Я ныряю в них по курсу, как скоростной экспресс в туннель, потому что возможности мои на исходе.
Игорь, по счастью, вышел не только силой и статью, но еще и сообразительностью. Объяснять ситуацию не приходится, да и некогда. Вмиг вырастает заслон — Женя, Игорь и двое его друзей-земляков.
И закипает драка. Невероятно, как они друг друга молотят, мне кажется, что один такой удар убьет человека, а им хоть бы хны. Нападающие пьяны и, вероятно, не особо чувствуют боль, а Женю с друзьями подстегивает злость, делает их практически неуязвимыми. Обидчики превосходят нас в численности, но плохо владеют собой, у них нарушена координация, как у всякого пьяного, поэтому довольно скоро все они валяются на тротуаре или сидят, привалившись к перилам, окровавленные, с бессмысленными глазами.
— Сваливаем, пока милиция не прикатила, — торопится Игорь. — Мне не улыбается провести отпуск в каталажке из-за каких-то придурков.
Мы ныряем в ближайший переулок, но ходить в таком виде — в крови и расхристанными — тоже опасно. Я прикидываю, что наш дом недалеко, можно пройти закоулками и дворами. Ребятам надо помыться и привести себя в порядок.
Нам удается без происшествий добраться до нашей парадной. А тут облом! Папина машина уже на месте. Отступать поздно, придется объясняться с родителем, мама-то ничего, она человек более либеральный, хотя в истории нашего семейства не было случая, чтобы я приводила домой сразу четырех мужчин.
В коридоре мама всплескивает руками:
— Господи, что с вами такое, мальчики?
— Мама, папа, знакомьтесь, это друзья Жени из Тамбова. На меня напали хулиганы, а эти молодцы меня защитили, так что встречайте хлебом-солью. Учтите, вы им обязаны спасением дочери.
— Та-ак, — рокочет отец. — Обмундирование придется выбросить. Сейчас подыщем вам рубашки. Но сначала всем в ванную мыться.
Пока ребята топчутся в ванной, мы с мамой спешно накрываем на стол. Сегодня у нас домашние котлеты — мечта всех мужчин двадцать первого века. Женя, дожидаясь в коридоре своей очереди к крану, заглядывает в кухню и тянет носом. А то! Питается бедный покупными салатами и подозрительными курами.
Женя стягивает через голову разорванную футболку. На груди у него алеют длинные царапины, кто-то прошелся пятерней по коже. Я берусь обрабатывать раны, при этом украдкой, пока никто не смотрит, целую его в грудь, он каждый раз пугается и озирается по сторонам, но улыбается и с удовольствием отдается моим заботам.
Потом мне кто-нибудь скажет, что мы сами придумываем себе мужчин. Что вот это чудо во плоти ростом под метр девяносто — плод моего разгулявшегося воображения. Что ласковые глаза и нежные руки мне приснились в девичьих грезах, а на самом-то деле все мужики одинаковы, и в моем тоже нет ничего выдающегося, что очень скоро иллюзорная пелена влюбленности спадет с моих одуревших глаз и я узрею неприглядную изнанку мужской притягательности.
Да гори оно синим пламенем! Не желаю любить с оглядкой, выстраивая, как модно сейчас говорить, отношения, словно железобетонную конструкцию, возводимую на века. Хочу получить все сейчас, сполна, пока чувства свежи, играет кровь, пока переполняет нежность, и я уже не я, а нечто воздушное, обольстительное, желанное, объект восхищения и неудержимой страсти. Кто знал любовь, меня поймет.
Мы проводим чудесный вечер у нас дома, и к девяти часам вываливаемся шумной ватагой из подъезда, прихватив брата Димку — он смотрит на наших гостей с юношеским восторгом, теперь от него не отделаешься, придется вместе домой возвращаться.
В Питере все дороги ведут к Неве, мы проходим через Александровский сад, мимо античных фигур и памятников великим соотечественникам, но останавливаемся, естественно, у пивного ларька. По моим наблюдениям, мужчины не в состоянии спокойно обойти эти рассадники привыкания к алкоголю.
— Вы с мамой нас перекормили, Катюха, — оправдывается Игорь. — Жажда мучит, холодное пивко сейчас в самый раз.
— Мечтатель! Пиво теплое: народу гуляет много и всем хочется утолить жажду, наверняка на всех холодного не хватает.
Стоящий у окошка покупатель оборачивается на мой голос, и я вижу перед собой ухмыляющуюся физиономию Даньки, в руке у него банка будвайзера.
— Ты как всегда права, Катенька, берите вот это, оно прохладнее — не так разбирают, — слащаво гнусавит он, и я понимаю, что меня ждет какая-нибудь гадость с его стороны. Он мастер делать гадости, сотрудники его побаиваются, но шеф ценит за язвительный тон статей. Даниил умудряется писать на грани скандала, двусмысленно, с компроментирующим подтекстом, но так искусно жонглирует словами, что может опровергнуть любое обвинение в клевете. — Привет, Димон! Давно не виделись. Гуляете?
Он сверлит глазами Женю, которого я держу под руку, а я сжимаюсь внутренне: Игорь, как назло, копается у прилавка, времени у Даньки достаточно, чтобы измыслить какой-нибудь подлый выпад. И он его делает, возможно, всего лишь с целью завязать разговор для дальнейших провокаций, но самое начало оказывается бьющим наповал.
— Как продвигается твоя затея с орденом? Ты молодец, Катерина! Острую тему выбрала, злободневную! Нашла того хмыря, что орден подарил? Эх, мне бы так подфартило, я бы убойную статью накатал. Такое дело может получить широкий общественный резонанс… Представляю, какая буча поднимется в блогосфере… Слушай, давай завтра в редакции обсудим, я тебе смогу дать несколько дельных советов, а, Кать? Ты у нас станешь знаменитостью, попомни мои слова!
Я теряю дар речи, костенею и боюсь взглянуть на Женю, вижу перед собой лишь улыбку Даньки, полную торжествующего сарказма — он в момент вычислил по моему лицу, что ненароком попал в десятку. Даже лоснится от удовольствия.
Ах ты гад! Ах ты!.. Да я тебя!.. Впиваюсь ногтями в Данькину рубашку и трясу его тщедушное тело, одновременно толкаю в сторону от ларька.
— Катись отсюда, негодяй! Ты еще хуже, чем я думала. Что, рад, да? Сподличал, сделал пакость — и доволен. Ловчишь по-мелкому, чтобы отыграться. И все равно доказал, что ты пустое место. Не смей, слышишь, никогда больше не смей лезть ко мне с разговорами!
— Дима, попридержи сестру, — хихикая, упирается Даниил. — С чего ты взъелась, Катерина? Я с тобой о работе, а ты бросаешься на человека. — Он в своем амплуа — чист и безгрешен, хотя только что сломал мне жизнь. — До чего ты стала со мной неласкова, а ведь бывало…
Я пихаю его изо всех сил — жаль не свалила с ног — и возвращаюсь к Жене. Но его уже нет, Игорь выглядит растерянным, а Димка тычет пальцем в темноту аллеи. Я сломя голову бегу в указанном направлении, хватаю какого-то мужчину за руку, не извинившись бегу дальше, и вдруг с неба, сквозь кроны деревьев, начинает сыпаться дождь, как незваный докучливый посетитель, явившийся не вовремя и некстати. Все сразу становится туманным и призрачным в старинных аллеях, из влажной мути наплывают неясные фигуры и пропадают, а я стою и плачу, глотаю дождь и слезы, и впервые познаю страх одиночества. Мне хочется кричать от бессилия, но я знаю, что Женя не услышит, не даст мне возможности оправдаться, доказать свою любовь, и еще объяснить, что мы встретились и полюбили друг друга не случайно — нить нашей судьбы тянется из прошлого века, из той далекой войны, из давней истории встреч и расставаний на северном озере.
Глава 22
Год 1942
Ближе к вечеру, перед отправкой на задание, МО Вересова встал у причалов Новой Ладоги. Экипаж принимал боезапас, топливо и бортовой паек.
Смуров встретил Алексея у трапа.
— Вот, принес тебе кое-что. — Он достал из кармана какой-то предмет, завернутый в тряпицу. Это оказалась подкова. — Нашел на дороге и взял на счастье. Отец мне рассказывал, что у моряков издревле существует поверье: если подкову прибить к мачте, на двери каюты или под палубой, то госпожа Удача обязательно поможет судну.
— Эх жаль, что моя «мошка» не бригантина, но мачта какая-никакая имеется, — улыбнулся Алексей. — Пошли, попробуем прибить к мачте, пусть хранит нас твой талисман.
Вазген пришел к назначенному часу, поднялся по трапу на корабль и вдруг увидел Смурова.
— Это что, пресловутая ложка дегтя? — спросил он Алексея.
— Так надо, брат, прости, не было времени тебя предупредить. Потом я тебе все объясню.
Вазген и Смуров обменялись враждебными взглядами и последовали за Алексеем, который хотел представить им экипаж корабля. Первым делом офицеры познакомились с помощником командира, молодым лейтенантом Воробьевым, затем с остальными членами команды. Матросы построились, приосанились, на фланелевках — ордена и медали.
— Вот они — боевые, надежные друзья. Это наш рулевой — Максим Громов.
Старшина вытянулся, отдавая офицерам честь.
— Как рука, товарищ Громов? — спросил Вазген.
— В полном порядке, товарищ старший лейтенант. Благодарю за внимание!
— А-а, — улыбнулся Алексей, — вспомнил статью того щелкопера? Но о Максиме он правду написал: он тогда раненый, одной рукой корабль в базу привел. Федю Лыкова ты знаешь. Отличный сигнальщик, — отрекомендовал он паренька Смурову, — был тяжело ранен, после выздоровления вернулся в строй.
Далее Алексей познакомил офицеров с боцманом, пулеметчиком, комендорами, радистом и остальными членами команды, при этом оказывал Смурову столько же внимания, сколько и Арояну.
«Что на него нашло? — недовольно размышлял Вазген. — Решил заново поиграть в великодушие? Не послушал меня однажды и сейчас снова делает все по-своему. А этот-то сияет, будто в другой раз родился. Одно утешает: Алеше он не навредит, это уже ясно, а все остальное не имеет значения».
— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — кивнул он в сторону Смурова, когда тот отвернулся.
Алексей ободряюще потрепал его по плечу, как бы говоря, что беспокоиться не о чем.
Погрузка завершилась, взревели моторы, и катер взял курс к гряде дивных по красоте островов близ Кексгольма, где проходили морские коммуникации врага. Вопреки опасениям Алексея ветер к концу дня утих, надвигалась светлая летняя ночь, озеро казалось спокойным и ласковым, но все участники операции знали, что безмятежность эта обманчива. При подходе к острову Алексей скомандовал: