раивайся в моем кабинете, если понадобится досье, оно в ящике стола.
Я уже почти вошла в кабинет, и тут меня словно магнитом потянуло обернуться. Поль еще не вернулся к обработке клиента, а смотрел на меня. Я поймала на себе его настойчивый взгляд, и мои ноги стали ватными. Мы обменялись улыбкой, которая длилась и длилась. Потом он отвел глаза и выпрямился, сосредоточившись на своей аргументации.
Я села в кресло, и мне понадобилось время, чтобы опомниться и спуститься с небес на землю. Пора успокоиться и избавиться от ощущения полета, возникающего при каждом его взгляде. Отвечая на реплики телефонного собеседника, я рылась в столе Поля и посмеивалась над царящим там бардаком. Мне пришлось вытащить из ящика почти все бумаги, и только после этого я нашла то, что искала. Я уже собиралась задвинуть ящик и вдруг на самом дне заметила папку, специально, как мне показалось, спрятанную подальше. Я схватила ее почти механически. На ней стояло мое имя, накорябанное немыслимым почерком Поля, который я бы не спутала ни с каким другим, потому что только я могла без усилий его расшифровать.
Я закончила разговор, но долго не вешала трубку. Сидела, уставившись на свое имя, гадала, что может быть в этой папке, и меня мучили любопытство и опасения. Потом я себя отругала и решила, что, раз это папка Поля, а не чья-то еще, она может касаться только “Ангара”, и ничего другого. Я саркастически покачала головой, сокрушаясь по поводу своей неожиданной и смехотворной паранойи, и откинула обложку. Мое легкомыслие улетучилось, как только передо мной появилась первая страница, заполненная тем же корявым почерком. Она пожелтела, имела несколько сгибов и загнутые углы, ей, должно быть, было немало лет. Я прочла на ней даты: нашей с ним первой встречи, рождения Ноэ и более поздние, которые для меня не имели никакого особого значения. Я повнимательнее присмотрелась, стараясь найти ответы. В каком-то месте появилась схема со стрелками, потом имя Николя. А еще слово “Индия” и “возможная дата приезда”. Что бы это значило? Я продолжила рыться в папке, в ней было множество записок без начала, без конца, но в ворохе бумаг я наткнулась на газетную вырезку пятилетней давности из некого еженедельного издания Сен-Мало. Фотография Николя и Пакома, двух друзей, довольных жизнью, еще молодых и задорных, на фоне их склада. Они объявляли о расширении “Четырех сторон света”. Сходство Николя и Ноэ поражало уже на этом снимке, и Поль, наверное, сразу его оценил. Грудь словно сжало тисками. Это невозможно! Поль не мог так со мной поступить. Однако я перестала отвергать очевидное, когда передо мной предстала электронная переписка между Полем и Пакомом за последний год. Поль всегда распечатывал письма – это был его заскок. Я вспомнила первый разговор о “Четырех сторонах света”. Выходит, вовсе не Паком запросил наше портфолио. В действительности это Поль обратился к ним, стремясь прощупать почву, собрать информацию о Николя и окончательно убедиться в правильности своей догадки. Полю была известна вся история, вся моя история. На другом листке были нацарапаны выводы, к которым постепенно приходил Поль. Я прочла: “Николя – отец Ноэ?” Потом наступил перерыв в переписке. Паком возобновил ее в январе этого года. Получается, Поль колебался несколько месяцев, прежде чем приступить к реализации своего замысла. Он годами вел расследование, разыскивал отца Ноэ, даже не намекнув мне и уговаривая самой начать поиски и признаться во всем Ноэ.
Я дрожала как осиновый лист. Почему? Зачем Поль это сделал? Как он мог? Не представляю, сколько я просидела в его кабинете. Единственное, что было для меня несомненно, – ступор, в котором я пребывала. Я вцепилась пальцами в волосы, как будто пыталась, смешно сказать, остановить сотрясавшую меня бурю. Мысли, чувства смешались в моей голове, в моем сердце. Поль обманывал меня все эти годы, все последние месяцы. Я проваливалась в пропасть, а он и пальцем не пошевелил, чтобы меня вытащить. Ноэ едва не сломался. Почему я нашла эту папку именно сейчас, как раз когда мне открылась глубина моей любви к нему? Смогу ли я простить? Не знаю, не знаю. Все было бы просто, если бы я его не любила. Хлопнула бы дверью и ушла. Неужели это моя судьба – прямо противоположные чувства и желания, вечно раздирающие меня на части? Только я начала придумывать себе новую историю, как вдруг целый блок моей жизни опять обрушился. Я подняла глаза и сквозь полупрозрачную штору на стеклянной стене, выходящей в общий офис, различила его фигуру. На его губах сияла победоносная улыбка, он сумел втолковать клиенту азы эстетического восприятия, не подозревая об открытии, которое я только что совершила. Я не могла больше оставаться здесь, мне нужно было уйти подальше от него, чтобы поразмыслить. Я быстро выскочила из кабинета, забежала к себе за вещами и почти бегом направилась к выходу. Поль, естественно, рванулся за мной:
– Рен? Что ты делаешь?
– Ухожу.
Слово прозвучало резко, холодно, жестко. Я сразу пожалела о своей агрессивной реакции. Но мне нужно было пережить удар, который он мне нанес, и обуздать свою любовь. “Ангар” застыл в молчании. Он схватил меня и притянул к себе. Я хотела, чтобы он меня отпустил – и чтобы держал крепче. Хотела всегда ощущать его руки на своих плечах – и чтобы он никогда больше ко мне не прикасался. Мне было больно смотреть на его красивое лицо, на котором жизнь оставила свои отметины, но я не могла от него оторваться.
– Что происходит?
Мое дыхание ускорилось.
– Ты еще спрашиваешь? Пойди открой папку, которая валяется у тебя на столе.
Он побелел, отпустил меня и отпрянул. Долго-долго всматривался в меня, словно силясь сохранить в памяти мое лицо вплоть до мельчайших деталей, чтобы вспоминать, когда больше не сможет меня видеть. Пряча от него слезы, я развернулась и сбежала из этого места, которое мы создали вдвоем, вкалывая бок о бок. Сбежала от него.
Проходили часы, а свет в конце туннеля не появлялся. Я бесцельно колесила по Руану, и на каждом углу мне чудился Поль. Он был со мной. Он был моим единственным прибежищем. Наступила ночь. Непонятно, как я очутилась возле дома, где когда-то была его первая фотостудия, та самая, с которой все началось, студия, где я полюбила его и где Ноэ сделал свои первые шаги. Я совсем растерялась. Отвергала Поля. Любила Поля как никого на свете. Телефон звонил несколько раз, это был Ноэ. Я не могла с ним разговаривать. Что бы я ему сказала? Я прослушала его сообщение: ничего не случилось, он просто хочет знать, все ли в порядке. Я отправила ему успокаивающую эсэмэску. В какой-то момент я даже собралась за утешением к сестре. Но как я объясню Анне, что люблю Поля, что он меня предал и я не понимаю, на каком я свете?! И опять-таки один-единственный человек в мире мог ответить на мои вопросы. Я нажала на газ.
Он открыл мне дверь. Белая рубашка, застегнута только на нижние пуговицы, грудь распахнута, джинсы на бедрах, босые ноги, блестящие глаза, налитые кровью. От него разило алкоголем, он устал, выглядел измученным. Ну вот, очередной флешбэк.
– Приплыли, – недовольно буркнул он, утомленно помотал головой и шагнул в сторону, пропуская меня.
Я прошла по квартире, чувствуя себя неуверенно, но приготовившись все высказать и потребовать объяснений. Через несколько минут я порву с ним? Невозможно себе представить. Немыслимо. И тем не менее… Мы стояли и с вызовом смотрели друг на друга в упор, словно враги.
– Зачем? Почему ты так со мной поступил, Поль?
Мне хотелось яростно заорать, однако в моем голосе не было негодования, он был удивительно бесстрастным. Как и его голос.
– Потому что я хотел, чтобы ты освободилась, Рен. Я больше не мог видеть тебя опутанной цепями, которые ты с каждым годом наматывала на себя одну за одной. Меня это сводило с ума … Ты мешала себе жить, ты мешала себе любить.
Знал бы ты, до какой степени я мешала себе любить… тебя. А может, я все-таки была права, что не позволяла себе любить тебя. Мне сейчас так плохо.
– Эти поиски длились годы… Как ты мог врать мне, глядя в глаза, когда я в первый раз вернулась из Сен-Мало? Почему ни разу не обмолвился ни словом?
Его улыбка была наполовину грустной, наполовину ироничной.
– Не считай меня идиотом, Рен. Скажи я тебе, ты бы меня прибила. Всякий раз, когда я заговаривал на эту тему, ты слетала с катушек. Мы вечно из-за этого ругались, а мне не нравится, когда ты страдаешь. Могла бы за время нашего знакомства убедиться в этом.
– Но именно так все и вышло! – вырвалось у меня с обидой.
С обидой на что, на кого? На него? На себя? На нас?
– Что в результате послужило спусковым крючком? Он подошел ближе.
Стой на месте, пожалуйста.
– Твоя грусть в начале года и новые звонки Пакома. Я посчитал это знаком и приступил к действиям. С одной стороны, мне хотелось, чтобы я оказался прав и найденный мной Николя действительно был отцом Ноэ. С другой – я надеялся, что это не он. Я ни в чем не был уверен, у меня были только догадки. Все пошло не так, как я предполагал… Ох, как я себя ненавидел… Прости меня, Рен…
Ну да, он предал меня, но как я могу на него обижаться, если благодаря ему избавилась от лжи и сплошного лицемерия, из которых была соткана моя жизнь? Объявить Полю войну? Нет, невозможно. К тому же я не могла не оценить все то хорошее, что случилось с нами в последние месяцы благодаря его интригам. Пора смириться с неоспоримым фактом: он прав, как всегда.
– Это странно, но я должна благодарить тебя, а не злиться. Ноэ счастлив, у него все хорошо. Я выбралась из пропасти. Но… как я смогу снова доверять тебе… Ты отдаешь себе отчет в том, какая преграда выросла между нами?
Он обессиленно провел рукой по лицу, затем по волосам.
– Догадываюсь… но, несмотря на последствия, ни о чем не сожалею…
– Я еще могу понять, почему ты все скрывал от меня, пока эта бомба не взорвалась… Но потом, позже, когда жизнь уже вошла в свою колею, ты должен был поговорить со мной, во всем признаться. Между прочим, ты призывал меня быть честной с Ноэ, все ему рассказать, но выходит, что этот совет к тебе неприменим! Ты считаешь себя выше этого?!