есмотря на крупномасштабные планы государства, мои собственные наблюдения говорили о неотделимости материальных факторов от социальных и гуманитарных. Магнитом, притягивавшим людей в поселения, изначально было сочетание благ цивилизации с успешно развивающейся общественной жизнью, хорошим образованием и объектами культурной инфраструктуры. Экономические неурядицы подорвали это сочетание факторов и уничтожили крепкие связи между поселенцами, превратив их – вспомним работу Ганса – в совокупность отдельных домохозяйств, полностью погруженных в собственные заботы, подобно остальным представителям израильского среднего класса.
Собственные наблюдения также убедили меня в неожиданной значимости семейных отношений для жизни в поселениях. Поселенцы в первом поколении надеялись воплотить в жизнь собственные идеалы – сколь бы расплывчатыми они ни были – в виде шанса для своих детей. Тот выбор, который делало второе поколение, они считали отражением собственного выбора. Поэтому, когда поселенцы во втором поколении принимали самостоятельное решение, оно обладало эмоциональной нагрузкой: родители воспринимали его либо как возврат инвестиций, сделанных ими в своих детей благодаря переезду на Западный берег, либо как нечто лишающее эти инвестиции смысла. Если вернуться к нашей главной теме, то прежде я не рассматривала эти трения как нечто свидетельствующее о более масштабных тенденциях, характерных для инвестиций, которые обычно ассоциируются со средним классом, и теперь хотела бы развить свою мысль в этом направлении.
Усилия по получению образовательных регалий, развитию навыков, приобретению профессиональных квалификаций и формированию социальных сетей и связей стоят особняком среди тех инвестиций, которые мы делаем в наше будущее. Во многом подобно сберегательным счетам, страховым полисам, недвижимости и другим активам, они олицетворяют нашу надежду на то, что ценность наших инвестиций со временем поможет нам, если мы перестанем получать трудовые доходы. Однако теперь доходы, накопленные нами из заработков, объединяются, сегментируются и направляются в русло глобального обращения нашими банками, пенсионными фондами и страховыми компаниями. Финансовое посредничество этих институтов увязывает наши интересы как трудящихся, одновременно являющихся владельцами собственности, с направляемым финансами ростом, который обещает защитить или увеличить ценность нашей собственности. Данное обстоятельство на какое-то время объединяет нас с другими собственниками, чьи шансы также связаны с этим ростом.
Политики напрямую обращаются к тем, кого они провозглашают группами потенциальных сторонников из среднего класса, которые обычно включают трудящихся, обеспечивающих свое будущее за счет сбережений и займов. Политики обещают стоять на страже их имущественных интересов, обеспечивая экономическую стабильность и устойчивый рост в секторах недвижимости, коммерческом, банковском, страховой отрасли и пенсионной системе. Призывы политиков становятся еще более настойчивыми, когда подобный комплекс мер требует сокращений бюджетов, увольнений и жесткой экономии, которые наносят удар по тем же самым людям, на выражение чьих интересов политики претендуют. Важность частной собственности возрастает вместе с нарастанием этих затруднений и демонтажем других механизмов социальной защиты.
Одни реагируют на эти сложности совместными усилиями по обеспечению постоянной доступности и удержанию на неизменном уровне «входного билета» в сферу собственности для всех граждан своей страны, например настаивая на государственной защите доходов, консолидации рисков и предоставлении кредитных ресурсов. Другие же объединяются в группы с более ограничивающими задачами, нацеленные на то, чтобы сохранить и увеличить ценность нашей собственности при помощи законов о территориальном зонировании, которые устанавливают минимальный уровень дохода для проживания в тех или иных районах, или настаивают на том, чтобы социальное страхование и налоговое законодательство страны избавили нас от необходимости оплачивать притязания людей, которые выступают олицетворением повышенных рисков.
Но существует одна особая группа активов, которая разделяет нас в качестве конкурентов не настолько широко, как материальная собственность, и при этом гораздо чаще, чем она объединяет нас в качестве союзников. Вслед за лауреатом Нобелевской премии Гэри Беккером экономисты называют эту группу активов человеческим капиталом. Он охватывает все нематериальные возможности, порождаемые инвестициями, которые мы осуществляем, чтобы извлекать больше ценности из нашего труда, собственности и социальных взаимодействий. В человеческий капитал могут входить образовательные и профессиональные регалии, насыщенные и полезные виды опыта, хорошее психическое и физическое здоровье, полезные и разнообразные наборы навыков, высокий статус и нужные социальные связи. Эти особенности считаются человеческими, поскольку они становятся частью самой нашей личности – потенциалом, в котором мы опознаем себя и которым пользуемся для собственной выгоды.
Помимо таких дарований, как привлекательная внешность, интеллект или талант, которыми мы можем быть – а можем и не быть – наделены при рождении, а также за исключением удачи появиться на свет в хорошо обеспеченной и уважаемой социальной группе, первым и, возможно, наиболее важным источником человеческого капитала является так называемая семья среднего класса. Ее формируют родители, у которых есть средства, позволяющие оказывать их детям материальную, эмоциональную и интеллектуальную поддержку, обеспечивая им здоровую и заботливую среду, обогащая их опыт, развивая их навыки, обеспечивая получение ими хорошего образования и помогая им выгодно его использовать. Когда семью называли «колыбелью среднего класса», а семью среднего класса – «инкубатором амбиций», в подобных определениях имелись в виду именно инвестиции в человеческий капитал[57].
Поскольку человеческий капитал слишком уж перекликается с духом инвестиций, он оказывается еще более узнаваемым компонентом идеологии среднего класса, нежели собственность в ее материальном воплощении. Деньги или дом мало что говорят нам о своих владельцах. Их можно передавать из поколения в поколение, что избавит получателей этих активов от хотя бы некоторых самостоятельных усилий. Человеческий капитал, напротив, не передается – это уникальное достижение каждого индивида. Поэтому родители используют собственные материальные и человеческие ресурсы, чтобы обеспечить своим детям преимущество, некий прочный плацдарм, с которого можно ринуться в состязание и развить собственные навыки, склонности и социальные связи. Однако чаще они являются престижным ресурсом, нежели прибыльным активом как таковым, поскольку лишь навыки и связи с достаточно высокой ценностью могут принести владеющему ими лицу ощутимое вознаграждение. Будучи неизменным объектом стремлений, человеческий капитал побуждает к привычным для среднего класса напряженным усилиям – переработкам, затратам дополнительного времени и ресурсов – в ожидании грядущей отдачи, которое вдохновляется убежденностью, что твое благополучие зависит от этих затрат.
Забота о человеческом капитале – это то, что обычно отличает новые средние классы от старых. Волны реструктуризации экономики дестабилизировали ценность собственности в экономически развитых странах, уменьшив благоприятные возможности для владения ею или способность ее владельцев зарабатывать на рентах и прибылях. Более обеспеченные члены общества задались целью сохранить и укрепить свои преимущества иными способами – в частности, за счет преобразования своих материальных приобретений в социальный статус и обеспечения своим детям привилегированного доступа к лучшему образованию. В странах, где гордятся наличием новых средних классов, их происхождение связывается с переходом от прежних, наделенных собственностью элит к перспективе социальной мобильности, которая воплотится в жизнь благодаря профессиональным навыкам и образованию[58]. Новую эпоху порой называют эпохой меритократии: это подразумевает, что общество, которое когда-то благоприятствовало лишь рожденным в богатстве, затем открыло двери для всех, у кого есть мозги и пробивная сила. Благодаря ожиданиям, что использование подобных качеств окупится, эта система побуждает к инвестированию каждого.
Институт человеческого капитала интенсифицирует инвестиции не только потому, что запускается заново вместе с жизненным циклом каждого индивида, но и – это важный момент – потому, что эти инвестиции могут быть бесконечными. Каждый человек воплощает собой определенные диапазон и масштаб человеческого капитала, которые могут дать ему или ей некое преимущество в обществе, в особенности на рынке труда. В отличие от материального, объем человеческого капитала безграничен – однако его ценность всегда зависит от того, что могут предложить остальные. Таким образом, человеческому капиталу присуща неотъемлемая тенденция к увеличению: сколь бы я ни был хорош в каком-то деле, всегда найдется кто-то лучше и, если мы будем соперничать за одно и то же, я проиграю. Таким образом, нам приходится и дальше инвестировать в человеческий капитал, не столько для того, чтобы двигаться вперед, сколько чтобы держаться на плаву. Для экономической системы, основанной на ценности, которая производится посредством неослабевающего и изымающего ресурсы конкурентного инвестирования, человеческий капитал оказывается бесценной вещью.
Засилье человеческого капитала в социальной жизни подвергалось критике, поскольку условия для его успешного развития не вполне меритократичны. Под вывеской равных возможностей правят привилегии и растет неравенство. Наиболее убедительно это продемонстрировал социолог Пьер Бурдьё, рассматривавший, каким образом происходит накопление преимуществ в случаях, когда люди используют полученные от своих семей ресурсы для приобретения более значительных относительных преимуществ при помощи образования и культуры