручили Липкину кипу протоколов и резолюций деревенских ходоков, в которых жители разных деревень требовали, чтобы именно их деревни защитили от международного империализма во имя мировой революции. Липкин принял все бумаги, пообещал, что это будет сделано. Для него более трудной проблемой в тот момент было, где ему разместить этих новых людей.
— У вас родственники или знакомые здесь имеются?
— Да не в гости к родственникам мы пришли! — заявила бойкая женщина. — А знакомые… Вот с вами мы теперь знакомые… Других у нас нет.
— Ну что ж, придется тогда нам придумать что-нибудь.
Липкин дал ходокам записку и направил в один из бараков.
Михаил Петрович протянул Самойлову кожаный портфель:
— Это подарок вам.
Липкин просмотрел бумаги, кое-что перевел Самойлову.
— Вот это да! — Самойлов не знал, как и отблагодарить пограничников за такой подарок. — Кого из вас следует представить к награде? Может, всех?
Михаил Петрович взглянул на Сашу.
— Лошадь надо наградить, — сказал Саша и рассказал, как бумаги попали к ним.
— Жаль, что Таккинен ушел, — сокрушался Самойлов. — Лошадь-то мы обязательно наградим. Двойную порцию овса дадим.
Пограничники ушли.
— У меня такое дело к тебе… — сказал Самойлов Липкину и взглянул в окно. — Опять пленного ведут.
В комнату ввели давно не бритого молодого мужчину в треухе. Он торопливо снял шапку, обнажив копну рыжих волос.
— Взят под Койвуниеми, — доложил конвоир.
— Сам сдался или оказал сопротивление? — спросил Самойлов.
— Где ему сопротивляться. Весь дрожал от страха.
— М-м-меня, м-м-м… — Бандит силился что-то сказать. — Меня взяли… заставили… я не сам…