. Молодой рыцарь Круглого стола отправляется на поиски святого Грааля – легендарного символа того, что дороже всего на свете. Спустя годы напрасных поисков рыцарь набредает на загадочный замок, который внезапно появляется из тумана. Рыцарь набирается храбрости, входит в замок и видит большую столовую с длинным столом, за которым сидит старый немощный король и его придворные. Король, кажется, убит каким-то горем. На столе перед ним находится святой Грааль, великолепная серебряная чаша. Рыцарь с трудом верит своим глазам. Но есть волшебный вопрос, который должен задать рыцарь, чтобы убедить короля отдать ему Грааль. Что же это за вопрос?
Всемогущий вопрос, как подсказывает древняя легенда, прост. Молодой рыцарь спрашивает старого короля: «Что тебя мучает?» Рыцарь слушает рассказ о страданиях короля, узнает о его самых глубоких нуждах – и между ними возникает и крепнет дружеское чувство. В порыве нежданной щедрости король дарит Грааль молодому рыцарю.
Конфликты, над которыми я работал всю жизнь и которые больше всего беспокоят нас сегодня, часто коренятся в глубоких травмах, как индивидуальных, так и коллективных, – в глубоких страданиях, которые настолько невыносимые, что нервная система людей может реагировать на них только оцепенением в попытке приглушить болезненные чувства. Травма становится глубоким колодцем боли, который постоянно подпитывает страх и гнев и по большей части и является причиной конфликта. Зачастую человек даже не осознает этого. Возможно, единственный способ избавить человека от этой боли – это дать ему сострадательное внимание, подобное тому, которое молодой рыцарь проявил к старому королю.
Истинное свидетельствование – это упражнение в сострадании. Сострадание идет на шаг дальше, чем сочувствие. Помимо понимания того, что может чувствовать другой человек, сострадание означает искреннее желание добра и жажду помочь.
Когда стороны получают шанс быть по-настоящему услышанными, они могут начать отпускать прошлое и лучше сосредоточиться на настоящем и будущем. Я увидел яркий потенциал такого рода свидетельствования во время мирных переговоров в Колумбии.
Переговоры между правительством и партизанами в Гаване затянулись, и президент Сантос выступил с радикальным предложением. Вместо того чтобы ждать достижения соглашения, он предложил пригласить жертв конфликта дать публичные показания в ходе переговоров{113}. Жертвы поедут в Гавану, где переговорщики выслушают их истории.
Я помню возникший скептицизм и сопротивление предложению президента.
– Это только еще больше затянет переговоры, – утверждали критики.
– Это только всколыхнет прошлое, всю ненависть и негодование.
– Жертвы будут требовать возмездия, и достичь соглашения станет труднее.
Но на самом деле произошло обратное.
Пять делегаций пострадавших от всех сторон конфликта были тщательно отобраны Организацией Объединенных Наций и университетами. Они приехали в Гавану и при широком освещении в СМИ дали переговорщикам убедительные – и полные боли – показания.
После того как их личные истории были коллективно засвидетельствованы переговорщиками и колумбийским народом, жертвы удивили критиков. Большинство из них призвали переговорщиков работать усерднее, проявить больше гибкости и прийти к соглашению по беспрецедентному мирному пакту.
Я слышал от нескольких участников переговоров, насколько глубоко их взволновали истории жертв. По их мнению, эти рассказы не замедлили ход переговоров, а придали им новую энергию для решительной работы, несмотря на разногласия.
Президент Сантос и сам был тронут. Услышанные личные истории помогли ему продолжить переговоры, несмотря на сильное давление со стороны желавших прекратить их. Он рассказал мне историю, которая потрясла его и дала силы продолжать. Это была история женщины по имени Пастора Мира, потерявшей отца, мать и двух братьев{114}. Ее сына пытали и убили.
Дней через десять после того, как она похоронила сына, к ней домой пришел раненый и попросил о помощи. Она положила его в постель своего сына и выходила. Покидая ее дом, он увидел фотографию женщины вместе с сыном. Внезапно он упал на колени и заплакал:
– Пожалуйста, не говорите мне, что это ваш сын.
– Да, это мой сын. Что случилось?
– Да ведь это я пытал и убил вашего сына, – закричал и зарыдал он, повторяя: – Простите меня! Простите меня!
Мать посмотрела на убийцу своего сына и подняла его на ноги. К его величайшему удивлению, она обняла его и сказала:
– Спасибо!
– За что, во имя всего святого, вы меня благодарите? – воскликнул мужчина.
– Потому что, признав, чтó ты сделал, и попросив у меня прощения, ты освободил меня от ненависти на всю оставшуюся жизнь.
Сантос был так тронут рассказом Пасторы, что пригласил ее поехать с ним в Осло на вручение Нобелевской премии мира.
– Эта Нобелевская премия предназначена не мне, – сказал он, – а жертвам конфликта, таким как эта замечательная женщина, которая придала мне мужества и энергии продолжать мирный процесс.
Насколько мне известно, никогда жертвы какого-либо конфликта не были официально включены в переговорный процесс, как это случилось в Гаване. Это был первый случай в истории, решение, которое, я надеюсь, вдохновит другие мирные переговоры в будущем, когда мы, люди, научимся более эффективно разрешать наши самые сложные конфликты.
Из своего опыта в Колумбии я извлек важный урок.
Важно не только то, как мы разговариваем друг с другом, а то, как мы слушаем и свидетельствуем происходящее. Если мы сможем наблюдать боль другого с сочувствием и состраданием, мы сможем изменить качество разговора. Чувство изоляции сумеет уступить место чувству включенности. Разделенность решится стать связью. Откроются новые возможности для разрешения даже самых сложных конфликтов.
Это сила, которой обладает каждый, – сила, что дает нам возможность быть свидетелем боли тех, кто нас окружает.
В конечном счете принять конфликт означает сплотить сообщество, которое поможет объединить стороны. Сплачивать – это объединять конфликтующие стороны, помогая им осознать, что они действительно являются частью более крупного сообщества, каким бы разрозненным оно ни казалось. Сплачивать означает напоминать, что в любом конфликте есть не только две стороны, но и более обширная третья сторона, общий социальный контекст и общие интересы в будущем. Сплочение меняет рамку с «мы против них» на «мы все вместе». Оно укрепляет нашу социальную иммунную систему.
Особенно устойчивы к сплочению политики, занятые межпартийными войнами. Двадцать лет назад, после импичмента президенту Клинтону, меня пригласили фасилитатором на неформальные переговоры небольшой группы членов Конгресса США из двух противоположных лагерей – демократов и республиканцев, которые даже не разговаривали друг с другом.
За предшествующие два года Конгресс США стал свидетелем множества личных нападок и оскорблений. В итоге лидеры Палаты представителей решили организовать выездное мероприятие выходного дня в Херши, штат Пенсильвания. В мероприятии приняли участие около 200 человек: члены палаты и их семьи.
После ужина в первый вечер участники разбились на небольшие группы по четыре республиканца и четыре демократа (плюс их супруги). В моей группе все выглядели уставшими после целого дня работы и долгого пути до Херши. Я чувствовал в воздухе напряжение и дискомфорт.
В роли «принимающего хозяина» я расставил все стулья по кругу. Вместо того чтобы сидеть за длинным столом друг напротив друга, как противоборствующие армии на поле боя, я предпочитаю использовать круг, потому что он ненавязчиво подразумевает общность, напоминая о временах, когда наши предки собирались вокруг костра. Можно сесть во главе стола, но нельзя сесть во главе круга: здесь все равны.
– Я хотел бы попросить вас поделиться личным опытом последних двух лет. Какова была для вас цена этого конфликта?
– Это была охота на ведьм! – проворчал демократ.
– Ваш лидер солгал под присягой! – огрызнулся республиканец.
– Мои дети почти никогда не видели отца за ужином, – вставила свое слово жена одного из конгрессменов. – Он всегда приходил домой поздно из-за судебных разбирательств, причем часто и по выходным!
Эмоции присутствующих были еще очень сильны.
Затем в помещение вдруг заглянула опоздавшая участница.
– Мне очень неловко, – сказала она. – У нас няня не пришла. Вы не возражаете?
И положила на пол в центре круга одеяло, а на него шестимесячную дочь.
Малышка вертела ручками и ножками и гулила.
Все внимание на мгновение переключилось на ребенка. Тон разговора внезапно смягчился.
– Это не тот Конгресс, в который я избирался, – сказал член-республиканец. – Раньше мы разговаривали друг с другом. Теперь почти никогда этого не делаем. Пока я ехал сюда на поезде, я больше общался с демократами, чем за последние два года.
Люди закивали.
– Нам нужно работать по-другому, – сказал другой участник. – Мы не можем поступать так со своими семьями.
– Наша страна заслуживает лучшего.
Все посмотрели на девочку. Та уже мирно спала.
Я внезапно осознал, что ребенок, лежащий в середине нашего круга, был третьей стороной – символом целого, новорожденным гражданином, воплощавшим собой будущее страны.
Младенец был молчаливым свидетелем, который, не говоря ни слова, перенастроил разговор, напомнив людям о более широкой картине происходящего. Мгновение – и уже не было «мы против них». Стало «все мы вместе».
Мне вспомнилось антропологическое исследование, которое я прочитал, будучи студентом. В нем описывались два взрослых самца шимпанзе, которые дрались и гонялись друг за другом{115}. Один из них подошел к самке с детенышем, осторожно взял его и несколько секунд подержал на руках. Глядя на детеныша, оба самца успокоились, и драка больше не возобновлялась.