— Мы всегда были бы вместе, мама, если бы не война, — ответил Рийко. — А войну не мы начали.
И он взглянул на брата. Васселей сделал вид, что не заметил этого взгляда, он взял кусок хлеба и подал сыну:
— Ешь, Пекка. Попробуем, что за хлеб у красных. Хороший хлеб они едят.
— Неужели, Васселей, ты не видишь, как все в мире повернулось и что вас ожидает? — не унимался Рийко.
— Ты, брат, меня не учи. Меня один из ваших, Мийтрей то есть, учил уму-разуму.
— Неужто этот убивец у вас там? — спросила Иро у Рийко.
— У нас я его не видел и не слышал о нем. Красные не такие, как Мийтрей.
— Ешьте, сынки, ешьте. — Маланиэ старалась прервать этот разговор. — Житник я спекла. Хоть и с корой, а хороший получился. Рыбы бог послал. Да вот Рийко принес хлебца.
Отец вступился за старшего сына:
— Васселею и так не сладко. Ты, Рийко, должен понимать…
— Вот я ему и толкую, чтобы он подумал, что к чему.
— Видишь этого окуня? — продолжал отец. — А знаешь, Рийко, как окунь в сети попадает? Чуть зацепишь, а начнет трепыхаться — и вовсе запутается.
— Не надо было лезть в сети.
— «Не надо было…» — передразнил отец. — А раз попался в сети, так мы съедим. Тебе, Рийко, хорошо говорить. Ты к своим попал, знаешь свое место.
— Где же вы были, когда здесь Малм со своим отрядом стоял? — с горечью спросил Васселей. — Почему вы не пришли, не помогли да не посоветовали, как быть?
— Не до Малма нам тогда было. Были дела поважнее. Вся страна огнем полыхала. Ну, а теперь? На что ваше начальство теперь надеется? Думает, что мы отступим? Или, может, думает, что народ за вас встанет?
— Им-то что, начальникам ихним, — ответил за Васселея отец. — Им горя мало. Пришли, сбили народ с толку, запугали. Одних натравили на тех, других — на этих. А увидят, что Карелию им не взять, разбегутся по домам и будут кофий попивать. А они куда? — Отец кивнул на Васселея. — Куда карелам деваться? Вот и скажи…
— Надо было раньше думать, — буркнул Рийко.
— Заладил одно. Думать да думать, — не вытерпела Маланиэ и набросилась на Рийко: — А стал бы ты раздумывать, когда бы у тебя на глазах брата убили? Олексея нашего…
Рийко вскочил и возбужденно заходил по избе.
— Вот походи да подумай, — сказал отец.
— Я-то думаю! — Рийко сел обратно за стол.
Разговор принял неприятный оборот, и, чтобы хоть немного разрядить тягостную обстановку, Рийко обратился к матери и спросил, как она собиралась разогнать кочергой Ухтинское правительство.
— Кто это тебе рассказал? — улыбнулась мать. — Было дело. Собиралась, и не раз. Никудышное было правительство. Только врало да народ путало…
— Юрки Лесонен рассказал, — ответил Рийко.
— Где ты видел его?
— Он теперь у нас и за нас.
— Так он у вас? — удивился Васселей. — Ну, а обо мне он ничего не рассказывал?
— Что он мог о тебе рассказать? Ничего.
— Значит, обо мне ему нечего было сказать? Так, так… Ну ладно, раз нечего, так нечего. Скажи-ка мне, Рийко, как брат… Не бойся, я не о том, сколько вас и сколько у вас пушек и пулеметов. Я насчет Карелии. Как вы думаете с ней быть?
— Сперва мы прогоним белых!
— А потом?
— А потом начнем жизнь налаживать. Карелия останется Карелией. Ленин такой указ издал… Карельская Трудовая Коммуна. Так будет называться наша власть. У вас-то хоть об этом знают?
— Вы все знаете, а мы ничего не знаем. Не надо, Рийко, нас за дураков принимать.
— Ну, а знаешь ли ты, Васселей, за кого вы воюете? За финских буржуев. Им хочется кровь пососать из карельского народа, а вы им помогаете. Мало им крови своего народа, мало им финского пота. И еще воюете вы за своих карельских мироедов. Им тоже хочется шкуру драть с карел да с финскими буржуями делить барыши. И чтобы им кланялись, сняв шапку с головы. Вот за что вы воюете.
— А вы?
— А мы — за народ. Чтобы народ сам был себе хозяином. Чтобы власть была у нас, у крестьян и рабочих…
— Говоришь-то ты хорошо, а на деле что получается? Вы ведь тоже убиваете. И рабочих и крестьян…
— Война есть война.
— Давайте, сынки, не будем сегодня говорить о таких делах, — попросила мать.
— Позволь, мама, я скажу, — попросил Васселей. — Вот был у нас один мужик по фамилии Потапов. Он сам от нас ушел. В Руоколахти. Он не хотел воевать и перешел на вашу сторону. А вы что сделали с ним? Сразу же убили.
— Кто тебе сказал, что его убили?
— Мы все знаем. Потапов был мужик, крестьянин. Рабочая, говоришь, власть? Вот Суоминен, финский солдат из рабочих, тоже удрал к вам. Так вы его стали допрашивать, глаза выкололи, потом живот вспороли. Так он и умер. Лучше бы расстреляли сразу. Вот такая у вас власть рабочих и крестьян!
Ошеломленный Рийко смотрел на брата. Неужели он верит всяким россказням?
— Суоминен? — спросила мать. — Уж не тот ли, что у нас жил?
— Тот самый, — подтвердил Васселей.
— А-вой-вой, — запричитала Иро. — Мужик он был хороший, хоть и финн. Убежал, говоришь, к красным? А пошто они его так, горемычного? За что, Рийко?
— Что они у него в животе искали? — спросила маленькая Натси.
— А ты зачем слушаешь? — рассердилась бабушка. — Марш спать…
— Не знаю, что тебе и сказать… — Рийко смотрел на брата с таким видом, словно впервые видел его.
— Не знаешь, а говоришь… Рабоче-крестьянская власть…
— Чего ты к Рийко пристал? — Онтиппа вступился за младшего сына. — На войне всякое случается. Да и не Рийко же это сделал.
— Кто рассказал тебе об этом? — спросил Рийко у брата.
— У нас все знают. На собрании рассказали.
— Прямо-таки на собрании! Ну, дело ясное… А теперь послушайте, что я расскажу.
Рийко рассказал, что случилось с Потаповым и Суоминеном на самом деле. Потапов служит в Красной Армии то ли работает на железной дороге. В любом случае — на свободе. А Суоминена в ноябре Рийко сам видел на одном из собраний. Он даже не в плену.
— Ваш Суоминен как выглядит, опиши. — Васселей пытался припереть брата к стенке.
Рийко рассказал, как выглядел этот финн-перебежчик. На собрании он был в черном костюме. Вид у него очень аккуратный, костюм выглажен, побрит, а светлые волосы причесаны вот как. А сам он очень серьезный, подтянутый…
— Ну конечно, это был он… — подтвердила Анни.
Однако Васселей не хотел уступать.
— А это правда, что ты нам рассказал?
Рийко обиделся:
— Разве я когда-нибудь врал, скажи ему, мама?
Онтиппа пристально посмотрел сперва на одного сына, потом на другого.
— Да, Васселей, ты сейчас поразмысли да послушай. А ты, Рийко, скажи мне, что будет с карелами, которые оказались не на вашей стороне? Вот ты сказал, как обошлись с двумя. А как с остальными? Как с теми, кто сам побоится прийти, кого поймают? Что с ними сделают?
— Кто как себя вел… Кто не виноват, тому ничего не будет. А ты, Васселей, собирайся и айда со мной.
— Иди с ним, Васселей, иди, послушайся меня, — поддержала Рийко Анни.
Она дергала Васселея за рукав, но Васселей молчал и думал. У него даже пот на лбу выступил от этих мучительных раздумий.
— Нет, еще не могу, — наконец выдавил он. — Меня ждут. Товарищ из-за меня может погореть. Не могу сейчас.
— А когда? — умоляла Анни. — Когда сможешь?
— Ты думай, пока не поздно, — заметил Рийко.
— А ты дай человеку подумать. Дело не простое, — вставил отец.
— Обо мне что у вас известно? — спросил Васселей после долгого молчания.
— Что ты воюешь крепко, это известно, — усмехнулся Рийко. — Война есть война, делаешь, что положено. Так что, если ты ни в чем другом не повинен, можешь не бояться. Скажи, ты под каким именем числишься там? — спросил Рийко, глядя Васселею прямо в глаза.
— Там у каждого не одно имя, — Васселей уклонился от ответа.
Опять наступило гнетущее молчание, и опять Маланиэ попыталась направить разговор в иное русло.
— Крыша в хлеву совсем прогнила. Того и гляди, на голову обвалится, — вздохнула она. — Когда же, сынки, вы ее почините?
— До крыши ли нам теперь… — буркнул Васселей.
— Невод совсем разваливается. Придет весна, а нам нечего будет в озеро ставить. Лодки тоже текут. А-вой-вой. Все-то в доме… А вы… вы… — Маланиэ даже всхлипнула.
— Не расстраивайся, мать, — стал успокаивать жену Онтиппа. — Все наладится…
— Васселей, скажи мне одну вещь… Может, ты слышал, — обратился Рийко к брату. — Прошлой весной одного из ваших взяли на границе. Повели его, а он конвоира пырнул ножом. Тоже был карел.
Всмотрись Рийко попристальней в глаза Васселея, он, может быть, и заметил бы, как что-то дрогнуло в них.
— Моего лучшего товарища чуть не убил. С трудом спасли, — продолжал Рийко.
— Бывает, — Васселей разыграл удивление. Потом встал и, не глядя ни на кого, сказал хриплым голосом: — Мне пора!
— Пойдем со мной, — предложил ему Рийко. — Честно расскажешь, где был, что делал… Подумай.
— Поздно мне уже думать. Коли выбрал дорожку, сак идти мне по ней.
— Васселей! — выкрикнула Анни таким истошным голосом, словно ее ударили. И заплакала.
— Ну тогда иди в лес, схоронись в сторожке, покуда все не успокоится, — посоветовал отец.
— Негде мне хорониться, и некуда мне бежать, — ответил Васселей. — Одна у меня дорога.
— Запомни мои слова, — попросил Рийко. — Чем я могу тебе помочь?
— Ничем.
— Ну, тогда я тоже пошел.
Рийко поднялся.
— Да куда вы торопитесь! — стала удерживать их мать. — Когда мы снова увидимся? Может, уж и не доведется совсем повстречаться? Не торопитесь. Побудьте дома.
Но Васселей и Рийко уже одевались. Мать дала каждому по узелку.
— Вот по рыбнику каждому. А патроны тоже тут. Да хранит вас господь.
Маланиэ подошла к иконе.
— Господи милостивый, кормилец ты наш! Береги моих сыновей! Помоги красным, защити моего младшенького. Пособи белым, спаси моего сына Васселея…
«Мама есть мама!» — улыбнулся Васселей.
Онтиппа принес винтовки. Дал Рийко винтовку. Тот осмотрел ее и вернул. Взял свою. Обе винтовки были русские трехлинейные. Подавая оружие Васселею, отец сказал: