1
С утра начались неудачи.
Сначала сообщили, что заброшенный на советскую территорию разведчик был немедленно арестован, тогда как все, казалось бы, так хитро было продумано! Но его перебросили через границу — и прямиком в руки пограничников. А все было обставлено соответствующим образом, умно, талантливо, чертовски талантливо и тонко! И все это чекисты разнюхали. В результате все сложилось совсем не так, как это предполагалось по плану, разработанному мистером Весеневым. Такая досада! Только и летят на ветер доллары. А в советской прессе еще и издеваются! И теперь они обязательно изобразят всю эту историю в своем «Крокодиле»... Есть у них художник со странной фамилией Кукрыниксы, — он, конечно, нарисует бедного Дика, который не успел опомниться, как был арестован на самой границе... Что Весенев обескуражен — не жалко, так ему и надо. Главное, какой-нибудь заядлый писака (они все там, кажется, партийные!) в стихах высмеет провалившуюся затею...
Но это было только началом дня.
Не успел Патридж выместить свое раздражение на служащих офиса, как ему доложили, что его просят к телефону. Звонил Камерон и выразил желание видеть его по срочному делу. По сладкому, исключительно вежливому голосу Патридж уже сразу понял, что эта старая лиса, эта великосветская каналья преподнесет какую-нибудь гадость.
Так оно и оказалось.
— Вы, конечно, в курсе дела... — начал Камерон после всех обязательных, по его мнению, справок о здоровье и утверждений, что погода стоит хорошая. — Вам, конечно, известно все, касающееся мистера Вэра...
Патриджу ничего не было известно о мистере Вэре, кроме того, что мистер Вэр ни черта не делает и неизменно жалуется на трудности. Не мог же Патридж признаться, что ему что-нибудь неизвестно из того, что известно Камерону. Поэтому Патридж сказал только:
— Гм...
— Вэр провалился, — сделав приличную паузу, сообщил Камерон. — Вэр провалился, арестован, но, слава создателю, умер от кровоизлияния в мозг, не успев выдать самые важные свои связи.
— Блэкберри?
— Я имею в виду именно этого джентльмена.
«Он и сообщил Камерону, — яростно подумал Патридж. — Впрочем, я давно знал, что он за птица. Но почему сначала ему? Почему я должен получать сведения у этого поджарого англичанина, когда держу целый штат своих людей?!».
— У меня сведения несколько иного рода, — загадочно ответил Патридж, чтобы поддержать авторитет своей фирмы. — Но арест Вэра меня не очень огорчает. Как вы помните, я всегда скептически относился к этому вашему мероприятию. Самое талантливое, что сделал этот толстый сыщик, — это то, что он своевременно умер. Еще было бы лучше, если бы он скончался значительно раньше, не покидая гостеприимной Великобритании... которая подбирает всякий хлам.
Камерон, видя, что Патридж ничего не знал и что он взбешен, услышав сообщение своего английского коллеги, вполне удовлетворенный, рассыпался в любезностях, выразил восхищение проницательностью, тонким умом и остроумием полковника, затем многократно извинился, что не имеет времени еще насладиться беседой с талантливым... тонким... и так далее и тому подобное...
И Камерон исчез, предоставив Патриджу полную возможность шуметь, бесноваться, стучать кулаком и грозить всеми карами небесными и земными.
Был вызван Весенев.
С раздражением разглядывал полковник своего консультанта, придумывая, как побольнее его уколоть, этого всегда аккуратного, корректного, расхаживающего с независимым видом холуя.
— Какие новости? — ехидно спросил Патридж своего консультанта, чтобы точно установить его неосведомленность.
Весенев сдержанно, с выработанной у него позой собственного достоинства, стал пространно докладывать о каких-то пустяках. Патридж слушал с нарастающей злобой. Шея его краснела, надувалась, как хобот индюка.
— Отлично! — загремел он. — А что слышно относительно Вэра?
— Пока ничего нового, — грустно ответил Весенев.
Но он уже почувствовал, что к Патриджу поступили какие-то дурные вести и что должна разразиться гроза.
— Совсем ничего?
— Я вообще невысокого мнения о его работе. Было бы полезно послать к нему подкрепление... и сделать все зависящее...
Весенев замолк, увидев посиневшую шею патрона и заметив, что у него кровью налились его бычьи глаза.
— Да, да, все зависящее?
— Вы имеете полное основание быть недовольным глупейшей историей с этим Диком...
— С этим Диком? Плевать я хочу на Дика! К неудаче с вашим Диком можете добавить еще и Вэра! А сами — убираться ко всем чертям с такой работой!
— Как прикажете вас понять?
— А как вы прикажете вас понять? Что говорить о русском отделе, если мне приходится получать информацию о непосредственно касающихся меня делах из чужих рук?
— Да, но этот Дик...
— Какого черта вы привязались к этому Дику? Я говорю о Вэре, о Вэре — поняли вы наконец?! Ваш милейший соотечественник, эта старая подошва, этот сыщик, играющий на скрипке, арестован, допрошен, разоблачен! Почему я узнаю об этом от Камерона? Почему я должен получать такие пощечины?
— Если Вэр арестован, значит и Блэкберри... Естественно, что произошел временный разрыв... Факт печальный, но не очень неожиданный. Вэр не мог слишком долго продержаться. Я всегда был в этом убежден...
— Вы все путаете! Если арестован Блэкберри, от кого же получил сведения Камерон? Блэкберри целехонек, а Вэр, к счастью для нас, скоропостижно скончался. Единственно умная вещь, какую од сделал в жизни. За это ему многое прощается. А вас я просил бы объяснить, почему вы ничего не знаете? Может быть, мне вам нужно докладывать? Я вас должен держать в курсе всех событий, а не вы меня?
— Конечно, это непростительный мой промах, и вы будете правы, если выгоните меня в три шеи...
— Я это всегда успею сделать, но пока что я не хочу кормить кого бы то ни было крохами с моего стола. Вы так дешево не отделаетесь, вы должны исправить грубые свои ошибки и доложить мне, что вы собираетесь делать дальше. В конце концов в чем тут дело? Почему у нас неудачи?! Надо проанализировать, понять, исправить. Поймите, что мы не можем позволить себе такой роскоши — терпеть неудачи! Нам полагается преуспевать! Даже когда у нас что-нибудь плохо, мы должны кричать на весь свет, что у нас дела лучше всех!
2
«Как бы не так! — думал Патридж после ухода Весенева. — Выгнать его! И подарить англичанам! Нет, голубчик, вы слишком много знаете, чтобы переходить из одной фирмы в другую, как какой-нибудь клерк! Вы будете или служить у меня или вообще пойдете к дьяволу. Вы связаны с офисом навсегда. Только смерть позволит вам выйти в отставку».
Патридж устал наконец бесноваться. Положение было слишком серьезно. Одними вспышками гнева тут не обойтись. Слишком много неудач и слишком мало успехов! Это может наконец отразиться и на его собственной карьере!
Ведь кажется — денег не жалеем? Работаем не покладая рук! Поставили дело разведки на коммерческую ногу! В чем же тут дело? Разве не расходуется ежегодно кругленькая сумма на подготовку диверсантов? Разве мы не расплачиваемся великолепными долларами за каждую грязную услугу?
Патридж был умен, хитер, безжалостен, отлично знал свое дело и по самому своему положению был осведомлен об очень многих вещах. Он знал все, что делается в мире. Почти все. А когда чего-нибудь не знал, не мог докопаться, он приходил в бешенство.
— Мы должны все знать! — кричал он в таких случаях на своих подчиненных.
Да, он многое знал. И вот в чем он никогда бы не сознался ни одному человеку, пожалуй, даже самому себе, — это в том, что ведь простые цифры говорили о том, что они — весь этот коммунистический, ненавистный Патриджу мир — движутся быстрее, создают больше, чем другая сторона, запутавшаяся в противоречиях, отживающая свой век. Патридж это знал. Но он всегда утверждал противоположное.
Патридж больше не бушевал. Он сидел за столом и думал. Время от времени он делал глоток адской смеси, которая у него была приготовлена, и опять погружался в горькое раздумье.
Позвольте! Может быть, доллар больше не доллар? И за доллары больше ничего не продается и не покупается? Весенев говорит: «Немцы вас не любят». Что значит — не любят? Нас никто не любит, но мы платим долларами — и потрудитесь нас любить на всю указанную сумму!
Патридж тяжело пыхтит. Патридж делает глоток из фужера.
Последние месяцы были одни неприятности. Взять хотя бы Китай с его астрономическими цифрами размеров территории и численности населения... Прохлопали Китай! Вот вам и плацдарм для будущего прыжка, для завоевания Азии! Легко сказать — шестьсот миллионов населения! Например, если каждому китайцу продать по одной банке американской консервированной колбасы, то это будет шестьсот миллионов банок!
С Германией положение блестяще и вместе с тем безнадежно. Блестяще потому, что куплено огромное количество немцев. Безнадежно потому, что все-таки неясно, кому они служат? О чем они думают? Что значит — думают! Уплачено — и думай так, как велят!
Самая большая неудача в текущем году — Чехословакия. Там-то уж, кажется, все было предусмотрено. Нет, без всякого хвастовства и зазнайства — там все было разработано до мельчайших подробностей, проделана была чертовски сложная работа! С каждой партией в отдельности, с каждым министром особо — все было обусловлено, уточнено. Министры, как по команде, подали в отставку. Их как ветром сдуло! Один момент — ив стране не стало правительства. Оставался один только выход: образовать новое правительство без коммунистов. И все. Логично, умно. Ключ к юго-востоку Европы должен был оказаться в наших руках. А это означало бы новое положение во всей Европе. Второй Мюнхен, если хотите знать! Наш дипломатический представитель, этот патентованный осел, вылетел в Вашингтон с сенсационным сообщением: «Решительно все готово!» Готово! Хорошо начали, да плохо кончили! (Патридж снова делает глоток из фужера.) Коммунисты каким-то образом разгадали наш стратегический план. Это само по себе невыносимо!
Если наши планы будут разгадываться, станет немыслимой работа! Изволь тут налаживать холодную войну! Но это еще не все. Они с непостижимой быстротой ухитрились созвать целых два конгресса! Вот это не было предусмотрено нашим стратегическим планом. Два конгресса! Один — рабочих и один — крестьян. Вот и все. Наш план рухнул, наши люди выловлены, наши доллары... Одним словом — полный провал.
Патридж допивает свой фужер и с такой силой ставит его на стол, что ножка фужера откалывается. Это его в какой-то степени успокаивает, приводит в равновесие. Он звонит и приказывает убрать осколки.
3
На другой день в офисе полковника Патриджа было тихо, неприятно тихо. Все служащие старались мягко ступать и говорили вполголоса. Было такое настроение, как будто в доме покойник.
А в кабинете Роберта С. Патриджа происходил деловой разговор полковника с русским консультантом Весеневым. Чисто деловой, без всякой нервозности.
Весенев не напрасно провел эту ночь. Он уже получил исчерпывающие данные о происшедшем разгроме Веревкина. Кроме того, он подготовил соответствующие мотивировки, доводы, разъяснения, выработал позицию, которой будет придерживаться в беседе с патроном, и осторожно наметил ряд предложении, но таких, что легко можно было представить, будто бы уже давно делал эти предложения сам полковник Патридж, осененный внезапным вдохновением: Патридж не любил, чтобы его подчиненные были умнее своего шефа.
Итак, к концу делового разговора выяснилось, что вся беда была в том, что в Советский Союз засылались слишком мелкие люди. Разумеется, это была мысль самого Патриджа, хотя еще накануне Патридж кричал, что все было разработано и задумано безукоризненно и что провалить такую блестящую операцию мог только бездарный Весенев. Сегодня же Патридж веско доказывал, что он всегда был против «этой авантюры», что «всю эту чепуху подсунул ему Камерон», что он, Патридж, нисколько не удивлен, узнав о провале Веревкина, этого скрипача, этого английского сыщика. Патридж даже доволен результатами работы Веревкина, потому что она блестяще доказала всю бездарность Камерона.
— Что же может предложить мой русский отдел?
— Пустить в ход что-нибудь посолиднее, полковник. Это ваша давнишняя мысль, полковник.
— Моя мысль? Гм... да...
— Вы правильно говорили, что развернуть холодную войну в Советском Союзе, не ограничиваясь странами демократии, — дело нелегкое.
— Я это говорил?
— Вы настаивали на включении в игру соответствующих сил...
— Пу вас, разумеется, есть такие силы?
— Да, сэр. В первую очередь сам Блэкберри-Стрэнди. И затем — Питер Штундель. Это не наш заветный фонд, который мы бережем на случай войны, но все-таки — фигура.
— Питер Штундель, которого мы берегли...
— Вы правы, которого мы берегли на черный день. А черный день настал.
— О’кэй, мистер Весенев, заготовьте соответствующее указание Блэкберри. Надо рисковать. Кстати, пора этого Блэкберри заставить служить нам, а не всем богам. Намекните ему, что данное поручение является своего рода экзаменом... экзаменом для него... испытанием! А этого Штунделя полезно чуточку пощекотать, он заигрывает с англичанами. Да, да, кандидатура хорошая.
— Я могу идти?
— Одну минуту. Учтите при этом, что удар должен быть сосредоточенный, как артиллерийский массированный налет, как хорошая бомбежка ковровым настилом, когда живого места не остается... Объектом лучше всего избрать опять-таки их разрекламированную на весь свет Карчальско-Тихоокеанскую магистраль. Сорвать эту затею! Оскандалить! Опозорить! Вот что мы должны сделать! Чтобы эта самая коммунистическая стройка стала всеобщим посмешищем, притчей во языцех! Поняли, мистер Весенев? И на этот раз мы действуем без помощников, без советников. Идея моя, исполнение ваше. Никаких Камеронов.
Полковник Патридж был почти величествен. А Весенев со скромным достоинством кивал головой. Изобразив, будто высказываемое шефом увлекает, поражает его тонкостью и проницательностью, Весенев снова возвращается к столу и начинает подробно разрабатывать эту операцию. Он уверяет, что эти мысли только что осенили его, что Патридж натолкнул его на такое решение задачи. Ца самом деле, у него уже лежит готовая, подробно разработанная инструкция для Блэкберри.
На этот раз Весенев не жалеет елея для умасливания своего патрона. Слишком болезненно воспринял последние неудачи его тучный полковник! А Весенев хотел жить, любить свою Эвелину, кокетничать своим разочарованием, смаковать некоторые удовольствия. Польстить патрону — это же давний, многими испытанный прием.
Итак, они разработали подробнейший план. Полковник был отходчив, и положение русского консультанта как будто бы снова упрочилось.
— Как там наш подававший надежды молодой гангстер? — уже добродушно спросил Патридж.
— Раскосов, по моим данным, работает хорошо.
— Он должен работать еще лучше. Дайте ему это понять. Пусть расширяет поле работы, глубже влезает в общество. Он должен уподобиться инфузории, палочке Коха. Лезть прямо через глотку в самое нутро и грызть легкие, все, что попадется. Штундель должен с ним повстречаться и внушить ему все это.
Весенев выразил на лице восхищение остроумным сравнением.
— Сигары в ящике, — сказал Патридж в ознаменование полного мира между ними.
И хотя Весенев терпеть не мог эти сигары и всегда отказывался от них, но на этот раз он почтительно выбрал сигару, закурил ее и старался не морщиться, хотя во рту было очень противно.