[59].
Благополучные условия детства превращаются в катализаторы успеха в особенности благодаря школам и высшим учебным заведениям. Если нам довелось родиться в привилегированных условиях, нас отправляют учиться в лучшие школы. Наше воспитание и ожидания наших семей готовят нас к тому, что мы будем успешно учиться в этих школах и обретать уверенность в себе, что и происходит – тем самым нам легче без уныния или потери набранного темпа преодолевать препятствия, о которые спотыкаются менее подготовленные. Лучшая успеваемость прокладывает путь к более престижным университетам, благодаря которым мы получаем возможность приобрести более ценные дипломы и квалификацию. Они могут обеспечить нам более привлекательную работу с более высокими доходами, которые мы затем можем употребить с пользой, живя в окружении равных по социальному статусу в лучших школьных округах, что позволит нам передать собственные преимущества нашим детям.
Вдобавок совокупность социальных, семейных и образовательных преимуществ предоставляет нам время, ресурсы и практику для формирования навыков, необходимых для выработки понимания тех форм искусства, литературы и музыки, которые почитаются людьми с аналогичной подготовкой. Способность «получать» нечто такое, что может ускользнуть от людей с меньшими преимуществами, приобретает социальный, а то и этический заряд, оказываясь признаком хорошего вкуса. Наши ценимые обществом вкусы, привычки и ощущения, отточенные годами их демонстрации (а это могут себе позволить лишь немногие счастливчики), способствуют тому, что нас более благосклонно принимают в обеспеченных кругах. Мы можем умело вкладывать эти качества в социальные позиции, которые основаны на подразумеваемых ими богатых вместилищах ресурсов. Если же нам удается конвертировать наши культурные ноу-хау в престижную работу, наш успех сопровождает аура изысканности, сообщающая тем, кто нас окружает, что мы заслуживаем принадлежащего нам.
Если мы рассчитываем, что когда-нибудь будем жить в обществе, где каждому будут обеспечены равные возможности преуспевания, то нужно обратить внимание на кумулятивные эффекты человеческого капитала, которые оказываются главным виновником неравенства. Впрочем, и они склонны отвлекать нас от гораздо более глубокой проблемы человеческого капитала – его вклада в процесс накопления, делающего неосуществимыми цели даже самых талантливых среди нас. Когда все производимое в обществе предназначено не для удовлетворения коллективных потребностей и стремлений, а ради создания прибавочного продукта за счет невознагражденного труда и человеческих инвестиций, человечность человеческого капитала оказывается под вопросом.
Критический теоретик Мойше Постоун установил связь между материальным и человеческим, отметив, что направляемый конкуренцией производственный процесс накопления ведет не только к изобилию товаров, но и к увеличению знаний и навыков, необходимых для их производства[60]. Производители стараются превзойти своих конкурентов за счет повышения производительности труда. Они способны осуществить это с помощью технологических инноваций и более эффективной организации рабочего пространства, однако могут сделать ставку и на повышение квалификации своих работников. Все эти стратегии позволяют им платить трудящимся по среднерыночной ставке, одновременно извлекая из их труда больше ценности. Но преимущества, которые они получают, недолговечны: конкуренция заставляет других производителей наверстывать упущенное, воспроизводя наиболее успешные стратегии, и результатом становится пересмотр социального стандарта производительности. Именно так происходит постоянное соревнование за следующий раунд технологических и организационных инноваций и усовершенствования квалификации.
Это позволяет повышать производительность в одной отрасли за другой, а заодно и снижать ценность производимых товаров. Среди подешевевших товаров оказываются продукты питания, жилье, образование и другие товары и услуги, формирующие социально приемлемый уровень жизни. Сюда же относятся отдельные составляющие производительного труда, а именно навыки, дипломы и все прочие элементы, из которых складывается человеческий капитал, – их производство точно так же обходится дешевле. Вне зависимости от того, сколько работодатели готовы платить за эти навыки, их ценность продолжает снижаться относительно ценности товаров, в создание которых они вносят свою лепту. Иными словами, материя человеческого капитала, данная нам в опыте в виде личных качеств и достижений, обесценивается в процессе накопления, и это ведет к обеднению самóй нашей человечности.
Это обеднение человечности отражает тот факт, что навыки, вкусы и способности людей именуются капиталом – ресурсом в производственном процессе, развитие и использование которого находится за рамками нашего контроля. Такая категория, как «человеческий капитал», имеет смысл лишь в контексте капиталистического производства. Именно эта динамика превращает социальные отношения, навыки, вкусы и способности в стандартизированные и измеримые единицы, сопоставимые с прочими, а потому заменяемые соответствующими единицами других людей, а также материальными проявлениями капитала. Бурдьё назвал это взаимной конвертируемостью, имея в виду следующее: поскольку правовые, экономические и образовательные структуры помещают отдельные компоненты человеческого и материального капитала на эквивалентные позиции, один вид капитала может быть конвертирован в другой. Сегодня мы используем ту же самую формулировку, используя такое понятие, как капитализация, применительно, скажем, к навыкам или связям. Например, можно капитализировать хорошее воспитание, получив диплом престижного университета, далее можно капитализировать этот диплом и навыки, которые потребовались для его приобретения, за счет получения хорошо оплачиваемой работы. Затем можно капитализировать доходы от этой работы, получив щедрый банковский кредит, а этот кредит можно капитализировать приобретением потенциально прибыльной недвижимости в перспективном районе – капитализация же проживания в этом районе происходит благодаря приобретению полезных социальных связей и преимуществ в образовании для детей.
Тем временем капиталистическая система накопления прибавочного продукта самовоспроизводится, препятствуя полноценному возмещению инвестиций. Следы эксплуатируемой ценности можно обнаружить в неудачных попытках гладко и адекватно обратить человеческий либо материальный капитал в их эквиваленты с выгодой для их владельцев. Получить хорошо оплачиваемую работу и собственность весомой ценности непросто даже для тех, кто обладает необъятным человеческим капиталом. И наоборот: даже очень богатые люди не могут просто так купить престиж. Напротив, им приходится серьезно инвестировать в длительный процесс образования и самосовершенствования, чтобы приобрести человеческий капитал, которым уже могут располагать некоторые не столь богатые люди. Тем не менее извлечение человеческих и материальных инвестиций продвигается с помощью все более конкурентных и всеобъемлющих способов. В подобной атмосфере каждый вынужден приносить все более значимые и все более частые жертвы ради спорадических доходов.
Социолог Хартмут Роза определяет эту атмосферу сквозь призму ускорения: разные виды опыта и накопленные знания устаревают настолько быстро, что почти невозможно предсказать, какие связи и возможности для деятельности будут актуальны в будущем. Роза уподобляет эту ситуацию скользкому спуску, на котором нельзя стоять и не двигаться. Всякий, кто не стремится постоянно быть в курсе последних событий, обнаруживает, что его язык, одежда, адресная книга, знание общества, навыки, домашние вещи и пенсионные средства устарели[61]. Когда мы сталкиваемся с давлением, снижающим ценность вещей, в которые мы инвестируем, мы не можем предпринять ничего иного, кроме как еще более рьяно инвестировать в другие области. Но даже если наши более энергичные инвестиции в человеческий капитал приведут к успеху, они, вероятнее всего, принесут нам лишь некую разновидность социального кредита или престижа, которые в дальнейшем мы то ли сможем материализовать, то ли нет.
Все более распространенным сценарием становится наша неспособность это осуществить. Соответствующих примеров предостаточно, но мне хотелось бы придерживаться той системы координат, которую предложил Бурдьё, и уделить некоторое внимание образованию, а затем культуре. Даже если когда-то образовательные регалии, которые мы приобретаем в школе и университете, и являлись входным билетом для получения престижной работы, то сейчас это определенно не так. Чтобы уровень доходов от определенных профессий сохранялся, программы обучения и профессиональной подготовки наделяются правом на предоставление регалий. Эти регалии ограничивают доступ к определенным профессиям для широкой публики и требуют инвестиций, отгораживающих данные профессии от всех остальных. Но встречный натиск со стороны амбициозных абитуриентов, а также тех, кто претендует на те же должности на основании образовательных и профессиональных критериев, стал настолько масштабным, что вот уже около полувека во многих экономически развитых странах наблюдается чрезмерное повышение стоимости рабочих мест с точки зрения дипломных регалий. Последние больше не гарантируют хорошие доходы, потому что этих регалий попросту слишком много по сравнению с хорошими возможностями для желаемого трудоустройства[62].
Кроме того, из-за необходимости поддерживать рентабельность за счет постоянных инноваций и быстрого цикла разработки продукции производство стало настолько гибким, а рынок труда настолько ненадежным, что навыки быстро устаревают, квалификации перестают пользоваться спросом, а модные стажировки и курсы профессиональной подготовки оказываются бессмысленными к тому моменту, когда мы завершаем за них платить. Для соответствия постоянно меняющимся