По всей видимости, никакой романтической истории с Эллин не предвиделось. Времена ночных сторожек и озерных берегов канули в Лету.
Батлер медленно поправлялся и имел много времени, чтобы обдумать все это.
Как-то он поинтересовался у Филиппа, каково состояние его дяди. Филипп был занят своими цифрами и ответил механически:
— Он не подозревает, что милые сестрицы разоряют его. Они каждый день шьют себе по-новому платью, покупают себе духи и пудру французского производства, а это стоит безумных денег.
— Откуда у тебя такая информация, — поинтересовался Батлер. От своих осведомителей он ничего подобного не слышал.
— В банке говорят, — мрачно ответил Филипп.
— Ах вот как! — двусмысленно произнес Батлер.
— Кроме того, дядя не занимается хозяйством. И это отражается на его кошельке.
“Это уже ближе к истине”, — подумал Батлер.
— Имение перестало приносить доход, — продолжал Филипп.
Батлер выслушал информацию с интересом и закончил короткий разговор обстоятельным:
— Ах вот как? А что дела мистера Харвея? Он то как? Ведь поди, всегда сможет помочь твоему дяде случись что с его финансами?
— Смог бы, — не отрываясь от своих бумажек пробормотал Филипп. — Но не сейчас. И потом в банковском деле родство не играет никакой роли.
“Хорош фазан” присвистнул про себя Батлер. Неужели этот юноша успел незаметно стать циником.
А как же любовь? Она, говорят, излечивает от цинизма!
— Три последних операции мистера Харвея провалились, — продолжал мычать Филипп. — Его банк на грани разорения, но это тайна.
На этом слове Филипп испуганно посмотрел на лежащего перед ним эсквайра.
— Это тайна, мистер Чарльз. Не вздумайте ее кому-либо рассказать. Не подведите меня. Харвей только мне доверил истинное положение вещей.
— Он так тебе доверяет? — как бы невзначай спросил Батлер.
— Кто? Мистер Хар… — юноша от испуга перешел на косноязычие.
— Да-да. Мистер Хар! — передразнил его Батлер.
Филипп замялся.
— В некотором роде он доверяет мне как родному… сыну.
— Да ну? — удивился Батлер.
— Да-а. Я уж выдам еще одну тайну, раз живу в вашем доме. Неудобно что-либо скрывать от своего благодетеля. Мистер Харвей собирается меня сделать своим младшим компаньоном.
Батлер аж языком зацокал от восхищения.
— Ты действительно растешь, Филипп, — с ловко спрятанной иронией начал Батлер.
То, как он укутанный, лежал в постели, с перевязанным плечом напоминало античного учителя, который передает мудрость последнему ученику.
— Тебя изгнали из “Страшного Суда” с двумястами долларами в кармане, а меньше чем через три месяца ты — уже младший компаньон своего родственника банкира. Прими мои поздравления!
— С удовольствием, мистер Чарльз.
— Ты так меняешься. Если раньше тебе ничего не стоило решиться идти на встречу с любимой девушкой и нырнуть, спасая свою и ее честь в озеро сквозь окно, в котором торчат острые стекла, то теперь ты знаешь сколько стоит самый дорогой, а сколько самый дешевый костюм в нашем городе. И ты уже думаешь, а стоит ли прыгать через разбитое окно, если на тебе дорогой костюм? Ты поразительно растешь, парень! А вот я как-то не приобрел таких навыков. — Почти для себя сказал Батлер. — Даже обидно.
Филипп сидя рядом с кроватью на которой лежал распростертый Батлер, с неудовольствие произнес:
— Пожалуйста, — не напоминайте мне, мистер Чарльз, то, что рождает во мне душевную боль. Я бы хотел забыть истории с погоней. Это неприятно.
Вся комната тонула в белом свете, который струился отовсюду: с белого потолка; с белых простынь, что покрывали Батлера; с белой скатерти на столе.
— Что же касается Эллин, я не стал меньше любить ее. Просто я понял, что развозя чужую почту или ныряя в ночное озеро, с ней быстрее не встретишься.
— В точку, в самую точку попал, — сардонически произнес Батлер. — Я не знал, что в твоей крови течет здравомыслие.
— Вы на что-то негодуете, а я не пойму на что, мистер Батлер, — холодно процедил Филипп.
Он сидел в коричневом вольтеровском кресле, которое напоминало ему скалу посреди океана белого цвета, а кроме того он казался себе учителем, пеняющим ученика.
— Я на что-то негодую? Ах, на что… я… не-го-ду-ю? Как это смешно звучит? Посмотри сам, Филипп! “Клейменный Чарльз Батлер негодует!” — В глазах Батлера плясали искры. — А скажи Филипп, если бы ты был судья, но мой друг, а я бы насолил уважаемому лицу города, типа Макинтоша: ты бы официально наказал меня так, как наказали меня: выжгли клеймо?
Филипп откинулся на спинке стула. Как палач.
— Может быть, — сказал он пристально рассматривая Батлера.
У Батлера окаменело лицо. Он попытался через силу растянуть губы в улыбке.
— “Может быть?” То есть, ты бы своего друга, невзирая на симпатию, зная только, что он провинился перед мифическим законом, со спокойной бы душой приговорил бы к наказанию. А ведь он провинился бы перед подонком типа Макинтоша.
— Мистер Макинтош оч-чень серьезный человек, — отчеканил Филипп. — Очень серьезный человек, и если бы вы сделали мне то, что сделали уважаемому в городе капитану Макинтошу, я бы клеймил вас.
Батлер с каменным лицом смотрел на воодушевившегося Филиппа.
— Но ведь я всего лишь дал понять негодяю, что он — негодяй. Разве я не поступил благородно?
— Нет, воодушевляясь все больше, воскликнул Филипп. — Это не добродетель. Наказывать преступника — функция Бога, мистер Батлер. А вы — не Бог. Вы всего лишь слабый человек, которому не пристало судить других.
— Да не пристало, — покрываясь смертельной бледностью, пробормотал Батлер, с каждой секундой все более и более изумляясь человеку, что сидел перед ним.
— Не пристало, — повторил с такой горечью Батлер, что Филипп на секунду прервался от своей пафосной речи и подумал: “Что с Батлером?”.
— Вам доктор Мид горькие пилюли прописал? — У вас голос кислый.
— Да, — отрешенно сказал Батлер, — прописал. И очень горькие. Я даже сам не подозревал, что моя болезнь такие потребует.
Филипп подошел к окну и принялся рассматривать спокойный океан, который простирался на горизонте.
— Значит бы заклеймил, — тихо повторил про себя Батлер.
Филипп повернулся к больному.
— Вы что-то сказали?
— Нет-нет, ничего, — ответил Батлер.
— Мне надо ехать в банк, — сказал вдруг Филипп энергично. — И вот еще что, — обернулся он у двери у больному, — мистер Чарльз, я подумал, что слишком долго пользовался вашим гостеприимством. Мне пора заводить собственный дом, куда бы я мог привести свою жену.
“Он уже не говорит Эллин, он уже говорит жену”, — отметил про себя Батлер.
— Да-да. И что? — спросил он покорно. Кажется он готов был выслушать не только совет, но даже указание. Филипп это отметил и его чувство собственного достоинства неизмеримо умножилось.
— Ну вот я и подумал, что пора мне съезжать от вас. Временно я поселюсь у мистера Харвея. Он давно на правах родственника зовет меня к себе. К тому же, на сегодняшний день, уже ни для кого не тайна, что я скрываюсь у вас. А это может сослужить мне плохую службу. Зачем злить старика-дядю? Ведь так, мистер Чарльз? Жизнь под вашим кровом — это потеря репутации! Вот почему я съезжаю от вас. Кстати, вам это тоже будет выгодно.
Батлер мог стерпеть все, что угодно. Но этого он не ожидал.
— Ты думаешь, что это поможет моей репутации? — с удивлением спросил Батлер. — Если я прекращу тебя укрывать? — потерявшим силу голосом, добавил он.
— Да конечно, — с пафосом воскликнул Филипп. — Если вы будете дружить с моим дядей, общество станет относиться к вам терпимее и даже прекратит смеяться столь едко над вашим клеймом.
Батлер застыл. Это была мраморная статуя. Если бы он был чуть менее выдержанным человеком он мог свернуть шею Филиппу. Но он — замраморел.
— Как ты сказал? — медленно спросил он. — Если твой дядя при всех будет пожимать мне руку, порядочное общество Саванны не станет слишком едко шутить в мой адрес.
— Почти так, мистер Чарльз, — с пафосом ответил Филипп.
— Но ведь ты мне недавно говорил, — Батлер с трудом находил слова, — что все жители Саванны переживают за меня, соболезнуют и вовсе не злорадствуют по поводу клейма.
— О-о, не стоит заблуждаться по поводу человеческих эмоций. Природа человеческая не такая благородная как Вы думаете.
— А я об этом забыл, — огорченно сказал Батлер.
Секунду помолчал.
— Я вас не держу, молодой человек! Не тратьте свое драгоценное время на ваши советы мне. Идите. Только уважьте вашего старого друга: последняя просьба! Как перед палачом.
И в глазах Батлера вспыхнул холодный огонь. Если бы Филипп это заметил, благоразумный клерк, что сидел в нем, испугался бы. Но Филипп не удостоил жалкого Батлера взглядом вовремя.
— Придите ко мне завтра на вечеринку, — протяжно попросил мистер Батлер. — Будем вы — и я. Славно выпьем. Чтобы развязались наши длинные толстые языки. Я расскажу вам маленькую тайну. А-а?
— Я занят, Чарльз, — ответил горестно Филипп. — Страшный дефицит времени. — Он пристально посмотрел на Батлера. — Может минуточек на тридцать я… к вам… смогу вырваться. — И молодой банкир покровительственно потрепал Батлера по больному плечу.
Ни один мускул не дрогнул на лице Батлера. Хотя он чувствовал, а Филипп знал: боль была адская.
— А при случае, — продолжил Филипп, — те языки, что будут слишком язвительно отзываться о вашем клейме, я — усмирю, — закончил он с милой улыбкой и детским любопытством глядя на Батлера.
— Благодарю, — выдавил Батлер. — Вы так добры!
Он перешел на “вы” и опустил глаза долу.
Филипп посмотрел на него и увидел жалкого клейменного человека, что лежал на кровати и не мог пошевелиться от боли.
— Желаю вам поправиться, Чарльз, — насмешливо протянул юноша, и живо представил как вечером, в клубе — куда его рекомендовал мистер Харвей, он будет рассказать приятелям о Батлере, который стал жалким и покорным, точно ягненок. Филипп чуть не прыснул в предвкушении успеха от спича, которым попотчует друзей, а чтобы этого не произошло, побыстрее выпорхнул за дверь.