Книга Фрэнка Найта «Риск, неопределенность и прибыль» ныне обретает некую новую актуальность в качестве давно выдвинутого обоснования того типа принятия риска, который в настоящий момент имеет обязательный характер[31]. В соответствии со стандартной экономической теорией Найт рассматривает экономику как отражение взаимодействия между множеством преследующих собственные интересы индивидов, которые обладают материальной собственностью, деньгами или просто способностью к труду. Чтобы максимизировать ценность этих ресурсов, они тяготеют к социальным или профессиональным группам, которым могут обеспечить наибольший, а следовательно, и наиболее вознаграждаемый вклад. В свою очередь, эти группы соперничают за преимущества, привлекая в свои ряды перспективных участников конкурентоспособными гарантиями. Такова структура, внутри которой всякий обладает мотивацией делать собственный предельный вклад, получая вознаграждение в соответствии с внесенной лептой.
Динамизм этой системы Найт связывает с неопределенностью, которая преследует ее акторов. Стоимость продаваемых и покупаемых ресурсов представляет собой оценку их производительности. Как только производство запущено, условия вроде спроса и предложения меняются, подтверждая или ниспровергая изначальные ожидания. Поскольку будущее неизвестно, издержки по производству товаров расходятся с ценой, за которую они в итоге продаются. Неопределенности производственного процесса позволяют предпринимателям извлекать прибыль из разницы между суммами, которые конкуренция заставляет их платить за труд, и ресурсами, которые они задействуют, с одной стороны, и теми суммами, которые они могут получить в итоге от продажи продукции, – с другой. Эти наниматели, как и финансисты, предоставляющие средства для их предприятий, регулярно оценивают будущие прибыли и делают соответствующие инвестиции. Найт выстроил убедительную аргументацию в пользу экономической ценности владения собственностью и неопределенности: возможность приобретения вещей и владения ими стимулирует инвестирование, несмотря на риски. Неопределенность относительно будущего воодушевляет когорту за когортой принимающих на себя риски предпринимателей[32]. Без этого предпринимательство прекратится.
Найт также признавал, что люди обнаруживают способы минимизации неопределенностей, которые представляют для них угрозу. На помощь им приходят статистика и моделирование, направляющие консолидацию многих поддающихся количественной оценке начинаний, оказываясь некой компенсацией, которая уравновешивает возможные провалы и недостатки каждого из них. Производители страхуются от убытков, перекладывая часть риска на инвесторов. Последние также распределяют риск, выпуская ценные бумаги, а профессиональные фондовые спекулянты для нейтрализации ошибок диверсифицируют портфели. Эти усилия демонстрируют широко распространенное нежелание рисковать. Люди могли бы с легкостью брать на себя риск, чтобы когда-нибудь завладеть частью богатства, которое они коллективно создают, но как только это богатство им перепадает, они не торопятся выпускать его из рук. Поэтому их успех реализуется в том, что с точки зрения экономического накопления представляет собой общественно бесполезное снимание пенки с прибавочного продукта и накопление его для личного использования вместо направления ресурсов обратно в обращение.
Это означает, рассуждал Найт, что экономическая система окажется неэффективной, если вознаграждения, получаемые ее участниками, будут долговечными. Лишь в случае врéменных вознаграждений люди будут готовы сразу же вновь инвестировать в процесс производства, направляя свои деньги обратно в обращение и с новой энергией возвращаясь к труду. Поэтому Найт сомневался, действительно ли частное владение собственностью является для общества наиболее эффективным способом вознаграждать своих членов за их инвестиции. Он также ставил под сомнение сложившееся представление о том, что решение идти на риск принимается индивидуально. Найт даже задумывался об ограничении свободы предпринимательства и принятия рисков, «если на карту ставятся самые основы достойного существования и самоуважения»[33].
Особенность владения собственностью, угрожающей достойному существованию, согласно Найту, состоит в том, что оно формирует запрос людей на уверенность. Те, кому удалось завладеть собственностью, всеми силами пытаются ее удержать. Это является серьезной проблемой для всех, кто по-прежнему верит в совпадение экономического роста, питаемого безграничными и направляемыми риском инвестициями, и благополучия людей, которое зависит от отдыха от подобных усилий. И это наглядно свидетельствует о существовании противоречия между целями людей и процессом накопления. С точки зрения фактического поведения людей вездесущий характер инвестиций в собственность выглядит в большей степени принуждением, осуществляемым в отсутствие альтернативных вариантов обретения уверенности, а не благоприятной возможностью, приобретаемой с помощью предпринимательского устремления.
Идеологические обоснования собственности отражают аналогичные обоснования категории среднего класса, поскольку и те и другие выливаются в идею инвестирования. Мы рассматриваем инвестирование как способ формирования наших состояний и воспринимаем собственность в качестве хранилища той ценности, в которую мы инвестируем. В социальных условиях, которые полны рисками и неопределенностями, инвестирование в материальную и нематериальную собственность оказывается отчаянным стремлением к лучшей жизни. Подобно тому, как либеральная мысль любит воображать собственнические цели в качестве самоочевидных, мы инвестируем в собственность не ради нее самой, а ради всех тех вещей, которые она воплощает, – это приводной механизм для любой эмоциональной, социальной или моральной значимости, которую мы приписываем собственности, при этом ее скрытым базисом является уверенность, а ее привычным компаньоном – надежда на процветание.
Политолог Дебби Бехер наблюдала за происходившими в Филадельфии массовыми баталиями вокруг изъятия властями частной собственности для застройки на основе принудительного отчуждения – законного права государства присваивать частную собственность для использования ее в общественных целях[34]. Бехер пишет: вопреки тому, что можно ожидать, наслушавшись всяческой либертарианской риторики по поводу неприкосновенности частной собственности, большинство людей, чьи домовладения были конфискованы, не были всецело привязаны к собственности, которой они владели. Они принимали тот факт, что государство отбирает принадлежавшее им по праву, пока оно обеспечивало гарантии ценности их инвестиций и предоставляло справедливую компенсацию. Принеся в жертву деньги, время, труд, эмоции и отношения ради своей собственности, люди в конечном итоге заботились об обеспечении того, чтобы не потерять свои усилия даром и гарантированно оказаться в выигрыше.
Бехер также описывает, как эти люди создают и поддерживают местные структуры и организации, дабы сделать свое место обитания настолько привлекательным, чтобы ценность их жилья или компенсация их убытков (если до этого дойдет дело) выросли. Меры по защите и увеличению ценности собственности зачастую имеют более исключающий характер. К ним, например, относятся действия, направленные на то, чтобы воспрепятствовать другим в приобретении собственности определенного типа без соответствующих вложений, или попытки не допустить, чтобы этот вид собственности стал настолько широко распространенным, что утратил свою ценность. Мы можем вступать в сговор с другими владельцами таких же вещей, чтобы подорвать свободную конкуренцию за обладание ими, например поддерживая законодательство о зонировании территорий или барьеры, которые закрывают для определенных людей доступ в наши районы и школы[35]. Мы полагаемся на то, что наши страховщики тщательно рассматривают заявления о выплате страхового возмещения и не принимают кого угодно в ту группу рисков, к которой относимся мы сами. Мы возмущаемся, когда другие используют наши идеи, наш труд или даже наши точки доступа в Интернет без согласования с нами или компенсации. Кроме того, мы защищаем сохранение критериев присвоения образовательных или профессиональных регалий, ради приобретения которых мы так упорно трудились.
Это не означает, что мы стремимся усиливать контроль над каким-то конкретным активом до такой степени, что хотели бы извлечь из наших инвестиций пользу. Последнее, вообще говоря, происходит лишь в том смысле, что инвестиции реализуют ценность, соотносимую с ценностью инвестиций других людей. Когда собственность не увеличивает наше состояние каким-либо очевидным образом, мы конструируем некую фантастическую территорию уверенности, исходя из тех преимуществ, которые она дает нам перед другими людьми. Мы надеемся извлечь социальную и материальную выгоду из того факта, что со временем другим (иногда ими оказываются те же самые люди, с которыми мы вынуждены конкурировать за доходы и ресурсы) придется тратить больше, чем нам, в ситуации, когда они не владеют тем, чем владеем мы. При этом мы убеждаем себя, что если ценность собственности обвалится, то обладающие меньшим объемом ресурсов рухнут первыми, а их тела смягчат наше собственное падение.
Стратегии собственности не однотипны. Экономисты связывают их преимущества с рентными доходами – с некой добавленной ценностью, которую люди, владеющие редкими видами собственности, могут взимать с других за пользование ею, например сдавая собственную квартиру. Но и арендаторы могут попытаться закрепить арендные ставки ниже рыночного уровня, извлекая ренту благодаря защитным механизмам, введения которых им удается добиться. Ренты также извлекаются коллективным и косвенным способом, когда происходит организация групп, добивающихся получения более качественных государственных услуг и других публичных ресурсов для собственных этнических или религиозных сообществ либо мест проживания. Люди могут увеличивать ценность своей собственности, мобилизуя экономические, правовые и политические ресурсы для ограничения объемов предложения жилья, школ, профессиональных регалий, страховых пулов и кредита, а также социальной, культурной и материальной инфраструктуры районов, городов и стран – или для ограничения массового доступа к этим благам